по всем лапам, а изловить при большом стечении публики. Будь спокоен, меня там очень тщательно идентифицируют. Не так уж, на самом деле, нужен нам этот дракон, вопрос заключается в приобретении личного престижа, так что передоверить его я не могу, даже если бы ты был крупнейшим в Волшебной Стране специалистом по этим тварям.
— Но ты хотя бы знаешь, как это делается?
Судя по мимике, я задел больное место.
— Теоретически. Главным образом, из художественной литературы.
Считается, что старый король должен проинструктировать сына, однако со Златовером все произошло так неожиданно.
— Как Салазани все это устроила?
— Если бы я знал, — вздохнул Звенигор. — Ах, если бы я знал!
— Совет на будущее, — пошутил я. — Если вам не так уж и нужен этот злосчастный дракон, поймайте одного, приручите, и каждый раз ловите, а поймав — выпускайте. К этому можно какую-нибудь благообразную теорию присобачить, а наследникам дешевле обойдется.
Мы посмеялись, каждый со своей степенью натянутости.
— А скажи-ка мне, — осмелев, поинтересовался я, — почему тогда в пещере, где костер Златовера, ты не превратился? Ты же сам говорил, что температура более чем достаточная. И часовые, и дядюшка Магнус — все имели человеческий облик. Почему?
— Так ведь траур же! Умники, исхитрились объявить траур по живому королю.
Я взглядом попросил расшифровать.
— Это долго, — поморщился саламандр. — Ну ладно! Саламандр, как и всякое волшебное существо, должен питать себя энергией. Мы получаем ее из пламени, другие ее формы нам недоступны. Именно поэтому мы именуем себя внуками Локи и детьми Сварога. Хотя и боги, наверное, где-то есть, раз их кто-то удосужился придумать. Ничто не пропадает, и фантазия в том числе. Этот процесс приобретения… в общем, это величайшее из всех возможных наслаждений, пиршество тела и духа. Во время траура на этот ритуал налагается табу.
— Так перевоплощение не происходит самопроизвольно?
— У низших чинов — происходит. Высшие же обладают более развитыми способностями к самоконтролю. Те часовые у костра, они страдают: не у каждого саламандра хватит духу продолжительное время выдерживать искушение подобной интенсивности. Этот пост весьма непопулярен. Это, кстати, один из главных аргументов дядюшки Магнуса: я-де неоправданно долго держу народ под бременем траура. Можно подумать, я его объявлял! Все мы за это время поизрасходовали свои внутренние запасы, а потому — уставшие, раздраженные и злые. Но, впрочем, даже если бы не было траура, огненная пляска — дело, в общем-то, глубоко интимное. Это… ну, немного истерика, немного — боевое безумие. Что-то в этом есть от принятия пищи, что-то — от горячей ванны, от наркотика, кое-что от занятий любовью. В общем, уважающий себя саламандр с хорошими манерами публично этого делать не станет. Хотя на случай сражения это идет. Все наши боевые приемы основаны на овладении огнем и использовании в своих нуждах его голода и злобы.
— И ты все это умеешь? — поинтересовался я с трепетным уважением.
— Меня хорошо учили, и традиционными методами я владею. Наш основной метод наступления — вал огня, направляемый множеством саламандр. Ну и поскольку боевое безумие поощряется официально и сопряжено с приятностью, народ мы весьма воинственный.
— А что, могли бы саламандры завоевать мир?
— Думаю, могли бы… — Звенигор позволил мне захлебнуться возмущением и продолжил: — Только весь мир был бы для саламандр довольно-таки неуютным местечком. Нам бы что-нибудь потеплее, поближе к магме. Чаще прочих сталкиваемся с гномами, поскольку, сам понимаешь, с ними ближе всего соприкасаемся в интересах. Им тоже нужны недра. Но сферы обитания уже поделены: мы забираемся глубже, и там уже только наша экологическая ниша.
Когда саламандр ушел, я выбрался на свежий воздух проведать Касторку. Она смирно стояла в укромном уголке, защищенная нависающим каменным карнизом от заинтересованного взгляда случайного дракона, буде тому случиться пролетать неподалеку. В первый день пребывания здесь проблема фуража казалась мне самой неразрешимой из всех, однако Звенигор на этот счет ничуть не встревожился. Как гостеприимный хозяин, он все эти хлопоты перепоручил своему снабжению, те связались с гномами, через которых шла вся торговля саламандр, державших под контролем недра, но самостоятельно ничего не производивших. Гномы в свою очередь обратились к эльфам и, хотя все остались немного озадачены подобной прихотью, и общее недоумение выразилось в цене, которую снабжению пришлось заплатить, и которая, кажется, равнялась весу лошади в золоте, означенное животное бодро жевало овес, находясь в краях, где по собственной воле не произрастало ни травинки, а сам я возносил хвалы общественному разделению труда.
Итак, думал я, поглаживая стриженую гриву, вот Звенигор, благородный принц саламандр, чьим Санчо Пансой мне предстоит стать. Что означает — быть спутником героя? Делить поровну все опасности пути, подчиняться чужим интересам, напрочь забыв о своих, собственным юмором смягчать напряженность ситуации, давать житейские советы, которым все равно никто никогда не следует, и, ежеминутно рискуя шкурой, исправлять последствия дурости героя, великодушно удерживаясь при этом от облегчающей душу присказки: «ну, что я говорил», а в момент славы благоразумно отступать в тень. Звенигор, при всех его достоинствах, не производил впечатления человека… тьфу, саламандра, склонного к зрелой уравновешенности решений. Между прочим, я вполне мог представить себе его способ общения со Снежной Королевой. Никуда не денешься, будь у тебя хоть тридцать три высших образования, ты все равно остаешься сыном Златовера. Разъяренный саламандр и в самом деле обещал больше напортить, чем спасти.
