не то пастор вовсе заныкает!
И они пошли вниз, оскальзываясь на оледенелой тропке своих городских сапогах, смеясь и зубоскаля и обо всем позабыв.
Вернувшись домой, Ува отвязала Ару от своей теплой груди, поменяла ей пеленку: даже мокренькая, та не пискнула, опустила ее в колыбель-корзину.
— Вот и славно, — сказала она, глядя в отнюдь не бессмысленные карие глаза малышки. — Вот как мама тебя защищает. Довольна, поди?
И опешила, застыв по своему обыкновению с разинутым ртом. Она защитила? Да как бы не так! Как же, защитила бы она их с Арой покойное, уединенное бытие, коли не приехали бы этакие зубастые да смешливые, коим и пасторское слово не указ. Кои женщин любят и знают, что с этого бывает. — Святая заступница Йола, — прошептала Ува, незаметно для себя опускаясь перед колыбелькой на колени и испытывая сильнейшее желание брякнуться лбом об пол. — Вот хотела бы я поглядеть, как ты станешь ворочать людьми, когда вырастешь.
К слову сказать, шубы той окаянной больше в деревне никто не видал.
6. Никому не нужный король
Сквайр разлил масло.
Собственно, в самом этом факте не было ничего удивительного. При той сутолоке и суматохе, что ежедневно творились вокруг королевской трапезы, среди всех этих гостей, посольств, собак, объедков, костей, летящих под ноги, и котлета, летящих на колени, среди жирных соусов и оставляемых ими пятен перевернутый серебряный кувшинчик с маслом был явлением вполне обыденным.
Если бы его не опрокинули на ступеньки, ведущие к месту всесильного временщика.
Гай Брогау перестал есть. Регентша, королева-мать, опустила двузубую вилку. Мальчишка-сквайр, весь дрожа, опустился на колени, не сводя с Брогау перепуганных глаз и машинально размазывая масло ладонью. Без сомнения, его парализовало страхом, и он не понимал, что тут нужна по меньшей мере тряпка. На мгновение его бессмысленный взгляд встретился с глазами короля Рэндалла, над высоким креслом которого было укреплено серебряное изображение короны.
Они были в одном возрасте, но один боялся, другой — глядел с отстраненным, слегка насмешливым интересом и без всякого сочувствия. Вокруг начали собираться мелкие собачонки, готовые задарма подлизать пол. Псы покрупнее не сдвигались с места, если им только не предлагали куш, достойный их внимания и комплекции.
Напряжение распространилось от центрального стола, как круги по воде. Стихало стремительно, как перед ураганом. Поварята и пажи замерли, где стояли. Гости королевской трапезы, сидевшие ниже, остановились посреди своих бесед, кто-то — с непрожеванным комом во рту, кто-то — с недопитым бокалом у губ.
— Мне это надоело, — сказал Брогау, бросая салфетку на блюдо. Сказал он это не слишком громко, однако королева отреагировала мгновенно:
— Рэндалл, выйди из-за стола. Уходи в свою комнату и жди. Я к тебе поднимусь.
Рэндалл поклонился, вставая, чтобы исполнить ее повеление:
— Миледи, я равнодушен к сладкому. Позволю себе заметить, что милорд граф Хендрикье не был бы первым из деятелей… этой породы, сломавшим себе шею… на высоких ступенях.
Многоточия в его речи могли быть объяснены только душившим его смехом.
Сквайр дрожал, стоя на коленях и уронив голову ниже плеч, но гроза прокатилась выше. Брогау сделал движение кистью, и парнишку словно ветром сдуло. Короля, впрочем, тоже.
— Очередная мелкая пакость, — сказал Брогау королеве. — Тебе надо что-то делать с ним, иначе…
— Иначе — что? — спросила Ханна, не поднимая головы.
— Иначе власть теряет уважение, — вымолвил Брогау очень покойно. Ханна знала это спокойствие и понимала, что за ним граф прячет чудовищный гнев. Одно это обращение на «ты» при стольких ушах говорило, насколько он на самом граф был взбешен. — Ведь вы согласны со мной, миледи, мальчишка-сквайр не сам споткнулся?
Ханна неопределенно пожала прекрасными плечами.
— Не вижу доказательств, — проговорила она чуть слышно.
— Это его стиль. Он непрестанно держит меня в полушаге от мелкой пакости, не позволяя ей свершиться и в то же время настойчиво напоминая о неких возможностях. Ханна, миледи, я хочу знать, насколько это — колдовство.
— Я не верю в колдовство, — просто ответила она.
— Вот как? — Бровь Брогау чуть пошевелилась в изумлении. — Не вы ли одиннадцать лет прожили в качестве супруги Рутгера Ужасного, полупризнанного короля-колдуна, владевшего черной магией и применявшего ее направо и налево? Будьте любезны, миледи, продолжайте улыбаться, на нас смотрят.
Ханна одарила зал бриллиантовой улыбкой, в нем возобновился привычный гул, заглушающий все звуки на расстоянии двух шагов, и пара на возвышении продолжила разговор.
— Рутгер никогда не применял ко мне магии, — серьезно ответила она. — Да, слухи до меня доходили, но… Кому-то они выгодны, правда? Полагаю, при жизни они служили подтверждением его могущества. Повторяю, я никогда не видела ничего, что хоть отдаленно напоминало бы магию, и, следовательно, ни на грош в нее не верю.
Брогау криво усмехнулся. Он значительно превосходил жизненным опытом эту избалованную барыньку, ни ночи не проведшую не под каменной крышей. Он знал, что убедить в существовании сверхъестественных сил кого-то, кто никогда не ощущал на себе их прикосновения, — дохлый номер.
Он ощущал на себе гнет необычности Рутгера каждую минуту, но не поклялся бы в том, что это было нечто выходящее пределы человеческих возможностей. Временами в его мозгу всплывали картины, каких он видеть не хотел. И они вынуждали его поступать иначе, чем он поступил бы, руководствуясь первым побуждением.
— Я не желаю ему зла, — сказал он, видимо, успокоившись. — Но я хотел бы знать, до каких пределов мы можем его контролировать.
— Он всего лишь несносный тринадцатилетний мальчишка с задатками лидера. Ему не хватает общества сверстника, кем он смог бы верховодить.
— Тебе надо как следует поговорить с ним и объяснить, почему мы делаем то, что ему не нравится.
Она кивнула:
— Завершим трапезу как подобает, и я поднимусь к нему. Не стоит привлекать внимание к мелким семейным дрязгам.
Гай Брогау невольно дернул уголком рта. Он никак не мог заставить себя смотреть на пренебрежение, на каждом шагу выражаемое ему дьяволенком Баккара, как на милые мелкие внутрисемейные неурядицы. Даже Рутгер в отношении к нему не позволял себе ничего подобного. Щенку, да и его роскошной мамаше, к которой он вовсе не был равнодушен, время от времени следовало напоминать, чьими пиками держится трон.
— Итак, Ваше Величество, вы хотели бы продолжить с того места, на котором остановились в прошлый раз?
— С большой охотой, мэтр Эйбисс. Мы говорили о действующей денежной системе.
Учитель глянул в свои заметки:
— Верно. У вас прекрасная память, сир.
— Меня интересует предмет.
— Благодарю вас. Итак, — повторил он, делая по привычке два шага в одну и затем два — в другую сторону на пятачке, свободном от книг, манускриптов, астролябий, склянок, некоторых весьма вонючих, и
