Весной 863 года по приглашению моравского князя Ростислава братья прибыли в Моравию, где их встретили с почетом и с особенной радостью, так как уже прошла молва, что для распространения Христова учения новые учители везут с собой изобретенные ими письмена, понятные народу. До этого немцы проповедовали по-латыни, византийские проповедники молились по-гречески, так что те и другие не были выслушиваемы моравами. Князь Ростислав понимал, что немецкие епископы, под предлогом распространения христианства, хотят подчинить его народ германцам. К этому прибавятся и сбор церковной десятины, и поборы в пользу Зальцбургского архиепископа. А он хотел к независимости политической, добытой в борьбе с королем Людовиком, присоединить и стремление моравов к церковной самостоятельности. И потому пришел к убеждению, что лишь учреждение в Моравии отдельной церковной митрополии, независимой от германской, может оградить его земли от чуждых притязаний. Но это могло случиться, если бы исходило от Рима, при условии непосредственного подчинения римскому папе, который и освятил славянское епископство в Моравии.
Кирилл начал проповедовать в Моравии, а Мефодий перенес проповедь в более мирную и более доступную делу просвещения сторону – в Паннонию. Братья принялись за просвещение князей и всего народа моравского светом учения Христова, учили детей грамоте, устраивали богослужения на славянском языке, искореняли суеверия. «И рады были славяне, – пишет летописец, – слышаще величия Божия своим языком!»
Но совсем не радовались тому немецкие епископы, которые давно уже трудились в Моравии и Паннонии, но мало преуспели в своей деятельности. Заботясь больше о своей выгоде, чем об истинном просвещении народа, они не приобрели над ним сильного влияния. Богослужение совершали на непонятном языке, Священное Писание не объясняли, требуя лишь внешнего исполнения обрядов, а не соблюдения Христовых заповедей. Поэтому неудивительно, что народ сразу же обратился к солунским братьям, которые наставляли его с любовью и мудростью, причем на его родном языке. Это возбудило зависть немецких епископов, которые стали всячески вредить Кириллу и Мефодию. Например, распространяли среди народа понятия, что слово Божие следует проповедовать только на еврейском, греческом и латинском языках, а поступающий иначе считается еретиком. На это братья отвечали им: «Не на всех ли равно падает дождь небесный? Не всех ли освещает солнце, не все ли мы дышим воздухом? Не всем ли людям Господь желает спасения, не для спасения ли всех пришел Он на землю? А потому не все ли люди должны славить и благодарить Его на их родном наречии? Так как же вам не стыдно признавать только три языка, а остальные народы заставлять быть немыми и глухими?»
Нападки и жалобы немцев тем не менее доходили до римского папы Николая I, который пригласил славянских проповедников прибыть в Рим. Братья охотно согласились, и, взяв с собой часть мощей Святого Климента, которые они приобрели неподалеку от Севастополя во время хазарской миссии, отправились к апостольскому престолу. По дороге они проповедовали некоторым славянским племенам, а в Венеции выдержали сильный спор с представителями Рима о славянской церковной службе.
Тем временем папа Николай I скончался, и его преемником стал папа Адриан II. Миролюбивый по природе, он очень обрадовался прибытию славянских проповедников и даже вышел встречать их за город – в сопровождении духовенства и множества народа. Он с благоговением принял мощи Святого Климента, а книги, переложенные на славянский язык, освятил и положил на престол во время богослужения как драгоценное приношение Богу. Папа Адриан II не поверил клевете, возведенной на Кирилла и Мефодия, наоборот, признал еретиками тех, кто утверждал, что Евангелия следует читать только на трех языках. Он рукоположил Мефодия и нескольких его учеников в священники и даже разрешил в трех римских церквах (Святого Петра, Святого Павла и Святого Апостола Андрея) совершить богослужение на славянском языке. Но Кирилл недолго радовался торжеству своего дела. Вскоре после прибытия в Рим он тяжело заболел и, почувствовав, что жить ему осталось недолго, принял схиму. Он не боялся умереть, его тревожила только мысль, чтобы после его смерти не остановилось начатое дело просвещения славян. Последние слова его к Мефодию были такими: «Брат мой возлюбленный! До сих пор мы были с тобой, как два вола, запряженные в один плуг. И вот я умираю и падаю на борозде, рано кончив день свой. Знаю, ты возлюбил уединение на горе Афон, но молю тебя: не покидай из любви к уединению начатого нами дела, ибо сим подвигом ты вернее приобретешь спасение».