Но, если вспомнить семейную историю, то папочкин дракон, Сверчок, был при нем всегда скорее спутником, чем попросту транспортным средством. Во всяком случае, Белая книга признательно сохранила лукавое обаяние его личности, повествуя о нем с теплотой и любовью, почти равными тем, что выпали на долю матери. Я лукаво усмехнулся и подсунул лошади сахар: я сам напишу свою Огненную книгу, а значит, в моей власти расставить персонажи согласно их значимости в грядущем Приключении. Если мне захочется, и если у меня хватит наглости, я могу выпятить свою скромную личность, а Звенигора выставить в веках на второстепенной роли. Ну а помимо всего этого, мне чрезвычайно симпатичен квест — поиск-приключение — сам по себе, как жанр, и я ни за что не упущу возможность в нем поучаствовать.
Глава 5. Право принимать решения
— Я посижу с тобой?
Я обернулся на голос. Как обычно, сперва в полумраке узкой щели тоннеля я увидел только приблизительно очерченный контур Звенигора. Меня удивила непривычная интонация принца: едва ли раньше тот говорил так нерешительно. Наверное, тут совсем не принято, чтобы принц ожидал своего испытания не в торжественном молитвенном уединении, а в компании человека, к тому же чуть знакомого.
Когда саламандр подошел ближе к огню, я рассмотрел его как следует. Сегодня Звенигор был облачен в тонкую кольчугу длиной до середины бедра, слабо позванивавшую при каждом его движении. Свечение лавы бросало на нее и на лицо принца кровавые блики. Железными пластинками также были укреплены сапоги саламандра, а колени защищены хитроумно сконструированными наколенниками, как мне показалось, ничуть не ограничивавшими подвижность суставов. Я в очередной раз подивился сдержанной, по-своему очень выразительной силе Звенигора: вся эта амуниция, включая шлем, который саламандр нес под мышкой, весила, как минимум, фунтов пятьдесят, однако тот двигался в ней так же свободно, как если бы был в обычной сорочке и брюках.
— Гномские? — поинтересовался я.
— Что? А, доспехи! Нет, отечественные. Эксклюзив. Можно сказать, антиквариат. Пережили много поколений.
Не акцентируя внимание на явной двусмысленности последней фразы, Звенигор без всякого почтения бросил протестующе звякнувший шлем и сел на камень. Вид у него был несколько отсутствующий. Оно и понятно: он, в сущности, уже там. Я поднял с пола шлем, повертел его в руках, изучая. Простая металлическая каска со стрелкой над переносицей, без забрала и кольчужного назатыльника, разве что по ободу отчеканен сложный витой узор. Было бы интересно ознакомиться с их фольклором. Есть ли у них письменность, и если есть, то в какой форме? Сказать по правде, мне очень хотелось еще раз предложить Звенигору как-нибудь поменяться, но я боялся обидеть саламандра. Может, для него это вопрос чести. Впрочем, сам я тоже ни разу в жизни не укрощал драконов, а все мое теоретическое знакомство с ними сводилось к Большому Драконьему Приключению Белой книги. Так что Звенигор, живущий в непосредственной близости от них, наверняка лучше осведомлен об их повадках. И, если уж он занялся драконами, то, надо полагать, выдоил из жизнеописания Александра Клайгеля все, хоть сколько-нибудь касающееся драконов.
— Ну и как же твой уважаемый отец уделывал драконов перед завтраком? — небрежно спросил саламандр, и я чуть не подавился. Может, своих Звенигору и удалось провести этаким хмурым и сосредоточенным видом, но эта реплика выдавала его с потрохами.
— Боишься?
Звенигор усмехнулся.
— Не без того. Я, наверное, во всей этой сбруе выгляжу полным идиотом? Нет, я, конечно, в курсе, что у дракона имеются хвост, голова, четыре лапы и брюхо, что он летает и выдыхает огонь, но вот истинные приемы прославленных драконоборцев, без разного рода художественных преувеличений…
— Главное, — авторитетно посоветовал я ему, — не дай ему взлететь. Если он окажется в воздухе, у тебя перед ним не будет ни одного преимущества. Ну и, разумеется, не вздумай соваться к нему в нору: там ему тоже удобнее, чем тебе. Он там дома.
— Да, я думал об этом, — признался Звенигор. — Встречу его у самого входа. Чтоб и развернуться ему было негде.
Оба мы замолчали. До меня вдруг дошло, что если одолеет дракон, никакого Приключения не будет. И этого симпатичного, одновременно пылкого и застенчивого принца — тоже.
— Я знаю, что тебе нужно, — заявил я и полез через свой спальник к тючку с поклажей. Я недолго в нем копался и, торжествуя, вынырнул из тени с фляжкой в руке. — Вот! — и сделал флягой замысловатый жест:
— Именем Адреналина и собрата его Кортизона благословляю тебя на сей ратный труд!
— Кто такие?
Я ухмыльнулся.
— Можно считать, боги. Кое-кому известны под именами Фобоса и Деймоса, но я предпочитаю более материалистическое объяснение.
