долго гуляла по яблоневому саду. Теперь они все ухаживают за ним, но их яблокам далеко до тех, что присылает Гомер. Сестре Каролине, у которой был (с этим никто не спорил) самый живой ум, д-р Кедр поручил обдумать все подробности жизни и образования ревностного миссионера д-ра Бука; если совет будет задавать вопросы, а это, несомненно, случится, кто-то ведь должен вразумительно ему отвечать. Несмотря на молодость и бьющую через край энергию, сестра Каролина не без сопротивления взяла с собой в постель историю Фаззи; но сон скоро одолел ее, она не успела даже дойти до детей, умирающих от диспепсии.
Сестра Анджела в ту ночь дежурила. Дважды дала женщине, ждущей аборта, успокоительное; беременной принесла стакан воды; уложила как следует малыша, которому снился неспокойный сон, — он сбросил одеяло и спал с ногами на подушке. Д-р Кедр так устал, что отменил вечерний обход с поцелуями. Сестра Анджела сама совершила обход, ради д-ра Кедра, да, наверное, и ради самой себя. Поцеловав последнего мальчугана, она почувствовала в пояснице боль и присела на свободную кровать. Прислушалась к дыханию спящих сирот и попыталась вспомнить, каким был маленький Гомер, как дышал, в какой позе любил спать. Мысли о нем успокаивали. Преклонные годы, эфир и еще Мелони — да, пожалуй, только и остается, что уповать на Гомера.
— Гомер, пожалуйста, возвращайся домой, — шептала она. — Пожалуйста, возвращайся.
Сестра Анджела очень редко засыпала на дежурстве, а в спальне мальчиков и вообще, кажется, ни разу. Но это была особая ночь, и она не заметила, как уснула. Мальчишки увидели ее утром на одной из кроватей и очень удивились: она проснулась от того, что они стали ползать по ней; и ей пришлось напустить на себя строгость — пусть не думают, сморивший ее сон еще не означает радикальных перемен в жизненных устоях приюта. Хотя она сама не была в этом уверена. Один совсем маленький мальчик, склонный к фантазиям, ей не поверил; он сказал, что она больше не сестра Анджела — лесовики превратили ее в сироту. Кто такие лесовики, он не смог объяснить, но верил в них свято.
— Когда ты заснула, глазки у тебя покрылись корой. И ты стала деревом, — объяснил он ей.
— Что ты, Господь с тобой, — возразила сестра Анджела.
— Теперь тебя могут усыновить только деревья.
— Какие глупости! Деревья — это просто деревья. Их кора не может никому повредить.
— Может. Есть такие люди — деревья. Они сироты. Как мы.
— Ну что ты, маленький. — Сестра Анджела взяла его на колени.
Было еще совсем рано, а в кабинете уже стучала машинка. Как видно, д-р Кедр не все вчера успел написать. Малыш у нее на коленях дрожал от страха.
— Слышишь, слышишь? — прошептал он.
— Машинку?
— Кто это?
— Это просто пишущая машинка.
— Нет, это лесовик. Он весь покрыт корой. Иногда он приходит ночью, иногда утром, — покачал головой мальчик.
Хотя поясница все еще ныла, сестра Анджела взяла его на руки и понесла показать, кто там стучит. Она показала ему в раскрытую дверь д-ра Кедра и тут же подумала, что д-р Кедр за машинкой, пожалуй, пострашней лесовика.
— Видишь? — сказала сестра Анджела. — Это доктор Кедр печатает на машинке.
Увидев их, д-р Кедр нахмурился, недовольный тем, что его прервали.
— Ты ведь знаешь доктора Кедра? — прибавила сестра Анджела.
Но у малыша не осталось и тени сомнения. Он крепко обнял сестру Анджелу за шею, потом осторожно протянул ручку в сторону д-ра Кедра за машинкой и прошептал: — Лесовик.
Это письмо д-р Кедр сочинил в своей самой дидактической манере. Адресовано Гомеру Буру, и в нем вся без утайки правда. Он ни о чем не просил, не доказывал, что работа д-ра Бука важнее работы в саду. Не касался того, что Гомер Бур и Фаззи Бук — одно и то же лицо. Он написал другое. «Анджел поймет принесенную отцом жертву, оценит стремление приносить пользу» — вот точные слова Кедра.