Кирилл умер на 42-м году жизни – 14 февраля 869 года. Мефодий исполнил волю брата и посвятил всю оставшуюся жизнь и все свои силы делу просвещения славян. Вернувшись епископом в славянские земли, он увидел в Паннонии еще больше вражды и зависти со стороны немецких епископов. Они клеветали на Мефодия и даже угрожали ему смертью. Германский император весьма неблагосклонно смотрел на распространение славянского языка в своих владениях, моравский князь Святополк тоже не благоволил к Мефодию, который обличал его за страсти и пороки. И напрасны были все усилия князя Коцела поддержать проповедника: в 870 году немецким епископам удалось похитить и переправить Мефодия в Баварию, где над ним состоялся суд. Борьба Мефодия с немецким духовенством отражена в легендах об этом суде над ним. Немецкие епископы увидели в священническом сане Мефодия ущемление своих прав и не дозволяли ему отправлять в тех землях свои епископские обязанности. «В нашем царстве учишь», – говорили они, на что он отвечал им: «Если бы я сознавал, что эти страны принадлежат вам, я удалился бы: но они принадлежат Святому Петру. Если же вы, вследствие честолюбия и других нечистых побуждений, будете препятствовать божественным постановлениям, то берегитесь, чтоб, желая пробить головой железную гору, не повредили бы себе мозга!»
Такая речь Мефодия раздражила немецких епископов, и стали они грозить ему смертью. Он ответил: «Я говорю правду перед королями и не стыжусь; вы же можете делать со мною, что хотите: я не лучше тех, которые приняли мученический венец за слово правды». Спор продолжался долго, часто Мефодий заставлял своих врагов умолкать, но они все равно осудили его и заключили в темницу монастыря в Элвангене (по другим сведениям – в Рейхенау).
Когда римский папа Иоанн VIII узнал, что епископ Мефодий содержится в заточении, он сильно разгневался и потребовал его освобождения. В 873 году он обратился к епископу Германариху с такими словами: «Мы уверены, что нужен целый источник слез, как показывает пророк Иеремия, чтобы оплакать твое безобразие. Действительно, чья еще жестокость, говоря не только о епископах, а о любом светском человеке, и даже тиране, или чья зверская свирепость может сравниться с твоей дерзостью, с твоим решением подвергнуть нашего брата и соепископа Мефодия к заключению. Как посмел ты столь сурово и бесчеловечно наказать его, заставить стоять продолжительное время под открытым небом в зимнюю стужу и под дождем; как посмел ты отстранить его от вверенного ему руководства церковью и как пришла тебе безумная мысль привести его на епископский собор и бить его конским бичом».
Возвращение Мефодия вызвало новое сопротивление со стороны немецкого духовенства, и оно еще не раз строило против него козни. Но он прибыл в Моравию в благоприятный для славянского просвещения момент: пытаясь освободиться от немецкого господства, герцог Святополк решился выгнать из страны немецкое духовенство, и потому Мефодий был встречен с радостью.
В клетке без прутьев
В IX–X веках одно из первых мест на Востоке занимало государство Саманидов. Правители этой династии расширили его путем завоеваний, заботясь в первую очередь о создании хорошей оросительной системы и безопасности торговых путей. В период их правления строились мосты и караван-сараи, успешно развивались торговля, земледелие и ремесла; саманидские купцы доходили до приморского побережья Китая, бывали в России и на южном побережье Балтийского моря. Даже на берегах Рейна охотно рассчитывались саманидскими монетами, потому что они чеканились из хорошего серебра и были достаточно тяжелы. Значительный хозяйственно-экономический подъем и укрепление феодальных отношений обусловили развитие в государстве Саманидов культуры и науки – математики, механики, астрономии, геологии, химии, физики, ботаники и зоологии, а также архитектуры и картографии. Развивались и общественные науки – философия, история, эстетика, психология, педагогика.
В ту эпоху из образованных кругов феодального общества Средней Азии и Ирана вышли многие
