Судя по всему, отключка моя длилась недолго. Гульченко и Дюпон все еще проводят деловое совещание, на повестке дня которого стоит один-единственный вопрос: каким способом лучше избавиться от меня?
«Кеворкова» полагает, что разумнее всего сбросить меня с крыши, имитируя несчастный случай. .Мол, неосторожный малыш вылез на крышу, потом вздумал прогуляться по карнизу, но не удержался и сорвался вниз.
Однако обезовцу такой вариант невыгоден, потому что он шит белыми нитками. Наверняка кто- нибудь видел, что сначала прилетел джампер, а уж потом упал ребенок. К тому же в данный момент за нами могут наблюдать жители верхних этажей соседних домов. Да и экспертиза покажет, что малыш не мог гулять по крыше, потому что находился под действием парализанта. Гульченко настаивает на том, чтобы погрузить меня в джампер, отвезти за город и там без лишних свидетелей выкинуть из кабины. «Кстати, его потом и опознать будет труднее, — деловито говорит он. — Стометровой высоты хватит, чтобы от него мокрое место осталось…»
Расчетливо мыслит, гад.
Правда, я сам тоже хорош! Давно пора было догадаться: первое, что сделает Дюпон, оказавшись на крыше, — пошлет своему пособнику-обезовцу зов о помощи… Хотя — что толку? Кто ж мог предположить, что этим человеком окажется Гульченко?!.
Значит, мне не на что надеяться. Даже если та женщина выполнила мою просьбу и позвонила в местный ОБЕЗ, то ее сообщение могли переадресовать Гульченко, а тот наверняка заверил коллег из Дейска: не дергайтесь, ребята, это по моей части, и я сам разберусь, что к чему, только дайте мне дежурный джампер… С его чрезвычайными полномочиями это было бы нетрудно…
Одно утешение остается: верить, что Дюпон действительно сказал мне правду и миру нашему ничего не угрожает. По крайней мере, в ближайшее время. В будущем-то он опять возьмется за старое, и тогда будет «Спираль» номер два, и снова будут греметь на планете взрывы чудовищной силы, и опять будут гибнуть люди, много людей.
Потому что миру более высокого уровня требуется постоянная подпитка. Он, этот чужой прекрасный мир, — как древний бог Молох, которому нужны регулярные жертвы. И, чтобы равновесие мироздания сохранялось, мы должны умирать и гибнуть.
Система. Несправедливая и жестокая, по нашим меркам, и в то же время — объективно существующая, которую надо принимать как должное, потому что Вселенная устроена именно так и никак иначе…
Такая же извечная гнусная система, как диалектическая связь между жизнью и смертью. Невозможно одно без другого — а как хотелось бы, чтобы всегда было только первое, а второго не было вовсе! И мы стараемся… Совершенствуем медицину. Одолеваем скопища болезней. Открываем всевозможные секреты долголетия. Учимся создавать жизнь искусственным путем и отодвигать риск преждевременной смерти как можно дальше. Мы и не подозреваем, что эта наша борьба за вечную жизнь вызывает реакцию со стороны
Системы Миров. И чем безопаснее и дольше мы будем жить, тем все больше будут возникать такие опасные противодействия в лице этого спасителя иных миров и его приспешников.
Они — это тоже функция. Бороться же с функцией так же заведомо глупо и бессмысленно, как читать проповеди рыбам. Потому что функция — особенно сущностная — бессмертна.
Так что же делать нам всем, столкнувшись с ЭТИМ? И что делать лично мне? Смириться и признать свое поражение? Впасть в отчаяние и опустить руки, ссылаясь на то, что нам не дано одержать верх над законами мироздания? Стоически принять смерть от рук этих двух подонков и тем самым благословить их на дальнейшие «подвиги»?
А вот шиш вам! Не выйдет! И пусть системология будет тысячу раз права, но я сделаю все, чтобы не дать вам добиться ваших объективно целесообразных целей!
