– Вот она, твоя фигня. Доволен? Бабки гони.
Витька молча достал две пятисотрублевки, показал их и сжал в кулаке.
– Сначала ты отдай. А то заберешь деньги, а пластинку не отдашь.
Колян хмыкнул, но вытянул руку и раскрыл ладонь. Витька коршуном схватил пластинку, потом, стараясь сохранить достоинство, протянул купюры:
– На.
– Дурак ты все-таки. Что бы мне помешало, если б я сейчас захотел снова у тебя эту фиговинку отобрать? Ладно, не дергайся, я же сказал, что честно играю. Прикольная хренюшка, кстати… наверно, я бы ее задорого продать мог, если бы захотел. Но ведь не продал же? Да и штуку эту ты за дело отдал – за урок тебе, придурку. Такие уроки много дороже жалкой тыщи стоят. Как ни смотри, а я тебе сильно помог, а ты мне даже спасибо сказать не хочешь.
– Спасибо, – смотря в землю и чувствуя себя последним трусом, пробормотал Витька.
– Пожалуйста, – откликнулся Колян, – для хорошего человека не жалко.
И, насвистывая, пошел прочь. Витька постоял, успокаивая свою совесть различными, давно отработанными методами, потом пошел домой, по дороге разглядывая окрестности и прохожих через осколок желтого стекла неправильной формы.
Пластинку эту показал Витьке папа в пятницу вечером, вытащив ее из рабочего портфеля.
– Чё это такое? – удивился Витька. – Стекляшка какая-то.
– Стекляшке этой пять тысяч лет как минимум, – отозвался папа.
– Аа-а-а, – разочарованно протянул Витька, теряя к пластинке интерес. Папе частенько случалось притаскивать с работы всякие древности, которые он потом долго разглядывал через лупу, что-то печатая в своем ноутбуке. К сожалению, большинство этих древностей выглядело как совершенно неинтересные черепки, и даже тот факт, что эти черепки сколько-то тысяч лет назад были древней вазой или горшком, Витьку не сильно интересовал. Справедливости ради надо сказать, что иногда папа притаскивал и более интересные вещи – наконечники стрел, топоров, интересные статуэтки. А один раз принес почти целый шлем древнего воина, с прорезями для глаз и со свисающими обрывками кольчужной сетки – это называлось бармицей и когда-то закрывало шею древнерусского воина от удара сабли степняка. В этих случаях Витьку было не оторвать от экспоната, и у папы не было более благодарного слушателя. Но случалось такое нечасто. Вот и в этот раз – подумаешь, стекляшка. Но папа, похоже, был другого мнения:
– Зря морщишься, коллега. Сдается мне, эта находка тебя заинтересует.
Витька, сохраняя на лице скептическое выражение, подошел к папе и присмотрелся к пластинке. Осколок желтого стекла величиной с ладонь, с неровной поверхностью и неправильной формы, наиболее близкой к треугольной. Больше всего это было похоже на осколок обычного декоративного стекла, так что, увидев его на улице, он бы и подбирать его не стал. Папа протянул осколок, Витька взял и принялся, разглядывая, крутить его в руках. Папа продолжал:
– Нашли ее еще прошлым летом на раскопках городища Гермонасс – в Тамани, ты должен знать. Нашли и поначалу, как и ты, не обратили внимания. И даже посчитали продуктом позднейшей эпохи, случайно попавшим в культурный слой городища. На раскопках, расположенных в населенных местах, а особенно вблизи крупных городов, так случается. Выкопают люди колодец, накидают туда всякий современный хлам, лет через пятьдесят деревню сносят, колодец засыпают, еще лет через десять мы раскапываем древнее поселение и удивляемся, откуда в бронзовом веке отлично сохранившиеся стальные ножи. Ладно еще, если какого-нибудь падкого до сенсаций журналиста поблизости не окажется. Появятся потом во всех журналах фотографии отпечатка обычного трилобита в триасовом камне с подписью «Найден отпечаток ботинка космонавта» и с подзаголовком «Имярек утверждает, что отпечаток был оставлен миллион лет до нашей эры». И поди потом докажи, что ты ничего такого в виду не имел, журналюги – это, брат, такое племя, что у-у-у-у…
Про бессовестное племя журналюг папа мог рассказывать долго, а ничего необычного в осколке Витька так и не заметил, поэтому он кашлянул, привлекая внимание.
– А… Ну да, пластинка. Нашли ее, стало быть, и посчитали артефактом позднейшей эпохи. Но не выкинули, а описали и сдали в запасники, как положено. А недавно один студент, роясь в запасниках, из ящика с верхней полки стеллажа вынул пакет, в котором лежала и эта пластинка. Пластинка выпала из пакета и упала на пол, а студент этого даже сразу и не заметил. Даже поставил на нее стремянку и полез наверх снова.
– И тут она хрусть… сломалась, да? – перебил повествование Витька.
– В том-то и дело, что нет! – обрадованно воскликнул папа. – Не сломалась, хотя на нее поставили железную стремянку да еще нагрузили девяносто пятью килограммами.
– Ну и жиртрест этот ваш студент, – прокомментировал Витька.
– Ну… да. Юноша, прямо заметим, стройностью не отличается. Но сообразительный. Заметил пластинку под стремянкой, сообразил, что она взялась там неспроста, нашел ее в описи и заинтересовался. А еще у этого студента не очень хорошее зрение, поэтому он посмотрел эту пластинку на свет. И… но не буду говорить, что он там увидел – ты можешь и сам попробовать.
Витька немедленно посмотрел на люстру через пластинку. И восхитился – стекляшка ожила. Люстра виделась через нее смутно, дрожащим контуром. Яркими мерцающими кружочками светились лампочки, и от них по всей поверхности осколка бежали темные круги, как волны от брошенного в воду камня.
– Ух ты! – протянул удивленный Витька. – Вот это да!
И принялся разглядывать через стекляшку окружающие предметы. Осколок и в самом деле оказался презанятной штуковиной. Обычные предметы – стол, полки, стены – виделись сквозь него просто как через обычное желтое стекло. Папа выглядел слегка подсвеченным, словно бы в компьютере кто-то навел на него курсор. А телевизор, лампочки и прочие электроприборы рисовали на пластинке всяческие узоры. Минут за пятнадцать Витька осмотрел через осколок решительно все, что было в квартире, и вернулся к папе.
– Круто, – сообщил Витька, – а как это она так делает?
– Не знаю, – развел руками папа. – К счастью, это был мой студент, поэтому в первую очередь он понес
