Генерал, отвечавший с любезной улыбкой на приветствия представителей местной власти, заметил это первым. Несколько офицеров из его окружения бросились к древку. Но полковник Бароха-и-Пинос успел их предупредить. Ловко вскарабкавшись на плечи дюжего гражданского гвардейца, он попытался поднять флаг повыше.
Почти в ту же минуту на другом конце площади появилась головная машина. В ней восседал низенький тучный господин. Его втянутая в плечи голова и утонувшая в мягкой обивке спина резко контрастировали со стройными фигурами эскортирующих солдат американской военной полиции.
Почти одновременно с ними несколько сот человек выбежали на площадь со стороны моря. Делали они это довольно охотно. И прекрасные танцовщицы, и мужественные тореадоры, даже приглашенные на роль крестьян пожилые исполнители были рады поразмять затекшие после утомительной поездки ноги. Площадь взорвалась хором ликующих голосов.
Первая машина поравнялась с триумфальной аркой. Любезно отстранив полковника, генерал Дэблдей шагнул по вытканному золотом ковру и обменялся с министром информации и пропаганды крепким рукопожатием. Застрекотали моторы киносъемочных и телевизионных камер, их заглушило щелканье фотоаппаратов, слившееся в почти беспрерывный звук.
Как только вспышки блицев погасли, к триумфальной арке подкатила черная генеральская машина с длиннющей серебряной антенной на капоте, радиооператорами в наушниках на переднем сиденье и четырьмя автоматчиками на самом заднем. Министр быстро пересел в нее, на то же сиденье уселись генерал — с правой, Куколка — с левой стороны. Потом к машине подошли полковник Бароха-и-Пинос с супругой американского посла и сам посол с Роситой Байрд. Они уселись на единственное оставшееся свободным сиденье. Машину тотчас окружили мотоциклисты. Поблескивая на солнце черным блестящим лаком и прозрачным бронированным колпаком, она сделала почетный круг по площади и скрылась, волоча за собой длинный шлейф эскорта.
Из поля зрения исчез последний автомобиль. Мун уже надеялся, что представление кончилось, но внезапно булыжник содрогнулся от цокота. Это затребованный полковником эскадрон мобильных гвардейцев вынесся на площадь. Прозвучала отрывистая команда, эскадрон мгновенно врос в землю, над толпой взвился треск троекратного салюта. У Муна замельтешило в глазах. А эскадрон уже рванул с места, и, покачиваясь в седлах, гвардейцы поскакали вдогонку генеральской машине.
Поднятая всадником пыль еще не успела улечься, как красавицы, тореадоры, пожилые крестьяне и крестьянки — одним словом, весь испанский народ схлынул с площади. За гостиницей послышался рокот заведенных моторов, потом по песку зашуршали шины. Первый акт представления кончился.
ТРУП В ЧЕРТОВОМ УЩЕЛЬЕ
Мун вернулся к себе. Дейли все не приходил, заняться было решительно нечем, кроме опостылевшего сизифова труда — распутывания клубка, который с каждой вытащенной нитью запутывался все больше. Поспать, что ли? Мун подумал, что в таком случае лучше выкупаться. Если уж высокие гости решались на такое, то почему бы и ему не рискнуть? Правда, если существует хоть малейший намек на радиоактивное заражение воды, им в отличие от него обеспечены тщательная врачебная проверка и профилактическое лечение.
Однако купание, собственно говоря, было только поводом для встречи с рыбаком Камило. Возможно, на этот раз он будет разговорчивее. Баркас дона Камило был на месте, но владелец отсутствовал. Купаться расхотелось — море выглядело негостеприимно. Сильный ветер раскачивал баркас, вдали в такт разбушевавшимся волнам поднимались и опускались американские военные суда, расцвеченные в честь приезда высоких гостей праздничными флажками.
