запугать Хань и продемонстрировать силу Сюнну…
Сюнну действительно дважды разбили племена юэчжи, которые долгие годы противостояли им на кочевых землях, и с такой силой нельзя было не считаться. Получив письмо, Вэнь-ди решил обсудить с приближенными сановниками и знатью, что предпочтительнее: война с сюнну или мир с ними. Большинство выступило против начала войны, полагая, что разбить сюнну будет крайне трудно, а даже если это и произойдет, то удержать их земли все равно не удастся. В результате император отправил правителю Сюнну письмо, выдержанное в сдержанных тонах, послал шаныою богатые дары и предложил продлить договор о мире и родстве.
Вернувшийся из земель варваров порученец сообщил, что Маодунь шаньюй умер, а место нового правителя Сюнну занял его сын Цзиюй, который стал править под именем Лаошан-шаныоя. Император Вэнь-ди тут же повелел отправить в дар новому шаныою Сюнну ханьскую принцессу. Пока было непонятно, что за человек новый правитель, каков он по характеру, какую политику он будет проводить. Но, так или иначе, при ханьском дворе посчитали небесполезным с самого начала выказать родственные чувства к правителю северной страны, населенной кочевым народом. Хань и впредь предстояло поддерживать с Сюнну долговременные отношения. Вот почему империя отправляла туда уже третью принцессу…
Для поездки в Сюнну выбрали шестнадцатилетнюю девушку из императорского рода. Когда же стали подбирать принцессе наставника, который должен был вместе с ней отправиться в далекие варварские земли, то выбор пал на евнуха Чжунхан Юэ (Чжун-хан — фамилия, Юэ — имя).
Вскоре Чжунхан Юэ предстал перед монаршими очами и получил наказ собираться в дорогу. Как у всех евнухов, по его испещренному глубокими складками и морщинами лицу было совершенно невозможно понять, обрадовался он или опечалился.
Медленно подняв голову, евнух посмотрел на молодого Сына Неба:
— Изволите приказать мне, дряхлому старику, отправляться за тридевять земель?
Чжунхан Юэ служил у Вэнь-ди с его младенческих лет, однако монарх не только никогда не знал возраста евнуха, но и вообще о нем не задумывался. Разумеется, он не считал евнуха юнцом, но и в старики тоже не записывал.
Впрочем, изборожденное глубокими морщинами лицо евнуха, его манера при разговоре вяло, едва- едва шевелить расслабленными губами действительно делали Чжунхан Юэ похожим на вечного старика. Но, с другой стороны, губы у него были бледно-розовые, а голос звучал хоть и хрипло, но как-то весомо и твердо.
Возраста Чжунхан Юэ действительно никто не знал. Да и не только возраста: так, например, не было ничего известно о том, чем он занимался до появления в императорском дворце. А сам евнух рассказывал о себе только то, что родился он в царстве Янь…
Отправляя достойную девушку из императорского дома в варварские земли, Вэнь-ди надеялся, что этот шаг принесет Хань определенные политические выгоды. По иному дело и не мыслилось. Находясь у кочевников, ханьская принцесса должна была не только покорить сердце мужа-шаньюя, но и установить хорошие отношения с его родственниками, а также, разумеется, умело соперничать с прочими обитательницами «задних покоев».
Но кто в этих трудных обстоятельствах может помочь принцессе подать мысль, подсказать, дать дельный совет? Вэнь-ди считал, что в империи нет человека, который подходил бы на эту роль лучше, чем Чжунхан Юэ: он обладал обширными познаниями, был незауряден в суждениях, а самое главное, был преисполнен преданности — если нужно, мог жизнью своей пожертвовать.
Вэнь-ди снова обратился к Чжунхан Юэ:
— Ты — сокровище наше, а сокровище нельзя надолго выпускать из рук! Как только упрочится положение принцессы какяньчжи, старшей жены шаньюя, — сразу велим тебя отозвать, — произнес монарх, но затем, видимо, подумал, что ему следовало бы быть более определенным, и добавил:
— Десять лет!
Но тут же, встретившись глазами с Чжунхан Юэ, исправился:
— Семь лет!
А еще через некоторое время уточнил:
— Пять лет!
