Представительство или легитимация?
В определении политкорректности, данном в одном из первых разделов книги, я указывал на две главные функции идеологии политкорректности: она служит, с одной стороны, обоснованию внутренней и внешней политики западных государств и союзов, а с другой — подавлению инакомыслия и обеспечению идейного и ценностного консенсуса. Что касается подавления инакомыслия и обеспечения ценностного консенсуса, то об этом сказано, на мой взгляд, достаточно. Остается показать, как политкорректность служит легитимации внутренней и прежде всего внешней политики.
В классической модели демократии на первый план выходило представительство интересов всех самых разных и даже противоречащих в чем-то другу общественных сил, которое обеспечивалось принципом «один человек — один голос». Представительство с самого возникновения демократии считалось ее главным достоинством, но одновременно и одной из ее главных проблем. Оно, естественно, предполагает дифференциацию. Современная массовая демократия, главной движущей силой которой является стремление к уравнению всего и вся путем максимального абстрагирования человеческих существ, ставит, естественно, отнюдь не на представительство, а на легитимацию путем завоевания популярности. Задача обеспечения демократии в техническом смысле меняется: поскольку политическая дифференциация если и не исчезает, то отходит на задний план, политические программы и тезисы становятся ненужными и не важными (их мало кто читает и обсуждает, в предвыборной суматохе они скучны и неинтересны), на первый план выходит завоевание голосов путем применения универсальных орудий маркетинга и пиара — тех же самых, что используются в рекламных кампаниях потребительских товаров, но еще и специфических орудий политической рекламы. Кандидат — это тот же товар, рекламные стратегии различаются, но цель одна: больше голосов со всех возможных (политических) сторон. Представляет ли кандидат реально чьи-то интересы — неважно. Важно, что победивший кандидат — легитимный депутат, мэр, президент. Все это давно не секрет, об этом написано много работ. Это стандартная процедура продвижения программ и политик.
Но иначе обстоит дело в странах, где массовая демократия, которая уравняла всех и сделала излишними партии как представителей партикулярных интересов, сведя их к роли сторон в инсценировке политических конфликтов, не стала реальностью. Реальностью здесь, наоборот, является глубокая дифференциация общества, состоящего из многих этнических и конфессиональных групп, кланов, профессиональных и других сообществ, часто с глубоко расходящимися целями и интересами. В этих странах конфликты между разными группами тянутся иногда веками, переходя из открытой, иногда вооруженной, борьбы в подспудную тлеющую враждебность. Существующая в массовых демократиях норма демократического представительства «один человек — один голос» в таких условиях неприемлема, поскольку победа более многочисленной группы на выборах ничего не решает, ибо проигравшая сторона или стороны никогда не примут поражения на выборах, посчитав это недостаточным аргументом в пользу того, чтобы сложить оружие. Тем более что очень часто победители на выборах стараются использовать свою победу для окончательного подавления противника, применяя для этого самые разные методы — психологические, экономические, административные, военные. Этого невозможно избежать, потому что в таких странах победа на выборах, в результате которой сменяется власть, неизбежно ведет не просто к смене господствующей политической (партийной) группы, как это бывает в массовых демократиях, а к смене господствующих этносов, кланов, родов, что меняет не только структуру власти, но часто и структуру экономики, и культурные традиции, то есть целиком жизнь в стране.
Можно было бы сказать — и часто говорят, — что все это страны с иной политической культурой и нужны время и усилия, чтобы демократия, первоначально чуждая, стала обычаем и привычкой. Действительно, культурные традиции играют здесь не последнюю роль, но еще важнее принципиально иной, чем в западных странах, характер социальной структуры. Именно социальная конституция этих во многом еще архаичных обществ требует иного рода представительства, носящего не массово- демократический, а сословный либо корпоративный характер. Когда же в этих странах реализуется массово-демократическая модель, подменяющая представительство электоральной легитимацией, возможны три исхода. Первый — когда выборы, а затем и деятельность избранных политических органов осуществляются под явным или неявным управлением и контролем иностранных эмиссаров — приводит к появлению управляемой, причем управляемой извне демократии. Второй — когда контроль извне ослабевает — ведет к быстрому перерождению избранной квазидемократической власти в более или менее жесткую диктатуру. И третий — также, когда контроль ослабевает или вообще снимается, — ведет к ликвидации «ростков» демократии и к возвращению традиционных способов совместного существования (разные формы сословного и корпоративного представительства) и изживания конфликтов (выкупы, войны, геноцид).
Примеров такого рода множество. Практически это происходит во всех странах импортированной демократии — в Афганистане, в Ираке, во многих африканских странах, а также в большинстве постсоветских стран. Якобы легитимно избранные под покровительством международных организаций и западных правительств президенты и парламенты представляют не столько интересы населения самих этих стран, сколько интересы правящих этносов и кланов, а в худшем случае, как, например, в Афганистане, интересы оккупационных сил НАТО. Легитимации путем выборов — в данном случае неважно, честных или фальсифицированных, — для покровителей и одновременно импортеров демократии оказывается достаточно. Выступают наблюдатели от ЕС, Совета Европы, ООН, и выборы признаются честными и демократическими. Совершенно неважно, насколько избранные парламенты и президенты представляют многообразные партикулярные групповые интересы населения страны. О реальном представительстве речь не идет, достаточно осуществления выборов. Причем, как правило, в этих странах именно оценка выборов наблюдателями оказывается необходимым и достаточным условием признания выборов легитимными. В противном случае — то есть если евроатлантические наблюдатели остаются недовольны, само это недовольство уже является сигналом для оппозиции мирным или немирным путем добиваться пересмотра итогов выборов. Много раз это получалось в Сербии, в Афганистане, в Киргизии, в Молдавии, на Украине. В России, несмотря на недовольство наблюдателей, переворот не удался, хотя готовые «пятые колонны» уже были построены и возвещали о себе негодующими статьями в оппозиционных СМИ. На этом основании можно заключить, что конечным источником легитимности в странах импортированной демократии является не результат народного волеизъявления, а позиция политических и государственных органов США и ЕС, выраженная в оценках наблюдателей.
Безусловно, даже такие инсценированные выборы являются для большинства государств с импортированной демократией огромным, можно даже сказать, эпохальным достижением. Переход политической власти в другие руки не ведет к убийству побежденных. В этом, как писал Элиас Канетти в
