один самолет с крейсера „Тускалуза“ все еще был в воздухе, а эсминец „Уэйнрайт“ принимал топливо с танкера в конвое. Самолет „волрэс“ с „Норфолка“ скрылся за горизонтом, и его невозможно было возвратить. Командир „Норфолка“ формально попросил разрешения Гамильтона продолжать следовать на восток до согласованной с „волрэсом“ точки встречи в пятидесяти милях восточнее, однако, получив такой категорический приказ из Уайтхолла, Гамильтон лишь выразил сожаление, что это невозможно. Соединение крейсеров продолжало некоторое время идти на восток, пока „Тускалуза“ не возвратила на палубу свой самолет, а затем в 22.30 Гамильтон повернул крейсера на юго-восток так, чтобы пройти между рассредоточившимися судами конвоя и вероятным направлением, с которого ожидалась „атака немецких надводных кораблей“. Лейтенант Фэрбенкс так изобразил жалкий вид рассредоточенных судов:
„Суда разошлись в разных направлениях на целые мили. Некоторые из них все еще горели или дымились от пожаров, вызванных попаданием бомб, а другие дымили просто потому, что поднимали пары для максимальной скорости хода. Поднимавшийся из труб дым чем-то напоминал огромные черные страусовые перья“.
Когда эскадра проходила мимо судов, с крейсеров было видно, как эсминцы капитана 3 ранга Брума вместе с американским эсминцем „Уэйнрайт“ спешили присоединиться к кораблям Гамильтона: „Уэйнрайт“ идет к нам на очень высокой скорости с уверенным и щеголеватым видом, — записал Фэрбенкс. — Вода буквально вскипает под его форштевнем и за кормой. Интересно, а что произошло с нашим юным офицером на „Уильяме Хупере“, у которого было только 90 патронов для судовой 100-мм пушки?». На 20- узловой скорости Брум вел свои шесть эсминцев на присоединение к крейсерам и эсминцам Гамильтона, шедшим теперь на юго-запад, в направлении полосы густого тумана. В 23.00 эсминцы Брума проходили очень близко к крейсерам.
Эсминец «Уилтон» запросил «Ледбьюри»: «Какая у вас скорость хода?» «Ледбьюри» ответил: «Полный вперед!». С мостика своего флагманского корабля Гамильтон передал на эсминцы Брума: «Не налезать друг на друга!» В 23.18 эсминцы Брума заняли свои места на кормовых курсовых углах флагманского корабля Гамильтона, шедшего теперь почти точно на запад. Когда в 22.30 крейсера и эсминцы проходили мимо ошеломленных и смущенных судов, командир конвоя Даудинг передал на «Кеппел» свое пожелание Бруму: «Большое спасибо. До свидания. Желаю боевых успехов!» Брум передал свой ответ для всех оставляемых им судов: «Извините, что приходится покидать вас в такой обстановке. Желаю удачи. Впереди, кажется, кровавое дельце».
Адмиралтейство приказало отходить «полным ходом». Гамильтон приказал увеличить скорость до 25 узлов. Вскоре корабли прошли через район с масляными пятнами и обломками на поверхности моря; это был район атаки конвоя торпедоносцами противника минувшим вечером. В порядке подготовки к тому, что Гамильтон назвал неизбежным боем, на всех кораблях прозвучал сигнал боевой тревоги; были задраены все водонепроницаемые двери, люки и горловины.
По просьбе Гамильтона старший офицер миноносных сил капитан 1 ранга Мун, шедший на «Уэйнрайте», реорганизовал все эсминцы в две флотилии; он приказал своим кораблям построиться в кильватерную колонну на траверзе крейсеров и быть готовыми к торпедной атаке немецких надводных кораблей «с возможно более коротких дистанций» — менее 10 кабельтовых. «В случае неожиданного контакта на малых дистанциях — атаковать без дополнительного приказа, максимально используя фактор внезапности». (Мун упустил из виду тот факт, что два из шести эсминцев Брума были кораблями чисто эскортного типа, предназначенными главным образом для действий против воздушных и подводных целей: на них не было торпедного вооружения.) Слух о том, что корабль вот-вот вступит в бой с противником, быстро распространился среди членов экипажа «Кеппела»; моряки наспех поужинали и побежали готовить оружие к бою. Гамильтон приказал кораблям строго соблюдать радиомолчание. Вскоре после полуночи крейсера и эсминцы вошли в полосу плотного тумана, который окутывал их в течение последовавших шести часов.
