Воцарилась непроглядная тьма. Вольферту Вебберу, впрочем, почудилось, будто он слышит крики о помощи и видит тонущего, молящего о спасении, но когда снова над водою сверкнула молния, все было пусто: не было видно ни лодки, ни человека, не было ничего, кроме всплесков и толчеи теснящих друг друга волн.
Компания возвратилась в трактир переждать непогоду. Они снова уселись по-старому — каждый на свое место — и со страхом поглядывали один на другого. Все происшествие не заняло и пяти минут, за это время не было произнесено и десятка слов. И, глядя на дубовое кресло, они с трудом могли свыкнуться с мыслью, что то странное существо, которое так недавно еще безраздельно владело им и было полно жизни и геркулесовской силы, сейчас, очевидно, — безжизненный труп. Вот стакан — из него он только что пил, вот пепел трубки, которою он затягивался, так сказать, последним дыханием. Размышляя обо всем этом, почтенные бюргеры явственно ощутили, как непрочно наше земное существование, и после этого устрашающего примера каждому из них показалось, будто земля, которую он попирает, сделалась менее устойчивою, чем прежде.
Но так как большинство присутствующих обладало той драгоценнейшей философией, которая позволяет стойко переносить несчастья соседей, то вскоре все так или иначе утешились в трагической гибели старого моряка. Хозяин был чрезвычайно доволен, что бедняга успел полностью расплатиться по счету, и произнес приличествующее случаю подобие прощального слова.
— Он пришел в бурю, — сказал он, — и ушел в бурю; он пришел ночью и ушел в ночь; он пришел, кто его знает откуда, и ушел, кто его знает куда. Мне известно только одно — а именно, что он снова пустился в море на своем сундуке и, быть может, высадится где-нибудь на другом конце света, чтобы докучать и дальше честному народу! Впрочем, если он отправился в сундук Дэви Джонса note 18, то тысяча сожалений, что не оставил здесь своего собственного.
— Его сундук! Святой Николай, спаси и помилуй нас! — вскричал Пичи Прау. — Да я бы ни за какие деньги не согласился поставить его к себе; готов поручиться, что моряк с треском и грохотом являлся бы за ним по ночам, и трактир превратился бы в дом с привидениями. А что касается его отплытия в море на сундуке, то мне приходит на ум история, приключившаяся со шкипером Ондердонком, когда он плыл на своем судне из Амстердама. Во время шторма на корабле умер боцман; покойника завернули, как полагается, в парусину, уложили в принадлежавший ему сундук и бросили за борт, но в суете и спешке забыли прочитать над ним подобающие молитвы — и вот буря разбушевалась еще сильней, и они увидели мертвого боцмана, который, сидя в своем сундуке, плыл у них за кормой, поставив вместо паруса саван; огненные языки брызг вздымались пред ним, точно пламя, и корабль удирал от него день за днем, ночь за ночью, и каждый миг они ожидали гибели судна, каждую ночь видели мертвого боцмана в его сундуке; он стремился настигнуть их, и среди завываний ветра они слышали его свист; казалось, что это он насылает на них огромные волны, высотою в целую гору, и эти волны неминуемо захлестнули бы судно, если бы они не задраили наглухо люков и палубных иллюминаторов; так продолжалось, пока они не потеряли его из виду в туманах близ Ньюфаундленда; они предположили, что он повернул свой сундук через фордевинд и взял курс на остров Покойника. Вот что значит похоронить человека на морс без отпевания!
Гроза, задерживавшая компанию в кабачке, миновала. Часы с кукушкою прокуковали двенадцать; все заторопились, ибо не часто случалось, чтобы эти мирные бюргеры засиживались до столь позднего часа. Выйдя па двор, они обнаружили, что небо очистилось. Буря, еще недавно закрывавшая его непроницаемым покровом из туч, пронеслась дальше н теснилась клочковатыми грудами на горизонте; их освещал яркий серп полумесяца, который был похож на маленькую серебряную светильню, висящую во дворце, воздвигнутом из облаков. Страшное событие этой ночи, равно как и страшные рассказы, которые им довелось выслушать, возбудили в каждом из собеседников суеверные чувства. Они бросали боязливые взгляды в том направлении, где сгинул буканьер, и готовы были увидеть, как, освещенный колодным сиянием луны, он плывет по волнам в своем сундуке. Трепетные лунные блики подрагивали на водной глади, все было тихо; в том месте, где пошел ко дну старый моряк, спокойно струилось течение. Возвращаясь по домам, в особенности проходя по пустынному полю, где некогда был убит человек, завсегдатаи трактира сбились в тесную кучку, н даже могильщик, у которого под конец не оказалось попутчиков, хотя, надо полагать, он привык у духам и привидениям, предпочел все же сделать порядочный крюк, лишь бы не проходить по хорошо знакомому ему кладбищу внутри церковной ограды.
