Незадолго до прискорбной истории со львами против Уоллингфорда было возбуждено дело о предполагаемом отцовстве. И хотя дело вскоре закрыли — анализ ДНК оказался отрицательным, — сама возможность подобного процесса привела его жену в бешенство. Мало того что ее ветреного супруга уличили в вопиющей неверности, она давно хотела ребенка, а Патрик упорно ей в этом отказывал. (Опять же кляня на чем свет стоит свои командировки.)
Бывшая жена Уоллингфорда — ее, кстати, звали Мэрилин — позже говорила: жаль, мол, что муженек потерял всего лишь левую руку, а не кое-что другое. После развода с Патриком она очень быстро вышла замуж, забеременела, родила и тут же снова развелась. А потом постоянно твердила, что по сравнению с той болью, какую она испытала при родах — а ведь она так хотела ребенка, — страдания Патрика, утратившего руку, можно считать сущей ерундой.
Патрик Уоллингфорд вспыльчивостью не отличался; ровный спокойный нрав был неотъемлемым его достоинством, как и привлекательная внешность. Но память о пережитом страдании он хранил свято и на эту святыню не позволял посягать никому. Уоллингфорда выводили из себя попытки принизить его трагедию. «Подумаешь, роды», — возмущался он, когда Мэрилин говорила, что ей было больнее, чем ему.
Не всегда удавалось ему сохранить душевное равновесие и в тех случаях, когда Мэрилин начинала твердить, что он неисправимый бабник Патрик считал, что за юбками никогда не бегал. Он не соблазнял женщин — лишь поддавался соблазну. Он никогда не звал их — они звали его сами. Если можно так выразиться, Патрик Уоллингфорд представлял собой мальчишеский эквивалент тех девушек, которые просто не в состоянии сказать «нет» — бывшая жена Уоллингфорда особенно подчеркивала слово «мальчишеский». (Патрику было под тридцать, когда они развелись, но, по словам Мэрилин, он так и остался вечным мальчишкой.)
Однако возможность сесть в кресло телеведущего — что, казалось, было уготовано Уоллингфорду самой судьбой, — по-прежнему оставалась весьма призрачной. А после несчастного случая со львами радужные перспективы, открывавшиеся в карьере Патрика, и вовсе померкли. Кто-то из руководителей даже высказался в том смысле, что, с точки зрения эстетики, облик однорукого ведущего теленовостей представляется просто «тошнотворным». Вряд ли приятно, утверждал он, с утра пораньше или на ночь глядя лицезреть на экране несчастного калеку, которому голодный лев руку отгрыз! Пусть эпизод со львами не длился и тридцати секунд — весь сюжет занимал ровно три минуты, — но эти кадры, причем неоднократно, видели во всех странах мира, их без конца повторяли чуть ли не в каждом выпуске новостей как минимум две недели.
А случилось все в Индии, куда Уоллингфорд отправился в командировку. Канал, на котором он работал, отличался особым пристрастием к показу различных бедствий, отчего в журналистских кругах его прозвали «международным катастрофическим» или попросту «каналом ужасов». Так вот, Патрика послали делать материал о безвестном индийском цирке в штате Гуджарат. (Никакой другой информационный телеканал никогда не послал бы корреспондента из основной нью-йоркской редакции в какой-то заштатный индийский цирк.)
Когда цирк «Великий Ганеша» выступал в городе Джунагадхе, там произошел несчастный случай: из-под купола сорвалась воздушная гимнастка, знаменитая «ласточка», работавшая на трапеции без страховки. И хотя сама женщина не погибла, упав с высоты не менее восьмидесяти футов, погиб ее муж (и тренер), попытавшийся ее поймать. Он сумел затормозить ее падение, но сам лишился жизни: гимнастка рухнула на него всей тяжестью.
Индийское правительство тут же особым указом запретило воздушным гимнастам выступать без страховочной сетки, и тогда цирк «Великий Ганеша», как и прочие цирки-шапито, немедленно выступил с протестом. Нечто подобное уже случалось: в течение многих лет один из министров, ярый защитник прав животных, пытался запретить любые номера с участием зверей, и теперь цирки-шапито крайне болезненно реагировали на любое вмешательство правительства в их жизнь. Кроме того — как поведал Патрику Уоллингфорду перед телекамерой экспансивный шталмейстер цирка «Великий Ганеша», — потому-то и нет отбоя от зрителей, что воздушные гимнасты работают без страховки.
