обстоятельствах наша главная задача — оборона замка.
Хидэёри в конце концов уступил под напором двух воинов и отказался встать во главе войска. Ооно взял командование на себя, принял атрибуты верховной власти и повёл самураев к Тэннодзи, заняв место своего господина. Тятя вздохнула с облегчением — ей хотелось увидеть сына, увенчанного воинской славой, но она предпочитала, чтобы его отбытие на поле брани было отсрочено.
Настало время вернуться к суровой действительности. Прежде чем удалиться в свои покои, Тятя решила подняться на сторожевую башню у центральных ворот второй линии укреплений. Свитские дамы и самураи пытались отговорить её, но она никого не слушала. За Вишнёвыми воротами были выставлены на копьях отрубленные головы врагов. Эти вчерашние трофеи провели ночь под дождём, и теперь взъерошенные волосы и застывшие, искажённые смертью и непогодой черты наводили ужас. Тятя поспешно пересекла второй двор, оставив за спиной этот чудовищный частокол, и направилась к сторожевой башне. Бедняжка совсем запыхалась, пришлось не раз останавливаться на лестнице, чтобы отдышаться, но вот наконец она достигла верхнего яруса. Вдали, вокруг Тэннодзи, колыхалось людское море, которое Тятя сначала приняла за воинство дома Тоётоми, однако дозорный растолковал ей, что это вражья сила.
— А где же самураи Санады? — У Тяти внезапно пересохло в горле, и она с трудом задала этот вопрос.
— Там же, госпожа, — ответил дозорный, — но их почти невозможно отличить от неприятельских воинов, до того плотно они окружены.
Тяте в конце концов удалось разглядеть несколько знакомых стягов — они покачивались за плечами горстки самураев Санады. Два лагеря стояли так близко, противники почти что дышали друг другу в лицо, и ей показалось странным, что бой ещё не начался. А со стороны Хино к Тэннодзи катились всё новые и новые волны армии Токугава, укрепляя ряды неприятеля на подступах к храму, — Ооно был прав.
Сильный ветер трепал верхушку сторожевой башни, принося с собой свежесть, изгоняя удушающую жару. Тятя ещё раз окинула взглядом панораму грядущей битвы и окончательно убедилась, что войска Иэясу обложили Осаку со всех сторон.
Она спустилась во двор, довольная тем, что получила наконец-то полное представление о расстановке сил и теперь точно знает, чего ждать и к чему готовиться: как только разгорится сражение, Осака, краса и гордость покойного тайко, падёт, будет уничтожена врагом, не сумеет оказать сопротивления.
Да, Осакский замок сегодня же сгинет в огне, этой ночью он обратится в прах…
В своих покоях Тятя созвала свитских дам и прислужниц, каждой преподнесла в дар что-нибудь из своих личных вещей и сказала, что, хотя бежать из замка уже поздно, те из них, кто отыщет путь к спасению, могут покинуть резиденцию, когда пожелают. Все женщины, будто сговорившись, разражались рыданиями, принимая из рук хозяйки скромные безделушки. А лицо самой дамы Ёдо, напротив, становилось всё светлее и безмятежнее.
Церемония раздачи памятных даров подходила к концу, когда в Тятины покои ступила Сэн-химэ в сопровождении двух десятков прислужниц. Они походили скорее на свадебный кортеж, чем на беженок, ищущих укрытия от пуль и стрел. Сэн-химэ и её свитские дамы облачились в самые прекрасные кимоно, и в момент pix прибытия в резиденции удивительным образом воцарилась атмосфера пышного празднества. Заглядевшись на прислужниц Сэн-химэ, дамы из Тятиного окружения тоже стали переодеваться в свои лучшие наряды.
Тятя пообедала раньше обычного в обществе невестки. За трапезой они говорили мало и только на темы, не связанные с грядущей гибелью замка, — поболтали, к примеру, о грибах, которыми славится провинция Ямадзаки, и о способах их приготовления. Один раз Сэн-химэ тихонько рассмеялась, и Тятя, подняв на неё глаза, в глубине души должна была снова признать, что никто в мире не сравнится в красоте с её невесткой. Сэн-химэ по определённым причинам внушала ей ненависть, и всё же невозможно было отрицать, что в этом церемониальном кимоно девятнадцатилетняя жена Хидэёри сказочно прекрасна. Тяте даже подумалось, что, если бы тайко, большой ценитель женских прелестей, был жив, он наверняка воспылал бы страстью к Сэн-химэ. Впервые за много месяцев дама Ёдо пребывала в столь безмятежном настроении, чтобы позволить своим мыслям витать в облаках.
