не было еще и девяти, и Паула вернулась в спальню. Некоторое время она лежала с закрытыми глазами: пара часов сна не помешает, но вскоре почувствовала, что покоя не будет. Второй раз за утро она со вздохом выбралась из постели и отправилась в кухню, где с только что вымытой чашки Юхана по-прежнему капала вода.
Что ж, вот он и уехал. В отпуск. Тщательно упакованный чемодан и ящик с инструментами на случай, если машина забарахлит. Пакетик сластей в дорогу и сухой паек на первое время дополнили багаж.
Вечер накануне был удивительно тихим и спокойным, непохожим на напряженное перемирие, царившее после ссоры в день солнцестояния. Атмосфера была более раздумчивой, печальной. Паула пыталась взбодриться, убеждая себя, что придает слишком большое значение тому, как коротко и скованно Юхан обнял ее на прощание. Может быть, он просто волновался перед поездкой: ведь настоящим путешественником его назвать было нельзя. А сейчас он уехал на три недели. Сообщил, что вернется до того, как придет пора оплачивать счета за месяц. «Как-нибудь позвоню», – произнес он, закрывая за собой дверь.
Надеюсь, поездка пройдет удачно, думала Паула, стараясь стряхнуть с себя мрачное чувство, наполнившее квартиру. А у меня есть чем занять эти недели, внушала она себе. Кроме того, такой перерыв не помешает: в последнее время у нас хватало сложностей, признала Паула, после чего переключилась на изучение воскресного номера газеты со всеми приложениями.
Понедельник принес с собой дождь. Съемочная группа должна была собраться в девять на острове Вэрмдё для работы над сценой, в которой Сандра впервые за свою двадцатишестилетнюю жизнь пытается пройтись босиком. Ральф утверждал, что это ироническая аллюзия на классический фильм «Дети подворотни».
Паула прибыла в студию уже к восьми и теперь стояла, загримированная и одетая в скромное платье в цветочек и розовую шерстяную кофту. Едва она села в автомобиль костюмерши Уллы, чтобы отправиться вместе с ней на место съемок, как начался дождь. Улла недовольно сморщилась:
– Вот беда. Ни в коем случае не выходи из машины, – серьезно предупредила она. – Если на одежде останутся мокрые пятна, мне влетит.
Паула понимающе кивнула, и они отправились в путь.
– Вот черт! Все лето не было дождя, а сегодня началось! – Ральф тоже был в отвратительном настроении. Бросив недовольный взгляд на безнадежно-серое небо, он коротко распорядился ждать в съемочном автобусе, и Улла тут же достала из багажника зонтик, чтобы проводить Паулу к автобусу, припаркованному неподалеку. Большая часть группы уже набилась туда, и только Ральф и Яннис упорно стояли под дождем. Все приветливо поздоровались с Паулой и Уллой, но общее настроение было ниже нуля. Стекла запотели изнутри, в автобусе было душно.
К обеду дождь только усилился, и ничто не предвещало прояснения. К тому же земля раскисла от дождя и покрылась лужами, так что играть сцену на ней было уже нереально, даже если бы дождь прекратился. Ральф, который все-таки зашел в автобус, но уселся в одиночестве и листал какие-то папки, в конце концов констатировал, что рабочий день окончен.
– Карина позвонит вам вечером и сообщит о планах на завтра и, возможно, на всю неделю, – добавил он, и Паула сочла это вполне разумным, если учесть прогноз погоды, который она видела накануне. – Придется изменить график, – подытожил он, захлопнув папку.
Паула вернулась домой, когда не было и трех часов дня, с ощущением досады. Оказывается, ей ужасно хотелось работать, так что дождь расстроил не только Ральфа. Поэтому, когда около шести позвонила Карина и сообщила, что запланированные на эту неделю съемки под открытым небом переносятся на следующую неделю, а в течение этой недели они будут работать в студии, настроение чуть улучшилось. Пока Карина не сказала, что назавтра предстоит работа над сценой № 14, из которой Паула не знала ни единой реплики.
– Ничего, выучишь за сегодняшний вечер, – бодренько ответила Карина. – До завтра!
