какая-то мебель, да и та самого рудиментарного свойства: низкие деревянные столики, разбросанные в беспорядке валики от подушек и в одном месте – подставка для Корана. Они пересекли прохладный, темный внутренний двор, обсаженный кипарисами, но там попахивало отбросами. Мимо торопливо прошла закутанная в многочисленные одежды служанка. Они заглянули в комнату для варки кофе с ее конусообразными кусками сахара высотой в человеческий рост; миновали громадную мандару – гостиную – с высохшим фонтаном в центре потрескавшегося мозаичного пола. Пока они продолжали свой осмотр, заходя в пустующие кладовые и непонятного назначения комнаты, Бэльян осознал, что чувствует легкое недомогание; он ощутил резь в глазах и тяжесть на сердце. Он решил, что ему совсем не хочется ночевать в этом доме. Даже днем обстановка там была довольно гнетущая. Молочные стекла окон впускали внутрь грязновато-желтый свет, который струился на закопченные стены и заставлял лица мерцать и подрагивать в их сомнительном просветлении. По полу бегали тараканы; Кошачий Отец больше не производил впечатление полумертвого от истощения человека, каким казался во время консультации, и с удовольствием демонстрировал свое проворство, вприпрыжку давя насекомых босыми ногами. Гарем им увидеть не довелось. На крыше были разложены на просушку травы и неслышным шагом ходила, расстилая выстиранное белье, привлекательная берберская девушка. С крыши Бэльян смог взглянуть на улицу, по которой они пришли, и заметил, как некий человек, входя в дом, плюнул через левое плечо; это казалось не презрительным жестом, а скорее установленным ритуалом.
Лишь когда они вновь спустились во двор, Бэльян начал понимать, что там имеется кое-что интересное. За углом, близ двора, находилась аптека – отделанная кафелем беседка с устроенными на небольшом расстоянии друг от друга нишами в стенах. В нишах, в запечатанных кувшинах или завернутая в листья, располагалась поразительная коллекция кореньев, трав и порошков: белая чемерица, от которой люди умирают, захлебнувшись собственной рвотной массой; черная чемерица, которая очищает кишечник приступами опасных конвульсий; мандрагора, сонное снадобье; чеснок, вызывающий меланхолию; кат для возбуждения нервной системы; кола, приводящая к бессоннице; опиум для сумеречного состояния; барш, душистая паста для нанесения на зубы; сорок девять плодов дерева заккум; потогонный кумин; змеиный воловик, увеличивающий объем сердца; жевательные морские водоросли; бальзамин; фенхель; длинная сыть; асафетира; серая амбра; пилюли из паутины; илиастра; банж и златоцветник. Кроме того – страусиные перья, зубы нарвала и сережки хмеля.
Они спустились ниже, в подвалы, где, как объяснил старик, находились спальни для пациентов. Спальни являли собой фантастическое зрелище. С обеих сторон лестничного колодца тянулись во тьму длинные коридоры, куда не проникал свет свечей, державшихся на огромных, в человеческий рост, бронзовых подсвечниках, которые стояли в центре зала.
Было только около полудня, но некоторые кровати все равно были заняты. За спящими тревожным сном больными, уперевшими руки в бока или свесившими их с матраса, невидящим взором уставившимися в потолок или уткнувшимися лицом в подушку, присматривали помощники Отца, в основном молодые люди, которые беззвучно переходили от кровати к кровати и, опустившись на корточки или присев на пол, через сложенные домиком ладони нашептывали что-то на ухо спящим, направляя их сновидения в ту или иную сторону. В разгар ночи зал огласится шепотом, сопением и храпом, но главным образом – сплетением шепота, диктующего орнамент ночи. По залу ходили взад-вперед дюжие чернокожие невольники, приносившие и уносившие постельные принадлежности. Там плодились вши. С одной стороны из темноты послышались звуки лютни.
– У вас редкое заболевание. Отец будет лечить вас бесплатно.
– Как он будет меня лечить?
– Не знаю. Пока я только изучаю его методы, но мне уже известно, что мозг выделяет мысли так же, как печень – желчь. Возможно, в желудочках мозга произошло расстройство выделительного процесса, которое в свою очередь приводит к избытку кровяного элемента в организме, а тот в свою очередь – к самопроизвольному кровотечению.
Вейн говорил смущенно и не очень уверенно. Старик совещался с одним из своих учеников.
– Во всяком случае, этой ночью вы не будете спать в одиночестве. Кто-нибудь подежурит у вашей постели. А утром я за вами приду.