Остальные корабли охранения пришли в полное замешательство после такого поворота событий, а указание их бывшего старшего офицера было им совершенно непонятно. Эскадренный танкер «Олдерсдейл», имевший на борту 8000 тонн мазута для пополнения запасов кораблей охранения, попытался связаться с Брумом с помощью сигнального фонаря, когда эсминцы проходили мимо; капитан танкера Хобсон хотел узнать, возвращаться ли ему в Англию или же «рассредоточиться», как и другим судам конвоя. Капитан 3 ранга Брум не удостоил его ответом.
Лейтенант Грэдуэлл, командир вооруженного траулера «Айршир», припомнил слова Гамильтона, сказанные им на инструктаже командиров кораблей охранения неделю назад. Значение их сводилось к следующему: конвой вполне может оказаться первопричиной других действий флота, «возможно, подобных Ютландскому бою».
Увидев устремившиеся на запад крейсера, Грэдуэлл пришел к единственно возможному, по его мнению, заключению. Он считал, что вскоре на горизонте появится «Тирпиц», и поэтому приказал своему экипажу принайтовить все имеющиеся глубинные бомбы к пустым топливным бочкам. Его план заключался в том, чтобы набросать эти бочки на пути линейного корабля, если он сможет приблизиться к нему на достаточно малую дистанцию, затем подставить «Айршир» прямо под нос линкора и взорвать траулер в момент столкновения с гигантом. Командир корабля ПВО «Паломарес» вызвал экипаж наверх и объяснил подчиненным, что, как только «Тирпиц» появится на горизонте, «Паломарес» и два присоединившихся к нему сторожевых корабля будут действовать «как крейсер и два эсминца», то есть пойдут прямо на противника и завяжут с ним бой, чтобы дать судам конвоя возможность скрыться. Затем командир «Паломареса» разрешил всем, не стоящим на вахте, воспользоваться передышкой и поспать, пока возможно.
Не объяснялось ли решение первого морского лорда об отводе крейсеров, хотя бы частично, тем, что половину подвергавшейся опасности эскадры составляли американские корабли? Уинстон Черчилль выдвигает это объяснение в своих послевоенных мемуарах, опубликованных впервые в 1950 году газетой «Дейли телеграф». В архивах ВМС нет документов, подтверждающих эту версию. Фактически автором той части мемуаров, в которой описывается трагедия конвоя PQ.17, является капитан 1 ранга Аллен, один из многих авторов, помогавших бывшему премьер-министру в его монументальной работе. Аллен сообщил мне, что это неправдоподобное объяснение действий Паунда былр вписано в мемуары собственной рукой Черчилля, поскольку «он пытался найти отправдания для своего старого друга». Историки утверждают, что при удобном случае, Черчилль имел обыкновение изобретать такие оправдывающие обстоятельства с целью смягчения ошибок своих протеже.
Однако, вопреки утверждениям официального историка,[22] Черчилль в то время не знал, что фатальное решение о рассредоточении конвоя фактически было принято сэром Дадли Паундом. Аллен рассказал мне: «Когда однажды утром в 1949 году я сказал ему <Черчиллю>, что в результате просмотра некоторых официальных документов, а также из бесед с офицерами морского штаба мне стало ясно, что за решения относительно конвоя PQ.17 ответствен Паунд, я увидел на его лице боль и огорчение: он, оказывается, не знал об этом». В мемуарах Черчилля Аллен написал:
«Секретность приказов, посылаемых с ведома первого морского лорда, настолько строго охранялась адмиралтейством, что о действительно имевших место фактах мне стало известно только после войны».
Как бы будущие историки ни истолковали их, влияние приказов адмиралтейства на события в Баренцевом море было абсолютно необратимым. Вскоре после этих событий контр-адмирал Гамильтон писал адмиралу Тови: «Хотя я никоим образом не стремился к бою с „Тирпицем“, казалось весьма вероятным, что мне не удастся избежать его. Очевидно, „Кеппел“ оценил обстановку так же; переданные им намерения, как и одобрение мною идеи присоединения эсминцев сил охранения к крейсерам, основывались исключительно на этой оценке. Рассредоточение конвоя в водах, кишащих немецкими подводными лодками и доступных авиации противника, могло означать только одно: непосредственную угрозу атаки надводных кораблей противника. В этих условиях казалось бесспорным, что эсминцам гораздо целесообразнее быть рядом с теми силами, которым угрожала такая атака, а не следовать рассредоточенными вместе с судами конвоя».
Гамильтон указал далее на то, что он позаботился, чтобы с конвоем остались двенадцать противолодочных кораблей, несмотря на предложение Брума об отзыве их: «Решение о присоединении к