Потому что это — моя функция! И она тоже бессмертна!..
Тем временем Гульченко удалось уломать Дюпона. Сильные руки обезовца легко, как кутенка, поднимают меня с бетонной плиты, и открытая дверца джампера толчками наплывает на меня. Будто кто-то демонстрирует мне серию стоп-кадров, снятых с разной степенью приближения.
— Добро пожаловать на эшафот, приятель, — высокопарно изрекает предатель, явно позаимствовав эту фразу из какого-то исторического фильма. — Наш поезд отправляется, пассажиров просят занять места согласно купленным билетам и пристегнуть ремни…
Очень смешно.
Дюпона не видно — наверное, его ножонки едва поспевают за саженными шагами своего сообщника.
Только слышится сзади ехидный голосок «девчонки»:
— До встречи в следующей жизни, сударь!
Ничего, сейчас я вам покажу, что вы рано радуетесь, сволочи!
Так. Что я могу сделать?
Лишь одно — добиться, чтобы джампер либо вообще не взлетел, либо рухнул в полете.
А ну, память, напрягись и выдай мне все сведения об этом летающем «поезде». И прежде всего меня интересует система управления.
Что я должен вывести из строя, чтобы машина мгновенно уподобилась взбесившемуся мустангу? Отключить двигатель? Вряд ли мне это позволят сделать. Перекрыть подачу горючей смеси в турбину? Нет, соответствующий краник находится в таком дальнем углу панели управления, что до него не дотянуться.
Пожалуй, вот что… За сиденьем пилота имеется малозаметная кнопочка, которая предназначена для подачи в кабину воздуха под давлением в случае разгерметизации салона при полете на большой высоте. О ней мало кто помнит, потому что случаи ее использования можно по пальцам пересчитать. Зато если ее нажать, то мощные воздушные струи ударят в кабину со всех сторон. Реальный вред пилоту они вряд ли нанесут, но на несколько секунд дезориентировать его вполне способны. И если это произойдет в полете на малой высоте, да еще над городом…
Остановившись перед джампером, Гульченко предлагает Дюпону:
— Полезайте первым, Артур… Забирайтесь на заднее сиденье, там вам будет удобнее..
Однако подножка под дверцей расположена слишком высоко для пятилетнего ребенка, и «Ирке» никак не удается взобраться на нее, действуя одной рукой — вторая по-прежнему сжимает коммуникатор- бомбу. Не очень-то церемонясь, Гульченко опускает меня на бетон с явным намерением помочь девчонке, но вместо того, чтобы подсадить ее, делает быстрое движение правой рукой, и до меня доносится знакомый треск парализатора.
С иглой, торчащей между лопаток, «девчонка» валится назад, но Гульченко вовремя подхватывает ее тщедушное тельце и. как пушинку, закидывает его в кабину. Прячет оружие в кобуру под мышкой, зачем-то захлопывает дверцу, по-рабочему отряхивает руки, поворачивается ко мне — и застывает, как будто в него тоже вкатили заряд парализанта.
На крыше раздается топот бегущих ног, и чей-то знакомый голос удивленно спрашивает:
— Что здесь происходит, Володя?
Глава 9. ФИНАЛ
Откуда ни возьмись на крыше оказывается сразу десяток человек. Многих из них я вижу впервые. Из знакомых мне — только Астратов и Слегин.
Держа наготове парализаторы, они окружают джампер, явно не понимая, в чем дело. С их точки зрения, тут действительно сам черт не разберется. Дюпон в кабине им пока не виден, Гульченко для них — свой, я вроде бы тоже не чужой, но почему-то валяюсь, как живой труп, без движения.
— Ребята, — криво улыбаясь, разводит руками Гульченко. — Откуда вы взялись?
— Оттуда, — ухмыляется чернокожая малышка с грубоватыми интонациями Слегина. — Откуда все