– Мне? Ночевать здесь?
– Почему бы и нет? Это самое безопасное место в Каире. Ему оказывают покровительство некоторые из самых могущественных эмиров. В караван-сарае венецианцы могут украсть у вас деньги, а священники – душу, зато здесь вы в безопасности. Если придется побыть в городе еще какое-то время, вам понадобится покровительство такого человека, как Кошачий Отец, и пристанище в таком месте, как Дом Сна. В городе небезопасно. Каждую ночь происходят убийства. Поговаривают о бунте и восстании. Но, что бы ни случилось, учителя сна никто не тронет.
Но вдруг он заговорит во сне? Вдруг во сне он проговорится, что приехал заниматься шпионажем? Правда, это не страшно, ибо ни Отец, ни его ученики, похоже, не знают ни английского, ни итальянского. И все же он будет лежать без сознания, под наблюдением чужестранцев, видя, быть может, сны на чужом языке, а потом проснется, беспомощно истекая кровью, в чужом подвале. К тому же его беспокоило и еще кое-что. Но что именно? Да, когда начался сон о святой Катарине и Зулейке? На закате или раньше? В караван-сарае он ему приснился или на ипподроме? Только ли святую Катарину и Зулейку он видел во сне, или ему приснилось также царское обрезание, даже Каир?
Видя, что он колеблется, Вейн взял его за руку:
– Ради Бога, дружище, вы же убьете себя, если не подвергнетесь лечению. Убьете себя или вас убьют. Я сейчас сказал, что это, возможно, расстройство секреторного процесса в мозгу. И, возможно, так оно и есть, но почему же тогда болезнь поражает вас только во сне? Не исключено, что это один из колдовских приемов человека, который пытается вас во сне погубить. Христиан, во всяком случае христиан с Запада, в Каире не любят, и вполне вероятно, что кто-то употребляет против вас колдовские заклинания.
– Я здесь не останусь. И все же благодарю вас, – Бэльян сделал учтивый, как он надеялся, жест в сторону Отца, поднялся, не оглядываясь, из подвала, вышел на улицу, на ослепительный дневной свет, и смешался с толпой.
Толпа была бестолковым животным, которое медленно двигалось и громко выражало недовольство, когда его подгоняли. Она двигалась со скоростью самых медлительных, то есть со скоростью дряхлых стариков и больных. Поговаривали, что большая часть каирского населения не работает, а живет подаянием или примиряется с медленной смертью. Бэльян боролся с этой толпой, тщетно желая, чтобы она расступилась перед ним, как Красное море перед Моисеем, но она смотрела на него упрямым мертвенным взором и едва волочила ноги. Он видел компании стариков, взявших друг друга под руки и величаво шествующих по оживленным улицам города, преодолевая все препятствия и поднимая пыль костлявыми босыми ногами. Вскоре он узнал, что эти толпы тоже опасны; порой в одном месте сходилось несколько процессий, и тогда в давке погибали люди.
Но зато там за ним не смогли бы следить Вейн с Отцом, и Бэльян наконец успокоился, позволив толпе вести себя куда заблагорассудится, отдавшись бесцельному передвижению, видя то, что приходилось видеть.
В этом городе взгляд подмечал больше, нежели в Венеции или Норидже: зеленый тюрбан хаджи, желтый халат иудея, огромная обоюдоострая секира и чаша для подаяния дервиша-бекташи. Одежда говорила и о вероисповедании человека, и о его устремлениях.
Так, праздно бредя неведомо куда, он и повстречал Йолла. На углу толпа обступила касаса, сказителя. Он сидел на некоем подобии деревянного трона, глубоко в тени, отбрасываемой выступом дома. На плече у касаса сидела на цепи испуганная обезьянка. У подножия трона сидел, сгорбившись, музыкант, сопровождавший слова сказителя негромкой игрой на ребеке, а мальчик разносил кофе на медном подносе. Но все взгляды были устремлены на касаса. У его ног сидела с обожанием смотревшая на него молодая женщина без чадры, поразительно красивая. Мужчины постарше встали или уселись вокруг него на корточки, вытолкнув детей за пределы круга. Круг был широкий, что порадовало Бэльяна, ибо изо рта сказителя летели капли слюны. История была увлекательная; завывания ребека нарастали и затихали, а касас энергично рассекал руками воздух, возбуждая любопытство слушавшей с отвисшими челюстями и остекленевшими глазами публики. Сказитель был, как ни странно, человек молодой, с густой копной волос
