сделать большой обход и при помощи приставных лестниц войти в залу через окна».
Говорил обвинитель, говорил защитник, говорили судьи, только сам Беранже молчал: за него говорила книга, которая лежала на судейском столе в ожидании приговора. Секретарь суда зачитал обвинительный акт, который почти полностью состоял из стихов. «Запретные песни» больше часа звучали в зале суда, прерываемые хохотом и аплодисментами, а поэт молча сидел на скамье подсудимых и смотрел на людей, которые открыто выражали ему свое сочувствие. Беранже приговорили к трем месяцам тюрьмы и штрафу в 500 франков. Если до того времени и был кто-нибудь во Франции, кто не знал поэта, то после суда таких не осталось. Старые и молодые, богатые и бедные – все знали наизусть его песни и особенно те из них, за которые его судили.
Тюрьма Сен-Пелажи в XIX веке выполняла ту же роль, что и Бастилия в XVIII столетии. Здесь томились политические узники; сюда же попал и Беранже, заняв ту самую камеру, которую за несколько месяцев до него покинул известный публицист и сатирик Курье. В тюрьме к Беранже приходили на свидание люди знакомые и незнакомые, и сам поэт вспоминал потом: «В Сен-Пелажи у меня была теплая, сухая меблированная комната, тогда как на свободе я жил в каморке, без всякой мебели, страдая от мороза и оттепелей, без печки и камина… Разумеется, в Сен-Пелажи мне было гораздо лучше, и я не раз повторял: “Тюрьма избалует меня”.
Первое время его пребывания в Сен-Пелажи тюремное начальство было не особенно строго к поэту, поэтому ему разрешали разгуливать по коридорам и принимать гостей в камере. Одна за другой в тюрьму на имя Беранже приходили посылки, например, жители Сомюра прислали 25 бутылок отличного вина «Шамбертен»; со всех концов Франции доставляли поэту фрукты, свежую дичь, овощи, а жители Бри прислали замечательные сыры. Так что Беранже было чем потчевать не только своих друзей-посетителей, но и товарищей по заключению. С разрешения тюремного начальства он даже держал открытый стол для политических заключенных. Но после попытки к бегству двух заключенных всяческие вольности и поблажки были запрещены.
Еще не закончился тюремный срок, а над поэтом нависла угроза новой расправы. Чтобы сделать песни Беранже более известными, друзья поэта решили написать обо всех подробностях судебного процесса над ним. Правительство увидело в этом новую причину притянуть поэта к суду и опять обвинило его за те же самые стихи. Только он успел выйти из Сен-Пелажи, как ему снова пришлось сесть на скамью подсудимых. Однако на этот раз присяжные заседатели не нашли за Беранже никакой вины, и поэт был оправдан.
В 1828 году Беранже издает очередной сборник песен, в который включил наиболее резкие свои стихи, высмеивающие короля, его придворных, священников и других «врагов народа», старавшихся доказать, что сам Бог хочет, чтобы бедные беспрекословно подчинялись и терпели нужду. Весть о преследовании по суду застала поэта в Гавре, но он немедленно возвратился в столицу. Накануне суда влиятельные «благодетели» посоветовали Беранже раскаяться, и тогда он будет приговорен к минимальному наказанию. Они ведь хлопочут о его здоровье, от него же требуется только одно – не являться в суд, и тогда он заочно вынесет самый мягкий приговор. Но Беранже на это ответил: «Если ведешь войну с правительством, смешно жаловаться на удары, которые оно тебе наносит, и неловко предоставлять ему случай проявлять свое великодушие, смягчая удары».
Опять судебный зал, полный народу, и в полдень 10 декабря 1828 года «суд исправительной полиции» приступает к рассмотрению дела Беранже. На этот раз поэту предъявили много обвинений: и оскорбление короля, и богохульство, и проповедь безнравственности, и возбуждение ненависти и презрения к властям… Во всей книге не нашлось ни одной песни, которая бы, по утверждению суда, чего- нибудь не оскорбляла и не возбуждала. И потому королевский прокурор Шамионе заявил: «Тюрьма ничему не научила Беранже, видимо, срок наказания был уж слишком мал». На этот раз поэта присудили к 9 месяцам заключения в тюрьме Ла-Форс, уплате штрафа в 10 000 франков и возмещению всех судебных издержек в 1500 франков. У Беранже никогда не было таких денег, и ему грозила бы долговая тюрьма, но друзья значительную часть штрафа покрыли по подписке. На их призыв помочь национальному поэту откликнулись сотни французов, чего власти совсем не ожидали.
