подать стакан воды этому сумасшедшему паралитику, от грязи и плохого ухода все его тело покрылось язвами, в которых кишели черви. Так, душевнобольным, не выходя из своей камеры, он прожил до 1888 года. Рассказывают, что, когда несчастный умер, новый смотритель (уже не «Ирод») увидел труп отстрадавшего мученика, и у него вырвалось: «Боже мой, до чего довели человека!»
Император Александр III из докладов министров прекрасно знал о положении душевнобольных арестантов в Шлиссельбурге, но не давал разрешения переводить их в больницы. В его царствование ни одного из психически заболевших не перевели из крепости в расчете на то, что пребывание душевнобольных со здоровыми и последних сделает больными.
Ужасный режим заточения в «Новой тюрьме» постепенно делал свое дело, и герои «Народной воли» один за другим сходили в могилу, не проронив ни слова раскаяния и не моля о пощаде. Когда за ними приходила смерть-избавительница, когда затихал последний страдальческий стон, наглухо запертая до тех пор камера с шумом распахивалась, и туда входили, бряцая оружием, жандармы. Безжалостными руками хватали они бездыханное тело и уносили…
Только трое заключенных – М. Фроленко, М.Н. Тригони и Н.А. Морозов – вышли на свободу из «Новой тюрьмы» Шлиссельбурга. В 19 лет Н.А. Морозов встретился с членами московского кружка чайковцев, был членом партии «Земля и воля», потом вместе с несколькими товарищами (В. Осиповским, А. Михайловым, А. Квятковским и др.) создал внутри нее особый «Исполнительный комитет», о котором остальные члены общества не знали. Когда «Земля и воля» распалась на «Народную волю» и «Черный передел», новая организация стала центром общероссийской народовольческой организации. Во всех делах ее Н.А. Морозов принимал самое активное участие, в частности, был редактором партийной газеты.
В феврале 1880 года, когда типография, где печаталась эта газета, была арестована, Н.А. Морозову пришлось уехать за границу. Через год он надумал вернуться, но на границе был арестован и отправлен в Трубецкой бастион Петропавловской крепости, где содержался до февраля 1882 года. Потом состоялся один из самых важных процессов «Народной воли», за которым император Александр III следил лично. Следствие вело Особое присутствие правительствующего Сената, на суде председательствовал сенатор Н.А. Дейер, известный своими инквизиторскими приемами допроса подсудимых и полным отсутствием объективности и судейской беспристрастности. Не считаясь с требованиями закона, он и во время процесса не давал подсудимым возможности высказаться и резко обрывал их.
Смертная казнь подсудимым была заменена бессрочной каторгой, и министр внутренних дел предложил императору не отправлять их в Сибирь, а заключить в Алексеевский равелин. Здесь, кроме цинги, у Н.А. Морозова открылось кровохарканье, начался туберкулез. Чтобы воздух не разрывал язвочки легких, он кашлял в подушку. Не давала покоя невыносимая колющая боль в ногах, когда сил хватало только на то, чтобы в страшных мучениях обойти крошечную камеру и пластом упасть на постель. Но он снова поднимался и заставлял себя медленно, словно по битому стеклу, идти вдоль камеры, хватаясь за ее заплесневелые стены.
В Шлиссельбургской крепости Н.А. Морозова ждали новые испытания. Когда доктор в августе 1889 года предложил ему взвеситься, в нем оказалось всего 56 килограммов. Но зимой и этот вес начал быстро уменьшаться. «И я высчитал тогда, – писал Н.А. Морозов своим друзьям, – что если так продолжится, то ровно через полгода я обращусь в перышко и полечу к вам по воздуху». Но этот слабый, болезненный и постоянно пораженный недугами человек выдержал огромный срок тюремного заключения. И выжил благодаря тому, что в тюрьме у него была своя огромная жизнь: чтобы сохранить себя в этих условиях, он начал заниматься литературной и научной работой. Запас прежних знаний и интерес к естественным наукам позволили Н.А. Морозову работать по памяти. Шагая взад и вперед по своей крошечной камере, он воскрешал все пережитое и прочитанное: «Если я не сошел с ума во время своего долгого одиночного заключения, то причиной этого были мои разносторонние интересы, благодаря которым я часто говорил про себя своим мучителям: если вы не даете мне возможности заниматься тем, чем я хочу, то я буду заниматься тем, чем вы мне даете возможность».
