ни во что, кроме ваших глупых законов борьбы Добра и Зла. В вашем стремлении уничтожать зло вы готовы пожертвовать и самим Добром. Да я… я видеть вас не могу! Вы сделали меня Королевой, но вы даже имени моего не спросили! На нас, на наши чувства, на нашу боль вам было наплевать, на все, кроме того, что должны столкнуться два принципа вашего существования! Не хочу, не желаю я быть вашей Королевой! Я — взрослая, я знаю, что бывает другая боль, кроме физической, и бывает боль, когда больно не тебе. Моя жизнь, моя свобода, мое королевство — за это слишком дорого заплатили! Такой ценой — не желаю.
— Позвольте мне объяснить… — начал Амальрик.
— Не позволю! Все, хватит! Ничто для вас не имело значения, кроме глупых правил — так я им не подчиняюсь. Довольно. Вот вам!
Она сорвала с головы венец и швырнула его под ноги.
— Отрекаюсь! Ищите себе другую Королеву!
Стон ужаса смерчем пронесся по склону холма, и разноцветные стеклянные осколки брызнули на траву. Ноги Сэсс подкосились, и она вновь рухнула на колени, уронив голову на грудь Санди, засыпав его всем богатством своих кудрей и сотрясаясь от рыданий.
Но что это? Неужели это она наплакала столько? Руки ее были мокры, вдоль запястий текла прохладная, несказанно прекрасная влага, и саднящая боль от сорванной кожи в том месте, где были узы, утихла, и когда Сэсс, еще глотающая слезы, с робким удивлением поднесла их к глазам, на них не было и следа тех страшных ссадин. Это были тонкие, гладкие, нежные девичьи запястья. Она обернулась к эльфам.
— Вы… вы знали, из чего сделана эта штука, и вы молчали? Ну вы…
Она не нашла слов. Там, где она в сердцах хлопнула венцом оземь, бил теперь родник, и никто, слыхавший или читавший сказки, не мог усомниться в характере этой воды. Вся-трепет, Сэсс зачерпнула пригоршню воды и вылила ее Санди на голову.
— Ни одной сухой нитки на тебе не оставлю… — пообещала она, и слово у нее не разошлось с делом.
Она разжала ему зубы и следующую пригоршню влила ему в рот. Или ей показалось, или он и вправду глотнул? Она закусила губку и замерла в неподвижности, а когда нетерпение превысило ее слабые силы, жалобно позвала:
— Санди!
Он застонал и приоткрыл глаза.
— Господи! — сказал он слабым голосом. — Даже смерть не избавит меня от этой женщины!
— Теперь ты от меня не убежишь, — отозвалась она. — Пока ты еще слаб, мне надо бы успеть заставить тебя сделать меня счастливой. Лучше всего было бы немедленно, пока ты еще не можешь сопротивляться, затащить тебя в церковь, но я тут не вижу ни одной…
— Сэсс, — спросил он, — как ты представляешь себе счастье?
Она опустилась на колени возле него.
— Дом, — сказала она. — Дети. Ты! Правда, что у тебя есть свой дом в Бычьем Броде?
— Правда.
— Отвезешь меня туда?
— Как только ты свистнешь Сверчка. Амальрик… Я сделал то, что вы от меня требовали?
— Ну, в принципе… — неохотно начал тот. — Королевы-то мы все-таки лишились!
— Об этом уговору не было, да и от меня не зависело. Я попрошу вас об одной мелочи. Для вас это нетрудно. Тримальхиар знаете?
Амальрик кивнул.
— Там живет старый домовой по имени Марги. Он голодает.
— Я должен держать в голове эти пустяки?!
— Позаботьтесь о нем, — непреклонно продолжал Санди, — и передайте… — он покосился на Сэсс, ведущую за собой помятого, но почти невредимого Сверчка, размурлыкавшегося от одного ее вида, и добавил шепотом: — Что я вернусь. Обещайте, иначе, — он усмехнулся, — я ведь могу и остаться.
— Ладно, — сказал Амальрик, — это действительно мелочь.
— О чем вы говорили? — Сэсс была уже рядом.
— О том, что у тебя красивое платье, — он тронул ткань и обнаружил, что Знак исчез.
Она зябко повела плечами и попыталась уйти в платье поглубже.
— Ненавижу его. Ты купишь мне новое?
— Дюжину, если только у тебя не королевские запросы.
— Хм… но ты — принц?
— Не в Бычьем Броде, дорогая.
— Дорогая? Это мне нравится. Это уже по-семейному. Санди…
— Что?
— Поцелуй меня. Мы же с начала сказки не целовались.
— Прямо здесь?
Она кивнула, и они обнялись. Секунды капали со звоном, а им не хотелось отрываться друг от друга. Кто-то долго и старательно кашлял в траве у самых их ног.
— Кто там еще? — недовольно спросила Сэсс.
— Я прошу прощения, мадам, — сказал ей робкий голосок, — но не возьмете ли вы и меня с собой в это загадочное и романтичное место под названием Бычий Брод? Ну хотя бы в должности домового? Мадам, я обещаю, у вас будет лучшая земляника во всем этом населенном пункте.
— А ты не будешь возникать в неподходящее время в неподходящем месте? — спросила подозрительная Сэсс. — Не будешь путать пряжу, бить посуду, воровать сахар, пачкать обои и выть в каминную трубу?
— Ну что вы, на это у вас будут дети, мадам!
— Насчет детей, — вставил Санди. — Я слыхал, Королева эльфов потому крадет чужих детей, что не может иметь своих.
— Повторяешь чужие глупости, — рассердилась Сэсс.
— Проверим?
— Проверим. А этого берем? Ты его рекомендуешь?
— Конечно, берем. В случае чего обратно отправим, на родину. Все вопросы решили?
— Нет, — сказала она. — Еще один. Тогда, когда я висела на этой штуке… я была немой, но не глухой. Ты сказал Райану одну интересную вещь. Мне бы хотелось услышать ее снова.
— Ты о чем?
— По-моему, — с невинным видом подсказал Сверчок, — это был твой ответ на вопрос, какого лешего ты лезешь не в свое дело.
Санди попытался придать лицу кислое выражение.
— «Потому что я люблю эту женщину», — покорно повторил он. — Сэсс, а ты будешь бить посуду?
— Буду, — пообещала она. — И за это ты будешь любить меня еще сильнее.
ЭПИЛОГ
Вот уже три года Бычий Брод сходил с ума по танцам на льду. Сооруженный усилиями общественности каток в Университетском городке не пустовал ни один зимний вечер. С наступлением темноты и окончанием лекций, а иногда и крамольно не дожидаясь того, звонкий молодой смех смешивался там со звуками музыки, и в свете разложенных по краям катка костров студенты кружили счастливых профессорских дочек и просто деревенских барышень, достигая совершенства в пируэтах и отчаянно хвастаясь друг перед другом. Каток потеснил в популярности местную пивную, бывшую до сих пор общепризнанным студенческим клубом, и это нововведение было принято на ура, поскольку сюда без ущерба для репутации могли прийти девушки, а их общества так не хватало обремененным и удрученным
