забеременела и пыталась сделать что-то сама. Гомер недоумевал, почему она опять не отправилась в Сент-Облако. Он утешался тем, что Грейс не зря умерла. Именно ее смерть, а главное, возмутительная реакция на нее д-ра Харлоу, так подействовала на сестру Каролину, что та вняла наконец советам Гомера, ушла из кейп-кеннетской больницы и, приехав в Сент-Облако, предложила свои услуги.
— Меня к вам прислал Гомер Бур, — сказала сестра Каролина, представившись д-ру Кедру.
Старый доктор, однако, не утратил с годами бдительности.
— Для какой работы он вас прислал? — уточнил он.
— Я опытная медсестра. И приехала сюда во всем помогать вам.
— А в какой помощи мы нуждаемся? — продолжал свой невинный допрос д-р Кедр.
— Я разделяю ваше отношение к «работе Господней», — совсем отчаявшись, проговорила сестра Каролина.
— Так что же вы с этого не начали? — сразу смягчился д-р Кедр.
Выходит, Гомер подарил Сент-Облаку не только яблоневый сад. Значит, еще рано ставить на нем крест, с облегчением вздохнул Уилбур Кедр.
Сестры Анджела и Эдна так обрадовались сестре Каролине, что ревность даже на миг их не омрачила. Они надеялись, что ее появление хоть на время обуздает рвение попечительского совета.
— Новая сестра решительным образом изменила ситуацию, — заявил д-р Гингрич. — Я бы даже прибавил, это вообще освобождает нас от необходимости принятия незамедлительных мер (как будто они и правда могли сию минуту принять какие-то меры).
— Я бы все-таки предпочла видеть в приюте молодого врача, — высказалась миссис Гудхолл. — Молодого врача и молодого администратора. Вы знаете, как я отношусь к отчетности. Отчетность в приюте ужасно запущена. Но согласна, хам по себе факт утешительный. Временно разряжает обстановку.
Услыхав ее, д-р Кедр сказал бы: «Подождите, милая леди, вы еще и не с этим согласитесь».
В 195… году Уилбуру Кедру было уже за девяносто. Иногда лицо его во время очередной эфирной отключки совсем замирало, и когда рука, держащая маску, падала, как плеть, маска не соскакивала как раньше, сдуваемая его дыханием. Он очень похудел. Глядя на себя в зеркало или паря в струях эфира, он сравнивал себя с птицей. Одна сестра Каролина решалась пробирать д-ра Кедра за его пристрастие.
— Вам, как никому, очевидна пагубность этой привычки, — говорила она.
— Как никому? — невинно переспрашивал он. Иногда ему даже нравилось подразнить ее.
— Вы ведь невысокого мнения о религии, — заметила как-то Каролина.
— Положим, — осторожно отвечал он, отдавая себе отчет, что Каролина, молодая и быстрая, слишком серьезный противник.
— Ну, а что такое ваше пристрастие, как не религия?
— Но я никому не запрещаю молиться, — отрезал д-р Кедр. — Молитва — сугубо личное дело. Молиться или нет, человек решает сам. Молитесь, пожалуйста, кому и чему угодно. А вот такие, как вы, рано или поздно сочиняют свод правил и требуют их неукоснительного исполнения.
Говоря это, Уилбур Кедр чувствовал, однако, слабость своих позиций. Сестра Каролина взяла его в оборот. Социализм его восхищал, но спорить с социалисткой — все равно что спорить со служителем культа. Государство, запрещающее аборты, вещала Каролина, узаконивает насилие над женщиной, запрещение абортов — особый вид насилия, в основе которого лежит ханжество и самодовольство. Право на аборт — это не просто право свободы выбора, это долг государства принять закон, гарантирующий это право.
— Но стоит государству принять закон, оно тут же начинает диктовать правила, — протестовал д-р Кедр.
Он говорил сейчас как истый янки, уроженец Мэна. А сестра Каролина только улыбалась. Она опять вовлекла его в спор и заманила в очередную ловушку. Д-р Кедр не был политик, приверженец системы. Он был просто хороший человек.