Сцена была не очень длинной, но довольно сложной, с большим количеством перемещений, что оказалось трудно соединить с репликами. Поэтому, когда посреди зубрежки позвонил отец, она ответила весьма односложно. Да, съемки начались. Да, Юхан уехал. Да, у нее все хорошо. Наконец Паула извинилась и объяснила, что очень занята, – лучше созвониться в другой день.
– Конечно, – согласился отец, – его, казалось, ничуть не задел ответ Паулы. – Я просто хотел сказать, что мы обещали детям в выходные сходить в парк аттракционов, если погода прояснится, – добавил он. – Если у тебя есть время, пойдем с нами.
Паула уже открыла рот, чтобы отказаться, но отец успел опередить ее:
– Я понимаю, ты не можешь ответить прямо сейчас, но у тебя есть время подумать.
– Конечно, – ответила Паула. – Я позвоню.
Разговор был окончен, и Паула снова принялась расхаживать по гостиной, бормоча себе под нос.
Во вторник съемки прошли лучше, чем ожидалось. В этой сцене Паула играла одна, поэтому все внимание Ральфа было сосредоточено на ней. Это и успокаивало, и тревожило. Если съемку останавливали, то лишь из-за ее ошибки, а кроме того, не было ответов партнера, от которых можно было бы отталкиваться, произнося свои реплики. Но Ральф оказывал Пауле всяческую поддержку, и, когда Паула стала путаться в перемещениях, он просто-напросто вычеркнул некоторые из них, поскольку «они не имеют значения для развития сюжета».
Несмотря на относительно спокойный темп работы, по возвращении домой Паула чувствовала себя как выжатый лимон. Ральф хвалил ее, говорил, что у нее настоящий талант. С довольной улыбкой ведущего какого-нибудь телевизионного кафе он рассказывал съемочной группе, какой отличный выбор сделал, вытащив Паулу из «телевизионного болота». Таким тоном, словно спас ее от передозировки наркотиков на городской площади.
Когда Паула, закончив изучение очередной сцены, уселась перед телевизором, без особого интереса переключая каналы, она почувствовала, как внутри ее зарождается что-то похожее на уверенность. Черт побери, она неплохо справляется! Ральф так сказал. Она не какой-нибудь ноль без палочки, которому под силу работать разве что в службе озеленения или на сортировке почты. Она актриса. Мысль показалась такой дурацкой, что Паула не удержалась от смеха. До сих пор она воспринимала себя как человека, которому выпал шанс сыграть роль в кино. Слово «актриса» предназначалось для таких, как Генриэтта.
Пауле нестерпимо захотелось поделиться с кем-нибудь своими переживаниями. Просто рассказать, как она рада, но, как только она представила себе тех, с кем можно поговорить, желание поделиться испарилось. Анна, с которой, казалось бы, наиболее естественно было все обсудить, автоматически вычеркивалась из списка вероятных кандидатов. Паула не испытывала ни малейшего желания беседовать о младенце, прежде чем перейти к разговору по существу. А Ракель, по-прежнему не одобрявшая выбора Паулы, сделала бы все возможное, чтобы заставить ее спуститься с небес на землю. Возможно, отец ее смог бы понять, пусть он и не выразил особой радости по поводу того, что дочь отказалась от хорошего образования в пользу киносъемок. Однако мысль о том, что трубку может взять Анита, удержала Паулу от звонка.
Оставалось только забраться в постель и предаться мечтам о всевозможных призах, включая «Оскара», а там, глядишь, о роли в голливудском проекте. Раздумывая об Антонио Бандерасе и Вуди Харрельсоне, которого Паула почему-то считала почти неприлично привлекательным, она заснула. А когда наутро проснулась от звонка будильника, мечты о кинопоцелуях и гламурных приемах были уже далеко позади.
– Нет! Нет, говорю! – Ральф топнул ногой. – В третий раз говорю: Сандра не сердита, не расстроена, не взволнованна. Она еще ничего не поняла. Забудь про чувства! Прекрати играть как на сцене! – добавил он, показывая, что не шутит.
Паула сглотнула. Весь день Ральф был недоволен ею. Ничего ему не нравилось. Она переигрывала, неправильно понимала сценарий, гримасничала. Несколько раз Паула была готова расплакаться, но Генриэтта отвела ее в сторону и мягко, но убедительно объяснила, что если режиссеры кого-то и презирают, то это плачущих актеров.