Налетевший порывом ветер пронес мимо Муна страницу брошенной кем-то наспех газеты. Крупный заголовок «Пентагон сообщает, что предварительные переговоры с испанским генеральным штабом о размещении новых баз и новых американских поставках вооружений испанской армии закончились к взаимному удовлетворению» остался бы так и непрочитанным, не догадайся Мун по первым словам об остальном. Следом пролетел обрывок какого-то письма. Притормозив его ногой, Мун разобрал: «… наслаждаемся отдыхом. В Панотаросе прекрасная погода». Письмо заставило его вспомнить о дневнике Рола Шривера, которому его отец придавал такое значение. В предъявленной начальником полиции описи он не значился. Изъят? Пропал? Надо расспросить Педро и горничную, убиравшую девятнадцатого марта комнату Шриверов.
Внезапно Мун, к своему большому изумлению, увидел целую флотилию катеров и шлюпок, отделившихся словно по команде от всех без исключения военных кораблей. Почти одновременно из-за пансиона «Прадо», в раскрытых настежь окнах которого не было видно ни одного зазывающего лица, выехал длинный автомобильный кортеж. Как же так? Гости ведь собирались вкусить в старинном родовом замке Кастельмаре легкий дипломатический завтрак — как бы репетиция намеченного на вечер торжественного банкета. А между тем в их распоряжении было немного времени, достаточно лишь, чтобы проехать до замка и вернуться. Предоставив гостям рассаживаться в посланные за ними катера, Мун почти бегом вернулся в отель.
— Что случилось? — спросил он дона Бенитеса, не сомневаясь, что этот наиболее осведомленный в Панотаросе человек и на этот раз сумеет ответить.
— Маркизу внезапно стало плохо. Его пришлось срочно перевезти в американский военный лагерь.
— В лагерь? Зачем? — не сразу понял Мун.
— Там ведь хорошо оборудованный медпункт с врачами и всем необходимым.
— Что с маркизом?
— Не знаю, мне он не говорил. — Портье неопределенно пожал плечами.
— Профессор Старк у себя? — осведомился Мун, только теперь вспомнив, что после вчерашней беседы не разговаривал с ним. Не до него было — с такой быстротой и тяжестью навалились события.
— Зачем вам профессор?
— Хочу его попросить сходить в медпункт, узнать, что это за странная болезнь у маркиза.
— Профессора Старка срочно вызвали в военный лагерь. А завтрак срочно перенесен на американский эсминец. — Дон Бенитес грустно улыбнулся. — Вот видите, вы не ошиблись, я действительно все знаю. Но на сей раз это не моя заслуга — просто узнал от Педро. Он только что из замка.
— Педро? Где он?
— Вот! — указал дон Бенитес на широкую декоративную пальму. Подобрав под себя ноги, почти полностью уйдя в огромное голубое кресло, мальчик сладко спал. Холл был пуст. Все журналисты до единого находились при гостях. Разбуженный Муном Педро с трудом открыл глаза.
— Привел? — Мун тряхнул его за плечи.
— Да. Все в порядке, — промямлил Педро, все еще борясь со сном.
— Ты не видел дневника Рола? Не знаешь, где он может быть?
— Дневник? Ах да, такая толстая тетрадь в зеленом кожаном переплете. Рол еще записывал в нее новые испанские слова, которым я его обучал… Нет, не знаю, — почти машинально отвечал Педро, потом, неожиданно вскочив на ноги, окончательно проснулся: — Сеньор Мун, случилось несчастье! Сеньорита Гвендолин убита!
— Что? Ты не бредишь?
— Нет, нет! Та тропинка, про которую я вам рассказывал, ведет вдоль Чертова ущелья. Когда мы шли мимо… я увидел… внизу… красный «кадиллак»… совершенно исковерканный… падал с огромной высоты… но я его хорошо знаю… это машина сеньориты Гвендолин… другой такой я ни у кого не видел.
— Это еще не значит, что сама Гвендолин мертва. — Мун цеплялся за последнюю надежду.
— В машине был труп. Рассмотреть его сверху невозможно. Но это она. Я в этом уверен… Убили и сбросили в пропасть вместе с «кадиллаком». Хью Браун тоже думает так. Я его встретил по дороге. Он пошел в замок за биноклем.
Следующий час был, пожалуй, самым тяжелым за все время пребывания Муна в Панотаросе. Педро