В полдень загрохотали вдали первые залпы. Всю ночь ружья и пушки хранили молчание, а теперь их терпение лопнуло, они разбушевались, заговорили все разом. Вскоре грянули боевые кличи совсем рядом с замком, посеяв ужас и смятение в Тятиных покоях. Когда перепуганные женщины поняли наконец, что это последние осакские полки выступили к полю битвы, в резиденции воцарилась странная, мертвящая тишина.
Тятя и Сэн-химэ отправились к Вишнёвым воротам в надежде застать там Хидэёри. Он и правда, как и утром, сидел на походной скамеечке в кругу военачальников, только обстановка изменилась — взыграл боевой дух, самураи с мечами наголо переминались с ноги на ногу, сдерживая ярость и желание ринуться на врага. Через Вишнёвые ворота туда и обратно сновали всадники с приказами и донесениями.
Мать и невестка расположились по правую и по левую руку от Хидэёри на почтительном расстоянии; подле своих хозяек расселись три десятка свитских дам. Тятя впервые заметила, что небесная синева сгустилась, приобрела летнюю прозрачность и глубину, а солнечный свет, тоже по-летнему щедрым потоком, изливается на вишни у ворот.
То ближе, то дальше — по прихоти ветра — звучали оружейные выстрелы и крики самураев. Сложно было сказать, в какой стороне идёт сражение.
Харунага Ооно, ранним утром отбывший на позиции к Тэннодзи вдохновлять на битву воинов, вернулся в сопровождении двадцати всадников. Тяте показалось, что он ещё больше постарел с момента их последней встречи, состоявшегося всего несколько часов назад, и на ногах держится с трудом. Харунага начал докладывать Хидэёри о положении на фронте, но договорить не успел — рухнул на землю, потеряв сознание, из-под правого наплечника брызнула кровь, окрасила нагрудник в рубиновый цвет. Все подумали было, что его задела вражеская стрела сегодня утром, когда он объезжал войска, однако выяснилось, что это открылась рана, предательски нанесённая «соратниками» несколько дней назад у ворот замка.
Когда Ооно упал, все вскочили, и в тот же миг в ворота влетели три верховых гонца, закоротили поводья, кони взвились на дыбы. Одновременно — будто это стало сигналом — грянул боевой клич на подступах к замку, ещё ожесточённей загремели ружья. Часть самураев, до этого момента в ожидании бродивших по двору, устремилась к Вишнёвым воротам, чтобы в свою очередь броситься в бой. Покой восстановился так же внезапно, как был нарушен.
Тятя, оставив свитских дам сидеть на прежнем месте, подошла к сыну. Теперь свист стрел, выстрелы и боевые кличи безостановочно звучали со всех сторон, словно сражение бушевало уже у крепостных стен.
С поля битвы примчался Юкицуна, сын Юкимуры Санады, и в который раз принялся убеждать Хидэёри возглавить войско. Юный самурай, подросток с нежными, совсем детскими чертами липа, с ног до головы был покрыт кровью врагов. Хидэёри поднялся. Все считали, что для него это последний шанс вступить в схватку с Токугава. Воины из его окружения повскакивали с мест, поднялась боевитая суета.
Прибыл гонец с известием о том, что полки на подступах к Окаяме разгромлены неприятелем. Почти одновременно с ним на взмыленном коне прилетел ещё один, сообщил, что войско Санады разбито у Тэннодзи, все самураи и их предводитель Юкимура Санада полегли на поле брани. Тятя взглянула на сына — его лицо перекосилось от ярости.
— Все за мной! — закричал он, обращаясь к остаткам своего воинства у Вишнёвых ворот. — Отдайте свои жизни за Хидэёри Тоётоми! Отомстим за смерть Санады и его соратников!
В этот миг во двор ворвался Морихиса Хаями, уцелевший в битве при Тэннодзи, его конь встал на дыбы прямо перед Хидэёри, который уже собирался оседлать вороного жеребца.
— Авангард нашей армии почти полностью уничтожен, — доложил Морихиса Хаями. — Сражения идут на улицах в южной части города, мы отступаем. Броситься в атаку на врага, уже опьянённого победой, сейчас — значит совершить самоубийство.
— Я с самого начала жду смерти! — заорал Хидэёри. — В бой! В бой!
— Главнокомандующий не должен спешить на встречу со смертью! Пока не поздно, нужно отступить
