кислые, вот! Это деревья. И ни капельки они не зеленые, хоть и елки. Они черные, и белые, и красные. Они – как огонь внутри лампочки. А снег под ними – как сахар. Они такие гордые, но все же кислые, и всего снега недостаточно, чтобы они стали сладкими. А обычные деревья – они пресные, потому что спят. Их там вообще нету, они только шляпы свои оставили, а сами залезли под одеяла. – Витька засмеялся. – Это так здорово, что просто слов нет! Спасибо тебе агромадное!
– Пожалуйста, – ответил, улыбаясь, Рорик, но Витька его не видел и не слышал, он смотрел в окно широко открытыми глазами, жадно впитывая открывающиеся ему образы. Временами он начинал загибать пальцы, что-то бормотать, а иногда – крепко вцеплялся белеющими пальцами в ручку двери и, прикусив губу, потрясенным взглядом провожал обычную придорожную остановку. Он даже в некоторое отчаяние пришел от всего увиденного: это же всей жизни не хватит, чтобы все это нарисовать, чтобы показать всем то, что ему открылось. К счастью, через некоторое время Витька научился спокойнее относиться к изменившейся картине мира, а то так – это, конечно, очень хорошо, но все же грозит некоторыми неудобствами. Особенно в школе. Ничего хорошего не будет, если на уроке по литературе его вдруг осенит, насколько сильно учительница похожа на старую ленивую жабу. Но все равно обратная дорога пролетела совершенно незаметно: казалось бы, вот только-только они поехали обратно в Тверь, а вот уже и знакомые дома на улице Благоева.
– Ладно, – сказал Витька, глядя на такой знакомый (и такой – совершенно – абсолютно – грандиозно – незнакомый! Черное и белое! Линии и круги! Шорох и свет!) угол дома номер 11.
– Ладно, – повторил он, встряхиваясь и приходя в себя. – Пойду я, пожалуй… Кстати, – Витька замялся, – можно попросить тебя об еще одном небольшом одолжении?
Рорик кивнул:
– Слушаю.
– Я тут, уходя, наплел родителям всякого бреда. Про выставку, про свою гениальную мазню… Ну теперь это вроде как правда, но мне бы не хотелось… это с одной стороны, с другой стороны – правду им говорить все равно бесполезно. Без этого твоего Знака Истины ни за что не поверят, хоть чем я клянись. Ты бы не мог как-нибудь…
– Уже сделано, – ответил Рорик. – Они ничего не забудут, но и не будут тебя ни о чем спрашивать. Им просто будут совершенно неинтересны события прошедших дней.
– Ага… пойдет, я думаю. Ну еще раз спасибо… Что, давай прощаться, что ли? – Витька вылез из машины. Рорик тоже вышел, встал рядом:
– Давай. Как у вас принято прощаться?
Витька пожал плечами:
– Ну… я не знаю даже… Обниматься – фу, эти нежности телячьи! Давай просто друг другу руки пожмем и – до свидания.
– Давай. – Рорик протянул руку.
Витька пожал ее, на секунду ощутив под ладонью какие-то совершенно непривычные очертания.
– Ну удачи тебе. Желаю тебе поскорее найти твою… твоего соотечественника. Сколько там тебе точек- то осталось?
– Пятьсот двадцать одна.
– Чего, – удивился Витька, – их же вчера двести было или около того?
Рорик улыбнулся:
– Новые появляются. Но не беспокойся за мою миссию, я уже доработал поисковое заклинание. Теперь я еще знаю время последней встречи ар-Лорин с найденным субъектом. Так что из этих пятисот наиболее вероятных не больше двух десятков.
– Чё, правда? – Витька тоже улыбнулся. – Ну тогда ладно. Рад за тебя. До свидания. Заходи, если что, я всегда тебе рад буду, а то и вместе с этой… ну кого ищешь. А? Хоть увижу ее?
– Сожалею, – ответил Рорик, садясь в машину, – но не думаю, что у нас будет на это время. Но если будет – тогда обязательно зайдем. До свидания.
– Ты, когда ее найдешь, влюбись в нее обязательно! – крикнул Витька вдогонку. – Потом все намного проще будет, точно тебе говорю.
Рорик ничего не ответил, хлопнула дверь, негромко заворчал двигатель, и машина укатила в сгущающиеся зимние сумерки. Витька вздохнул и пошел домой.
Лифт не работал, и Витька, еще раз горестно вздохнув, пошел на шестой этаж пешком. На половине дороги его чуть не сшиб с ног кто-то несшийся сверху.
– Смотри, куда прешь, – сказал Витька, восстанавливая равновесие и отряхиваясь. – Петька?
– А, привет, Вит, – радостно отозвался Петька. – Уже вернулся? Мне твои сказали, что ты в Москву уехал. Свезло тебе, да? Чего там видел, рассказывай.
– Чего – Москва как Москва, – равнодушным голосом отозвался Витька.
– Ты чё нерадостный такой? – Петька отстранился. – Чё, не взяли твои картины?
– Да нет, Петь, с картинами все нормально. Я и в самом деле великий художник. Теперь. Просто я с одним… человеком подружился, а теперь мы с ним, наверное, никогда не встретимся.
– Да ну, брось. – Петька развеселился и хлопнул Витьку по плечу. – Тоже придумал! Увидишься еще. А если и не увидишься, чего расстраиваться – можно подумать, у тебя других друзей нету. А кстати, я чё заходил-то. – Петька заливисто засмеялся.
– И чего? – Витька не понял. – Чего смеешься-то?
– Да ты же не знаешь! Тебя же седня в школе не было. Прикинь, чё Колян отмочил! Ну этот, рыжий, из седьмого «Б»?
