Галаор

ГАЛАОР: А связана ли отвага с яростью? Я замечал, что в гневе человек становится бесстрашным.

ОЛИВЕРОС: Страх и гнев – братья-близнецы: нас приводит в ярость то же, что вызывает страх. Угроза может породить в нас и ярость, и страх. Разгневанный человек живет в страхе.

ГАЛАОР: Однажды мы с отцом взбирались на скалу. Отец сказал мне: «Пока будешь подниматься, пой. Ни о чем не думай, поднимайся так же спокойно, как если бы шагал по равнине. Не думай о том, что ты карабкаешься на скалу, только пой и двигайся». Размышляя сейчас над тем, что сказал мне тогда отец, и над тем, о чем только что говорили вы, я прихожу к выводу, что отвага сродни добровольной потере сознания. Да, это как игра.

Уже совсем рассвело, когда горное эхо донесло до них крики страшного кабана.

Стрела, пущенная в небо

Он мчался навстречу чудовищу. Ощущал напряженные мускулы коня. Лицо его холодил утренний воздух. Руку оттягивало копье.

Вдали горой щетины и мяса высился кабан – сопел, фыркал, бил о землю копытом. «В шею! В шею!» – донесся до него крик дона Оливероса, и он бросился в атаку.

Конь летел стрелой, и Галаор закричал от восторга, как кричал в детстве всякий раз, когда несильное течение реки несло его к небольшому водопаду. Он всегда завидовал стрелам, выпущенным в небо, – гармонии и обманчивой легкости их полета, их свободному падению. Галаор пришпорил коня и снова крикнул, заглушив фырканье и топот несущегося ему навстречу чудовища.

Он увидел огромную кабанью морду, белоснежные клыки, алый язык. Он опустил копье, прижался к шее коня, проскочил под кабаньей головой, снова поднял копье и вонзил его. Копье входило все глубже и глубже, и вот оно уже потащило за собой самого Галаора. Он подумал, что сейчас сам вонзится в кабана вместе с копьем, но тут он вылетел из седла, его залило темной и теплой волной, он вцепился в копье, закрыл глаза и с силой врезался во что-то очень твердое. Удар был страшный. Последний удар. После него не было ничего.

ОЛИВЕРОС: Мы в том месте, где ты убил кабана. Ты проспал девять часов. У тебя ничего не сломано, но не поднимайся, полежи так до утра. Сейчас дам тебе воды. Твой конь пал, тебе же очень повезло: ты слетел кабану на шею, и он, падая, не придавил тебя. Ты потерял копье: я не смог его вытащить – ты вонзил его слишком глубоко.

ГАЛАОР: Я должен был это сделать. В тот день, когда мы вышли на охоту все вместе, мне нужно было скакать в гущу битвы без остановки, пусть без пользы, но надо было скакать без остановки, а я остановился. Я должен был все исправить, должен был снова пережить и страх, и ярость. Я думаю, что вернул свое доброе имя.

ОЛИВЕРОС: Для тебя в той битве главное то, что твоя лошадь остановилась? Ты понимаешь, к чему это могло привести?

ГАЛАОР: Дело не во мне. Есть законы рыцарства, которые нельзя нарушать. Они такие же старые, как законы природы, они старше, чем луна. Меня научили всему. Сам же я обладаю лишь свободой пустельги, которая складывает крылья, и ее перья, внутренности, глаза и кости камнем падают вниз. Только тот, кто рожден рабом, может что-то делать или от чего-то отказываться, исходя лишь из своих насущных потребностей.

ОЛИВЕРОС: Ты полагаешь, Галаор, что всегда будешь следовать тому, чему тебя научили?

ГАЛАОР: Нет ничего, что не предусмотрено в канонах рыцарства. Я чувствую, что Брунильда совсем близко, я должен ее найти.

Курица

Бежит страус. Оторопевший Галаор кричит: «Гигантская курица! Гигантская курица! Бежим за ней!». Дон Оливерос смотрит на чудо с недоумением. Галаор, нетерпеливый охотник, хватается за лук и пришпоривает белого мула, который заменил его боевого коня, раздавленного кабаном. Бежит страус. Скачет за ним охотник. Копыта мула громко стучат по сухой земле, и она разлетается в белую пыль и припудривает яркие цветные доспехи принца Гаулы. Страус все еще впереди. Когда-то кузен дон Сиросарко, который вырос в Персии, а умер, утонув в снегах, из которых ему не дали выбраться тяжелые голубые доспехи, научил Галаора стрелять из лука на скаку. Медленно поднимает Галаор свой лук. Стрела пронзает шею страуса.

