от должности секретаря и признали не способным занимать какие-либо другие должности. Потом вышло постановление о том, что в течение года Н. Макиавелли не имеет права покидать флорентийскую территорию, к тому же он должен был внести залог в несколько тысяч флоринов золотом. Таких денег у него не было, и эту значительную сумму за Н. Макиавелли внесли трое его друзей. Через неделю было принято новое решение, по которому ему запрещалось переступать порог Старого Дворца, в котором он проработал целых 14 лет.
Впоследствии распоряжения эти были отменены, и Н. Макиавелли позволили появляться во Флоренции – сначала один раз в год, а потом и чаще. Повинуясь этим декретам, он хотел удалиться в свое поместье, но новое несчастье обрушилось на него. После смерти папы Юлия II для выбора нового главы святого престола конклав собирался в Риме. Кардинал Джованни Медичи ехал туда через Флоренцию, и этим обстоятельством решили воспользоваться сторонники республиканского правления. Они решили убить кардинала, а потом восстановить во Флоренции республику в том виде, в каком она была до нашествия испанцев. Но заговор был открыт, его организаторы – П. Босколи и А. Каппони – схвачены, а вместе с ними и многие подозреваемые. В числе последних оказался и Н. Макиавелли, вся вина которого состояла в нескольких неосторожных выражениях насчет нового правительства. Его подвергли жестокой пытке (fine): Н. Макиавелли связали руки за спиной веревкой, на которой его подняли к потолку и потом быстро опустили вниз, не дозволяя, однако, коснуться пола. Так продолжалось несколько раз, но железная натура узника вынесла эту пытку, и он не признался ни в чем. Тогда Н. Макиавелли заковали в цепи и бросили в тюрьму, откуда он писал Джулиано Медичи о своей невиновности: «Джулиано, на ногах моих – цепи, на плечах – шесть оборотов веревки. Не стану исчислять других своих бедствий – так всегда обходятся с поэтами. Эти стены покрыты гадами, и гадами так хорошо откормленными, что они кажутся тучей мотыльков. Никогда – ни при Рансево, ни в лесах Сардинии не было зловония, подобного зловонию “приятного” жилища, в котором я обитаю. Шум так велик, что кажется, Юпитер и Этна готовы разгромить землю; того заковывают, этого расковывают – беспрестанный шум от ключей и заклепываемых гвоздей, иной кричит, что его заключили слишком далеко от земли. Но более всего я огорчаюсь, когда сквозь сон при солнечном восходе слышу пение, это вели на казнь осужденных заговорщиков. Пусть идут, только бы ваше страдание обратилось ко мне, благодетель, и освободило бы меня от этих ненавистных оков».
Многие историки упрекают Н. Макиавелли за то, что он протягивал свои израненные руки к Медичи и готов был служить им. Но он был невиновен, имел жену и пятерых детей, и смерть его не принесла бы никакой пользы республике, между тем как жизнь была бы полезна всей Италии. Н. Макиавелли вырос в свободной стране, его влекли республиканские убеждения античных писателей; свобода была для него там, где происходила борьба, где идеалом было общее благо, где каждый человек мог найти применение своим способностям. Он никогда не боялся этой борьбы, никогда не видел гармонии в тишине, жизнь для него ковалась в бурях и столкновениях, откуда рождался путь к лучшему существованию граждан и к лучшим законам. Но он был брошен в темницу без вины и возможность умереть за дело, в котором он не участвовал, должна была представляться ему ужасной.
В то время как Н. Макиавелли писал свое послание, кардинал Джованни Медичи стал римским папой Львом Х. Желая достойно отпраздновать свое понтификатство и привлечь к себе сердца народа, он объявил об амнистии. После 18 дней заключения Н. Макиавелли получил свободу, но ему запретили оставаться во Флоренции. Он удалился в свое имение Страда, надеясь в деревне примириться со своей участью. Однако бедность и жажда деятельности мучили Н. Макиавелли, он чувствовал свои способности, видел грозившие родине опасности, но не мог добиться даже того, чтобы его выслушали. И не мог понять, как это могут не нуждаться в нем, если в голове у него столько ясных планов к возвеличению Флоренции и спасению всей Италии.