Вольферт воротился домой со свежим запасом историй и сведений, над которыми стоило призадуматься. Рассказы о кубышках с монетами и о кладах с испанской добычей, зарытых здесь и там, и повсюду среди скал и близ бухт этого дикого побережья, окончательно вскружили ему голову. «Да будет благословен святой Николай! — бормотал он вполголоса. — Неужто так уж трудно наткнуться на один из таких тайников и в мгновение ока сделаться богачом? Как ужасно, что я принужден влачить свое жалкое существование, день за днем роясь и роясь в земле, и все для того, чтобы добыть себе кусок хлеба, тогда как один удачный удар заступом — и я смог бы до конца дней моих раскатывать в собственном экипаже!» Перебирая в памяти все, что он слышал о поразительном происшествии с черным рыбаком, Вольферт в своем воображении истолковал его совсем по-другому. Он считал, что красные колпаки — не что иное, как шайка прятавших свою добычу пиратов, и при мысли о том, что, быть может, он напал, наконец, на следы одного из таких сокровенных кладов, в нем с новою силою вспыхнула старая страсть. Его отравленная фантазия все без исключения окрашивала в золотой цвет. Он чувствовал себя как тот корыстолюбивый житель Багдада, глаза которого были смазаны волшебною мазью дервиша, благодаря чему он видел сокровища, укрытые в недрах земли; шкатулки с драгоценностями, сундуки со слитками золота, бочонки с заморскими монетами, спрятанные в земле, тянулись, казалось, к нему из своих тайников и умоляли освободить их из опостылевших им преждевременных и мрачных могил.
Чем больше расспрашивал он о местах, в которых, по слухам, показывался Папаша Красный Колпак, тем тверже становилась его уверенность в справедливости одолевавших его догадок и домыслов. Он узнал, что тут уже не раз бывали опытные кладоискатели, прослышавшие об истории Черного Сэма, хотя ни один из них не мог похвалиться удачей. Больше того, они неизменно сталкивались с какой-нибудь неприятною неожиданностью, ибо, как решил Вольферт, приступали к работе в неподобающее время и без подобающих церемоний. Последнюю по счету попытку предпринял Кобус Квакенбос, который рыл ночь напролет и встретился с неодолимыми трудностями, ибо стоило ему выбросить из ямы одну лопату земли, как невидимые руки кидали туда целых две. Он дорылся, впрочем, до железного сундука, но тут поднялся адский гомон и рев, вокруг ямы запрыгали какие-то чудные фигуры, и в конце концов на беднягу Кобуса обрушился град ударов незримых дубинок, которые и прогнали его с этого запретного места. Все это Кобус Квакенбос объявил на смертном одре, так что тут не может быть и тени сомнения. Это был человек, который посвятил многие годы жизни розыскам кладов и который, как полагали, преуспел бы, конечно, не умри он недавно в богадельне от воспаления мозга.
Вольферт Веббер пребывал теперь в трепете и нетерпении, ибо боялся, как бы у него не нашлось соперника, который, пронюхав о спрятанном золоте, не опередил бы его. Он решил побывать тайно от всех у Черного Сэма, воспользоваться им в качестве проводника и отправиться вместе с ним к тому месту, где некогда Сэму пришлось быть свидетелем тайного погребения. Найти Сэма не составляло никакого труда, потому что он принадлежал к числу тех старожилов, которые живут в одном месте столь долго, что в конце концов приобретают известное положение в обществе и становятся в некотором роде видными личностями. Во всем городе не было такого мальчишки, который не знал бы Сэма-Грязнухи и не считал бы себя вправе потешаться над старым негром. Уже более полувека жил он на берегах бухты и в рыбных заводях Саунда жизнью настоящего земноводного. Большую часть времени проводил он на воде или в воде, где-нибудь по соседству с Вратами Дьявола, и в ненастье его легко было принять за один из тех призраков, которые водятся в этом проливе. Здесь его можно было найти в любой час и в любую погоду: то в челноке, стоящем на якоре между водоворотами, то шныряющим, как акула, возле остова какого-нибудь разбитого корабля, где, как считают, рыбы бывает особенно много. Порою часами сидел он где-нибудь на скале, вглядываясь в туман или в сетку мелкого дождика, как одинокая цапля, высматривающая добычу. Он знал все закоулки и бухточки Саунда, от Уоллабаута до Врат Дьявола и от Врат Дьявола до Чертова Перехода, и уверяют даже, будто каждая рыбешка в реке была известна ему по имени.
Вольферт нашел Сэма у его хижины, которая была чуточку больше собачьей конуры средних размеров. Она была кое-как сложена из корабельных обломков и выловленного из реки леса и стояла на скалистом берегу, у подножия старинного укрепления, в том самом месте, которое зовется теперь