В тот момент, когда Галаор, радостно смеясь, осаживает мула, заставляя его встать на дыбы, сверху на него падает сеть. Затем следует рывок, и вот Галаор уже на земле.

Растерянный, выплевывая изо рта землю, Галаор чувствует, как его куда-то тащат. Он пытается приподнять голову и посмотреть, кто же пашет землю его телом. Вдруг сеть слетает с него, а у самого лица ударяет о землю конское копыто. Галаор поднимается. Рядом с ним дон Оливерос. Он ударом меча разрубил сеть и сейчас держит в руках обрывок веревки. Разъяренный Галаор тоже выхватывает меч и бежит к кустарнику, откуда сеть была брошена.

Его встречает спокойный взгляд. Тот, кто бросил сеть, не делает попытки ни убежать, ни защититься. Он не кажется напуганным. Он говорит:

– Мерзкий остгот, ты убил моего страуса.

Галаор не знает, что делать: он замер с занесенным мечом, готовый нанести удар. Потом медленно опускает руку: противник безоружен, на нем ни шлема, ни кольчуги. Только кожаные штаны, такая же куртка и красная шапка.

– А-а! Это вы, дон Неморосо! – узнает его Оливерос. – Примите мои глубочайшие извинения.

О приручении

НЕМОРОСО (указывая на Галаора): Дон Оливерос, кто этот безумный, этот убийца, истребитель всего чудесного?

ГАЛАОР (прерывая его): Нижайше просил бы вас выбирать выражения! Слова могут…

НЕМОРОСО: Молчи, ничтожество! Слова не воскресят моего страуса. Да и что ты знаешь о словах!

ГАЛАОР: Вы меня оскорбляете! Я… Да я умею читать и писать! Я не допущу…

НЕМОРОСО (кричит): Мой страус! О, мой страус! Квинтилий, верни мне моего страуса!

ГАЛАОР: Меня зовут Галаор из Гаулы.

НЕМОРОСО: А мне что за дело? Дон Оливерос, как же мне быть? Взгляните на эту добрую, эту прекрасную птицу с шелковистым блестящим оперением! Вот лежит она бездыханная по вине этого негодяя, бессовестного, бессердечного! Да он хищник, он хуже, чем шакал!

ОЛИВЕРОС: Дон Галаор – выдающийся охотник, дон Неморосо…

НЕМОРОСО: Сомневаюсь. По мне так он просто безжалостный убийца.

ОЛИВЕРОС: Он убил кабана с берегов Аутомедонта.

НЕМОРОСО: Кабан убит?! Вот всегда и всюду я опаздываю! Дон Оливерос, вы полагаете, живым его взять было нельзя? Это ведь животина домашняя, а как писал Плиний Старший…

ОЛИВЕРОС: Извините, но укрощение этого зверя представляется мне невозможным, а победа над ним представляется мне подвигом.

НЕМОРОСО: В любом случае, этот сумасшедший, который, как вы говорите, убил гигантского кабана, должен возместить мне гибель Валерии. Я любил ее, как дочь. Видите ли, ее звали Валерией, как дочь великого Диоклетиана, и судьба обеих Валерий оказалась трагической. Я отдал за нее половину урожая и потратил год на то, чтобы добиться от нее послушания и любви.

ГАЛАОР: Я вам все возмещу. Я добуду вам замену – другого страуса.

НЕМОРОСО (гневно): Разве можно заменить мою Валерию?! Хотя другой страус помог бы мне пережить боль потери. Не знаю. Наверное, мне придется уморить себя голодом, как делали греческие стоики.

ГАЛАОР (в ужасе): Ради всего святого, не принимайте этого так близко к сердцу!

О предопределениях

Тело страуса предали земле, предварительно ощипав, и отправились все втроем к тому месту, где расположился лагерем Неморосо.

НЕМОРОСО (задумчиво, словно про себя): Гримальди обрадовался бы, если бы