Хорошо знакомое монарху лицо евнуха, которое Вэнь-ди видел перед собой каждый день в течение долгих лет, осталось совершенно непроницаемым. Чжунхан Юэ все так же сидел с неряшливо приоткрытым ртом, рассеянно глядя куда-то в пространство своими глубоко посаженными глазами. Но едва Вэнь-ди лишь только подумал о том, а не сократить ли срок пребывания евнуха в варварских землях до трех лет, как из уст Чжунхан Юэ вдруг послышался скрипучий, но отчетливый голос, разительно не соответствовавший выражению его лица:
— Государь, что три года, что год — все едино. Но если меня действительно отправят в Сюнну, то это истинно не пойдет на пользу ханьскому дому…
С этими словами Чжунхан Юэ совершил церемонный поклон, сгорбился и ковыляющей походкой покинул зал для аудиенций. Говоря монарху неприятные слова, Чжунхан Юэ вовсе не хотел уязвить Вэнь- ди. Просто он сам вдруг ощутил тревожное предчувствие того, что нечто подобное действительно может случиться, и испытал внутреннюю потребность выразить словами свое беспокойство, пока несчастье не произошло на самом деле. Так или иначе, тягостное чувство от этой встречи осталось не только у Вэнь-ди; загадочным образом сам Чжунхан Юэ тоже почувствовал к себе отвращение, как к человеку, на которого нельзя положиться.
Через полгода после этого, весной седьмого года правления императора Вэнь-ди (173 г. до н. э.), Чжунхан Юэ вместе с принцессой вышел из столичного города Чанъаня, миновал пустынные северные земли и прибыл ко двору правителя Сюнну. Евнуха поселили в шатре вместе с полутора десятками человек охраны.
Лагерь правителя Сюнну находился на берегу реки — такой широкой и мутной, что вода в ней казалась неподвижной. Столица Сюнну представляла собой огромное становище: здесь рядами стояло несколько тысяч шатров, между которыми как-то сами собой возникли дороги и площади. На окраинах лагеря сюнну теснились палаточные городки других племен. Кочевники постоянно приходили и уходили; случалось так, что за одну ночь какой-нибудь палаточный городок бесследно исчезал, а на его месте появлялся новый…
Лаошан-шаньюю недавно перевалило за сорок. Это был мужественный, неустрашимый человек со смуглым лицом и острыми, проницательными глазами.
С тех пор как Чжунхан Юэ вместе с принцессой покинул пределы Хань и прибыл ко двору правителя Сюнну, он ни разу не видел свою соотечественницу. Даже на грандиозном трехдневном пиру, на котором ханьскую принцессу встречали как императрицу, евнуху не удалось взглянуть на нее и краем глаза.
Этими странными ночами, когда пламя тысяч костров сливалось с холодным блеском звезд, а в сотне разных мест люди разом пировали, шумели, танцевали какие-то невиданные танцы, били в диковинные музыкальные инструменты, Чжунхан Юэ и его спутники ходили по возбужденному пиром лагерю, и все, что они видели и слышали, казалось для евнуха необычным и удивительным.
Во время этих ночных пиров Чжунхан Юэ обрел полную свободу, которая осталась с ним и в дальнейшем: теперь он мог ходить куда угодно, заглядывать на любое собрание, любоваться какими угодно зрелищами…
В стране Сюнну насчитывалось 300 тысяч воинов, были учреждены чины и звания, которые делились на левые и правые. Существовали титулы левого и правого сянь-вана, левого и правого гули-вана, левого и правого дацзяна, левого и правого дадувэя, левого и правого даданху, левого и правого гудухоу. Левым сянь-ваном обычно становился наследник шаныоя. У крупных военачальников, начиная от сянь-вана и до данху, было в подчинении по десять тысяч всадников, у менее сильных — по нескольку тысяч. Все чины и титулы передавались по наследству между родственниками. Каждый располагал своим участком земли, по которому и кочевал свободно со своими стадами в поисках воды и травы. Самые большие владения были у левого и правого сянь-ванов, а также левого и правого гули-ванов. Все военачальники левой стороны жили на восточных землях, а военачальники правой стороны — на западных.
Спустя некоторое время после прибытия Чжунхан Юэ в земли кочевников сюнну устроили церемонию поклонения Небу, Земле и духам, которых они считали своими предками и обожествляли. После строгой,