Больному Беранже в его почти 50-летнем возрасте нелегко было чуть ли не целый год провести в тюрьме. Но ему помогало участие друзей и незнакомых людей, которые приходили к нему ежедневно. И приходило посетителей так много, что поэт даже шутливо просил начальника тюрьмы дать ему, наконец, покой и ограничить время посещений до нескольких часов в день. Молодые поэты посвящали свои стихи Беранже, «томящемуся в оковах», и слагали гимны в его честь. К поэту пришли и вожди нового литературного течения – романтизма: В. Гюго, Сент-Бев, А. Дюма. Посещать узника можно было до четыре часов дня, позже дверь в его камеру запирали, и поэт проводил вечера в полном одиночестве. Но он не скучал: с ним его любимые авторы Ф. Рабле и М. Монтень, произведения которых он всегда был готов перечитывать. С ним перо, чернильница и бумага, – и он работал над новыми песнями.
Однако о заключенном поэте не забывали и враги. Однажды они устроили в камере Беранже обыск: перетряхнули белье, шарили под кроватью, пересмотрели все рукописи, книги и даже рылись в его карманах. Обыск этот был связан с тем, что Беранже приписали песни, на самом деле ему не принадлежавшие. После обыска начался допрос, но полицейским не удавалось ни выудить от поэта нового признания, ни добыть в его камере каких-либо «улик», чтобы состряпать еще одно дело…
В день выхода Беранже из тюрьмы полиция опасалась народных демонстраций, и потому поэта решили выпустить «потихоньку» – на день раньше положенного срока. Впоследствии он вспоминал: «Очутившись на свободе после девятимесячного заключения, я прогулялся по бульварам с такою же беззаботностью, словно только что вышел из дому». А друзья, прослышав о том, что поэт на воле, завалили его приветами и приглашениями; каждый старый и новый знакомый хотел видеть его у себя. Рассказывают, что после выхода из тюрьмы Беранже пришлось сделать не менее 350 визитов…
«Государственный преступник Царства Польского»
В декабре 1830 года по личному указанию императора Николая I в один из казематов Шлиссельбурга был заключен Валериан Лукасиньский. В письме на имя коменданта крепости говорилось: «государственного преступника Царства Польского содержать самым тайным образом, чтобы, кроме вас, никто не знал даже его имени и откуда он привезен».
Валериан Лукасиньский родился в Варшаве, в семье небогатого шляхтича. Десятилетним мальчиком он был свидетелем подавления восстания Т. Костюшко, штурма Праги (варшавского предместья) русскими войсками, последовавшего затем очередного раздела Польши и оккупации Варшавы прусскими войсками. Таким образом, его детство и юность совпали с одним из самых тяжелых периодов в истории польского народа.
Несмотря на трудное материальное положение семьи, В. Лукасиньский получил серьезное образование, хорошо говорил на французском и немецком языках, был основательно начитан и часто цитировал Плутарха, Монтескье и других философов. Личного честолюбия у него не было, он желал только одного – служить своей родине и своему народу.
Долгая борьба, которую вел Наполеон Бонапарт с тремя державами – участницами раздела Польши, и его заявления о сочувствии полякам породили немало мечтаний в горячих умах. Не избежал их и молодой В. Лукасиньский. В апреле 1807 года он вступил в польский полк пеших стрелков, участвовал в летнем походе против прусских и русских войск, отличился в нем и был произведен в подпоручики. Впоследствии это польское национальное формирование стало основой вооруженных сил Великого герцогства Варшавского, созданного Наполеоном. В. Лукасиньский служил сначала в пехотном полку, а потом стал адъютантом при князе Яблоновском – инспекторе военного ведомства. Он активно участвовал во всех военных операциях на стороне Наполеона, в 1809 году был уже поручиком, участвовал в австрийской кампании, потом его произвели в капитаны, а после заключения мира вновь перевели служить в военное