— В другом, лучшем мире… — начинала она терпеливо объяснять,
Д-р Кедр при этих словах взрывался.
— Я живу не в лучшем мире! — кричал он. — А в этом, в этом самом. Я принимаю его как данность. Давайте говорить об этом мире!
Но эти споры очень утомляли его. И ему сразу же хотелось подышать эфиром. Чем больше он горячился в споре, тем необходимее был эфир и тем сильнее он чувствовал правоту сестры Каролины.
— Я не могу быть всегда прав, — устало говорил он.
— Да, я понимаю, — сочувственно кивала сестра Каролина. — Именно потому, что даже очень хорошие люди не всегда правы, нужно общество, нужны некие правила. Называются они приоритеты.
— Называйте, как хотите, — ворчливо отвечал д-р Кедр. — У меня нет времени для философии, политики, религии. У меня уже вообще больше нет никакого времени.
И всегда где-то на задворках сознания ему слышался плач новорожденных. Даже когда в приюте так же тихо, как в могиле, как в последних дотлевающих пустых домах Сент-Облака, Уилбуру Кедру все равно слышался плач младенцев, и они плакали, он это знал, не потому, что хотели родиться. А потому, что родились.
Тем летом мистер Роз написал Уолли, что они с дочерью приедут на день-другой раньше всей команды; и надеется, что к его приезду все будет готово.
— Мы очень давно не видели его дочку, — сказал Уолли; все трое были в конторе яблочного павильона.
Эверет Тафт смазывал машинным маслом инвалидное кресло, а Уолли сидел на столе, свесив безжизненные ноги, обутые в безукоризненно начищенные мокасины, которым было уже больше пятнадцати лет.
Кенди играла с калькулятором.
— Девочка, кажется, ровесница Анджелу, — сказала она.
— Точно, — ответил Гомер.
И получил от Уолли прямой удар в челюсть — единственный тип удара; который он мог нанести в сидячем положении. Гомер стоял нагнувшись, а Уолли сидел на столе, поэтому удар был неожиданно мощный и пришелся прямо в щеку. Потрясенная Кенди с силой оттолкнула калькулятор, он проехался по столу и со стуком упал на пол. Гомер тоже упал, но без стука. Просто рухнул всем телом. Приложил руку к щеке — наверняка скоро вздуется синяк.
— Уолли! — сказала Кенди.
— Мне это, в конце концов, надоело! — крикнул Уолли. — Неужели у тебя нет других слов?
— Боже мой, Уолли! — Кенди не находила слов.
— Все в порядке, — сидя на полу, сказал Гомер.
— Прости меня. Но что ты все заладил свое «точно». Мне это действует на нервы, — сконфузившись, проговорил Уолли.
С этими словами он оперся руками о стол, чтобы спрыгнут (Уолли уже много лет не делал этой ошибки), повинуясь естествен ному порыву помочь Гомеру встать на ноги; на какой-то миг он забыл, что ноги у него не ходят. Если бы Кенди не подхватила его и не прижала к груди, он бы упал на пол рядом с Гомером. Гомер поднялся на ноги и помог Кенди посадить его обратно на стол
— Прости, старик, — сказал Уолли и прижался головой к его плечу. — Я не хотел этого.
На этот раз Гомер удержался и не сказал «точно». Кенди пошла за полотенцем и льдом, чтобы приложить к опухшей щеке Гомера.
— Все в порядке, Уолли, — повторил Гомер.
Уолли слегка подался вперед, Гомер наклонился к нему, и они потерлись лбами. Вошедшая со льдом Кенди так и застала их.
Все эти пятнадцать лет Кенди с Гомером считали, что Уолли давно обо все догадался, примирился со случившимся и расстраивает его только их боязнь признаться. Но ведь для Уолли лучше, что они молчат. В каком неудобном, непонятном положении он окажется, если они вдруг поведают ему правду! Главное, чтобы Анджел ничего не знал. Не дай Бог, если в их тайну его посвятят посторонние. Но Уолли, конечно, ему не скажет, даже если и знает.
Гомера удивляло одно, почему Уолли не ударил его раньше.