«Мальчишки восхищаются людьми, готовыми идти на риск. В их глазах это геройство. Были бы аборты разрешены, ты мог бы отказаться, в сущности, был бы обязан, имея такие взгляды. Но раз аборты запрещены, твой долг — помогать женщине. Нельзя быть на поводу у собственных прихотей, ведь стольким женщинам отказано в праве выбора. В праве распоряжаться своей судьбой. Я знаю, ты сознаешь, что это несправедливо. Но как же ты, именно ты, сознавая это, почитаешь возможным лишать других помощи, которую можешь оказать. Ты обязан им помогать, потому что знаешь как. Кто им поможет, если не ты, подумай об этом». Д-р Кедр очень устал, усни он сейчас, лицо его даже сестра Анджела не отличила бы от коры.
«Ты в западне. Но не я ее поставил, — писал он Гомеру. — Поскольку аборты запрещены, у женщин, которым он нужен, безопасного выбора нет. И у тебя нет, раз ты можешь оказать им помощь. Ты скажешь, я попираю твое право выбора, но ведь и их право попрано. Если бы аборт был легален и женщина сама решала свою судьбу, ты бы тоже имел это право. Отказался бы делать аборты, зная, что женщине поможет кто-то другой. Но сегодня ты загнан в угол. Все загнаны — и ты и женщины. Все жертвы.
Ты — созданное мной произведение искусства. Вся остальная моя жизнь — только труд ремесленника. Не знаю, есть ли в тебе потребность творить, — написал в заключение д-р Кедр. — Но я знаю, для какой работы ты создан. И ты это знаешь. Ты — врач».
Письмо было отправлено с той же почтой, что и покаянные письма с вещественными доказательствами, адресованные попечителям. Сестра Каролина не только сама отнесла их на станцию, но и проследила, чтобы мешок с почтой был погружен в вагон. Когда поезд отошел, сестра Каролина заметила молодую женщину, сошедшую на противоположной платформе и явно не знающую, куда идти; начальник станции смотрел телевизор, и обратиться было не к кому. Сестра Каролина окликнула ее, и догадка ее подтвердилась — женщина искала приют. Она, правда, лишь кивнула головой, то ли не могла говорить, то ли не хотела. И пошла вслед за сестрой Каролиной в приютскую больницу.
Д-р Кедр тем временем заканчивал аборт женщине, приехавшей накануне и проведшей ночь в приюте.
— Очень сожалею, что вам пришлось ждать, — сказал ей д-р Кедр. — Надеюсь, вас никто не обидел?
— Никто. Все были очень добры, — ответила женщина. — И даже дети такие милые. Те, которых я видела.
Д-ра Кедра удивило это «даже». Можно ли так говорить про детей! Дети милые всегда и везде. И он неожиданно спросил себя: как же выглядит Сент-Облако в глазах посторонних?
Он было пошел в провизорскую немного вздремнуть, но сестра Каролина уже вела еще одну пациентку. Молодая женщина не ответила на приветствие, и д-р Кедр невольно отнесся к ней с подозрением.
— Вы беременны? — спросил он. Женщина кивнула. — Два месяца? Женщина покачала головой и подняла три пальца. — Три месяца? — спросил Кедр, женщина пожала плечами и подняла четыре пальца. — Так, может, четыре? — Она подняла всю пятерню. — Ага, пять? — Женщина прибавила один палец другой руки. — Шесть? — спросил Кедр. Женщина пожала плечами.
— Вы уверены, что беременны? — опять спросил д-р Кедр. Женщина кивнула. — Но не знаете, какой срок? — продолжал допрашивать он странную пациентку, сестра Каролина тем временем помогла ей раздеться; женщина оказалась в крайней степени истощения, но теперь было видно, что беременность у нее большая. Д-р Кедр осмотрел ее, она была очень горячая и от каждого прикосновения вздрагивала.
— Беременность у вас шесть с половиной месяцев. Делать что-либо поздно, — сказал он. Женщина затрясла головой.
Он хотел осмотреть ее более тщательно, но сестра Каролина никак не могла правильно ее усадить. Пока Каролина мерила ей температуру, Кедр щупал ладонями напряженный живот. С каждым его прикосновением женщина задерживала дыхание.
— Вы пытались что-то сделать? — мягко спросил д-р Кедр. — И наверное, что-то повредили себе? — Женщина замерла без движения. — Почему вы не отвечаете? — выспрашивал ее Кедр, женщина покачала головой. — Вы немая? — Она опять покачала головой. — Кто-то с вами жестоко обошелся? — Женщина