В деревне Н. Макиавелли сделался сельским хозяином и политическим мыслителем, написал «Prinsipe» и «Discorsi» – произведения, которые не носят строго систематического характера и не являются в собственном смысле теорией, а представляют собой ряд советов на различные случаи жизни. В этих произведениях интерес Н. Макиавелли к политике и политическим комбинациям преобладает над интересом к жизни общества, хотя современность в его произведениях просвечивает везде. Постоянно чувствуется недовольство Н. Макиавелли настоящим, и почти все, по его мнению, делается не так, как было бы нужно: порядки во Флоренции – плохие, ошибки правителей – непростительные… Эти две черты – отрицательное отношение к современности и преклонение перед древностью – постоянно будут присутствовать и в других произведениях Н. Макиавелли, дополняя одна другую.
Плененный Монтесума
Весной 1519 года 34-летний испанский конкистадор Эрнандо Кортес высадился на побережье Веракруса. Для захвата Мексики он располагал отрядом всего из 508 человек при 14 орудиях и 18 лошадях. У власти в государстве ацтеков стоял тогда Монтесума – монарх, избранный из множества кандидатов 12 выборщиками, среди которых был и правитель сильного союзного государства Тескоко, расположенного против Теночтитлана по другую сторону озера. Монтесуме было тогда около 23 лет, но выбрали именно его – и не за ратные подвиги, а за неукоснительное соблюдение ритуальных церемоний.
Располагая по меньшей мере 100-тысячной армией, Монтесума тем не менее дважды посылал руководителям двух первых отрядов конкистадоров богатые дары с неизменной вежливой просьбой – покинуть пределы его империи. Подарки, состоявшие из золотых и серебряных украшений, испанцы принимали, но чем больше они получали золота, тем сильнее жаждали его. Однако Э. Кортес понимал, что с войском из 500 с небольшим человек ему трудно будет покорить огромную империю ацтеков. Подарками и ловкими переговорами он завязал дружбу с племенами, враждебными ацтекам и их императору. Монтесума «отличался большой проницательностью и недюжинными способностями, но порой бывал резок, вспыльчив и категоричен в своих высказываниях», и потому был непопулярен у многих племен. Некоторые из них даже были готовы сотрудничать с испанцами, и малочисленный вначале отряд завоевателей стал быстро пополняться за счет воинов-индейцев. Не прошло и полугода после высадки конкистадоров на побережье Веракруса, как Э. Кортес торжественно вступил в пригород столицы ацтеков – города Теночтитлан – и остановился там для кратковременного отдыха. 20 ноября 1519 года с первыми лучами солнца испанские солдаты были уже на ногах. Повинуясь сигналу трубы, они торопливо разбирали оружие и привычно строились в походную колонну. Приближалось решающее событие, и все задавались вопросом: удастся ли им осуществить свой хитроумный план и с одного удара захватить столицу ацтеков со всеми ее богатствами?
В предрассветном тумане вырисовывались очертания огромного города с его бесчисленными храмами, дворцами, ступенчатыми пирамидами и домами. Драгоценной жемчужиной, оправленной в зелень садов и синеву каналов, предстала перед завоевателями столица ацтеков. Повсюду виднелись толпы народа, а потом в начале улицы показалась пышная процессия… «Посреди толпы индейских вельмож, предшествуемых тремя государственными сановниками, показался царский паланкин, горящий полированным золотом. Его несли на плечах вельможи, а балдахин яркого перьяного изделия, усеянный драгоценностями и украшенный серебряной бахромой, поддерживали над ним четыре ассистента того же сана. Они были босы и шли медленным мерным шагом, опустив глаза в землю».
Верховный правитель ацтеков был убежден, что белые пришельцы – потомки бога Кецалькоатля, спустившиеся на землю, чтобы стать повелителями. Поэтому встретили их как нежданных, но почетных гостей. Увидев чужестранцев, Монтесума вышел из паланкина и ступил на дорожку из красивых хлопчатобумажных тканей, которую услужливо расстилали перед ним сановники его двора. В свою очередь, Э. Кортес соскочил с коня и, галантно сняв шляпу и улыбаясь, двинулся навстречу грозному повелителю ацтеков. Так лицом к лицу встретились два человека, принадлежавшие к разным историческим цивилизациям. Испанский хронист Бернар Диас дель Кастильо так писал об этой встрече: «Когда Кортес приблизился к Монтесуме, каждый из них низко поклонился. Затем Кортес вынул ожерелье, сделанное из