Когда в крепость из какого-то закрытого учебного заведения попало несколько сотен книг научного содержания и беллетристики, Н.А. Морозов принялся разрабатывать давно интересовавшие его научные проблемы. Он исписывал страницу за страницей рукописи по вопросам астрономии, физики, химии, математики и другим наукам; делал вычисления, составлял таблицы и схемы. Освободился Н.А. Морозов после 25 лет заключения в 1905 году, и по счастливой случайности ему удалось вывезти из крепости все 26 томов своих рукописей.
Вера Фигнер, переведенная в Шлиссельбург из Петропавловской крепости и героически перенесшая все ужасы заключения, назвала свои воспоминания «Когда часы жизни остановились».
В Шлиссельбурге Н. Морозову не раз приходилось помогать своим страдающим товарищам. Спас он и жизнь В. Фигнер. В 1902 году администрация крепости решила, что узники снова должны содержаться в условиях первого, самого страшного периода в жизни Шлиссельбурга. И вот арестанты с уже подорванным здоровьем и состарившиеся в неволе должны были лишиться многих приобретенных, а часто и завоеванных прав. Это наверняка привело бы к гибели многих из них, и В. Фигнер написала письмо матери, в котором рассказала о событиях в Шлиссельбурге. Она знала, что департамент полиции такое письмо не пропустит, но все же ему станет известно о произволе тюремной администрации. Однако и последняя читала письма узников и потому потребовала, чтобы В. Фигнер написала другое письмо. Та отказалась, и тогда тюремный смотритель объявил, что она вообще лишается права переписки с родными. А это означало, что письмо отправлено не будет, департамент полиции ни о чем не узнает и старый режим в крепости будет восстановлен.
«Тут, только тут я поняла всю серьезность момента, – писала В. Фигнер впоследствии. – Нужен был акт. Нужно было решиться сейчас же, сию минуту… Молнией проносится мысль и откидывает все сомнения: “Лишь в действии познаешь всю силу свою”. Мгновенно мои руки поднимаются; я касаюсь плеч смотрителя и с силой срываю с него погоны». Заключенные прекрасно поняли, что после этого должен последовать скорый полевой суд и немедленная казнь В. Фигнер. В тюрьме наступило гнетущее и тревожное состояние, время ожидания неотвратимого. И Н. Морозов сделал все возможное, чтобы дело не дошло до полевого суда, сделал без согласия В. Фигнер и помимо ее воли. С самого начала своего заключения он поставил за правило не заявлять начальству о своих просьбах и желаниях, но теперь речь шла о жизни товарища. И он представил департаменту полиции все дело как результат предшествовавших перед тем тягостных сцен между узницей и жандармами. Это не только спасло жизнь В. Фигнер, но и привело к тому, что смотрителя и коменданта Шлиссельбурга заменили, а старая инструкция не была восстановлена.
Карийские беглецы
Политических ссыльных, приговоренных к каторжным работам, отправляли на Карийские рудники, расположенные в 450 верстах от Читы, главного города Забайкальского края. Рудники эти были собственностью кабинета Его Императорского величества и представляли собой ряд золотых приисков, расположенных вдоль небольшой, но быстрой речки Кары – одного из притоков Шилки.
Каторжная тюрьма для политических ссыльных стояла особняком на откосе (возле Нижнего промысла) и представляла собой большой деревянный дом с красной железной крышей и решетками на окнах. Основное здание тюрьмы состояло из пяти больших и светлых камер, рассчитанных на 50– 60 человек, но почти всегда они были переполнены, поэтому теснота в них была неимоверная. Заключенные лежали на нарах вплотную друг к другу: некоторые из арестантов предпочитали спать на скамьях, стоявших по обе стороны длинного стола, и даже на самом столе. Камеры проветривались один раз в сутки, когда заключенных выводили на прогулку: все остальное время им приходилось дышать таким воздухом, что многие из них задыхались или доходили до состояния одурения. Тюремный двор был обнесен частоколом: здесь были выстроены кухни, баня и здание с одиночными камерами.