Уоллингфорд и сам уже успел заметить, в каком ужасающем состоянии пребывает страховочная сеть.
Стоя на «полу» балагана, на утрамбованной тысячами босых ног земле, он отлично видел огромные, наспех стянутые прорехи, напоминавшие паутину, из которой вырвалась перепуганная птичка. Эта драная и чиненая-перечиненая сеть вряд ли могла выдержать даже вес ребенка, упавшего с высоты, не говоря уж о взрослом артисте.
А детей в индийских цирках, кстати сказать, работало множество. В основном девочки. Родители продавали своих дочерей циркачам, надеясь обеспечить малышкам лучшую, то есть более безопасную жизнь. На самом деле дети там постоянно подвергались чудовищному риску. И экспансивный шталмейстер совершенно справедливо утверждал, что на каждом представлении — и вечернем и дневном — цирк набит до отказа именно потому, что зрители только и мечтают стать свидетелями какого-нибудь несчастного случая. И чаще всего его жертвами становились дети. О юных талантах никто не заботился, их учили кое- как, по-любительски.
Казалось бы, вопрос о том, почему большую часть маленьких индийских циркачей составляют именно девочки, непременно должен был заинтересовать хорошего журналиста, а Уоллингфорд — что бы там ни говорила его бывшая жена — был хорошим и очень внимательным журналистом. К тому же работа на телевидении научила его быстро делать выводы и предугадывать последствия возможных просчетов.
Подобная способность напрямую связана с достоинствами и пороками самого телевидения. Дело в том, что главной движущей силой и основой телесюжета всегда считалась некая острая, кризисная ситуация, но отнюдь не ее причины. Вот это-то и бесило Патрика больше всего. Он считал, что в новостях зачастую опускают самое важное — предысторию или причину того или иного события. Почему, например, в Индии большую часть юных артистов цирка составляют девочки? Да потому что родители не желают им участи проституток! Мальчиков в худшем случае ждет нищенство. (Или голодная смерть.)
Но Патрика Уоллингфорда послали в Индию делать материал совсем не об этом. Редакцию не интересовали судьбы маленьких индийских циркачей. Снимали сюжет: гимнастка, работавшая под куполом без страховки, упала с восьмидесяти футов на руки подхватившему ее мужу и убила его. После того как индийское правительство запретило выступать под куполом без страховочной сетки, все цирки Индии заявили общий протест, к которому присоединилась даже та «ласточка», что недавно овдовела.
Уоллингфорд взял у нее интервью в больнице, где она лежала с переломом бедра и разрывом селезенки. И она уверенно заявила ему, что самый смак в работе под куполом — это как раз отсутствие страховки. Конечно же, она скорбит о смерти мужа, но ведь и он был воздушным гимнастом — однажды он тоже упал и остался жив. Кто знает, сказала вдова, может, тогда-то он и
«А вот это уже интересно!» — подумал Уоллингфорд, Но главный редактор, которого все откровенно презирали, остался недоволен. Да и другие редакторы сочли, что несчастная вдова выглядит на экране «чересчур спокойной». Наверное, решил Патрик, для них было бы лучше, если б изувеченная артистка билась в истерике.
Он снова побеседовал с нею, и она сказала, что муж ее теперь «в руках почитаемой им богини», — это заинтересовало Патрика еще больше. Он стал расспрашивать и выяснил, что погибший акробат был последователем культа Дурги, великой богини разрушения. Почти все воздушные гимнасты поклоняются Дурге — эту богиню обычно изображают десятирукой. «Руки Дурги, — объяснила вдова, — подхватят и удержат тебя, коли сорвешься».
Однако нью-йоркскую редакцию подобные тонкости нисколько не интересовали. Главный редактор заявил Патрику, что «от религии всех уже и так тошнит»: в последнее время в новостях как-то чересчур много религиозных сюжетов. «Вот дебил!» — подумал Уоллингфорд. Редактора, надо сказать, звали Билл.
Билл-дебил велел ему снова посетить цирк «Великий Ганеша» и постараться добавить в материал «местного колорита». Он также заметил, что шталмейстер «говорит откровеннее и выразительнее», чем воздушная гимнастка.
