щедро признавались в любви!
Мурманцеву показалось, что он выпал из самолета без парашюта. Рухнув со стула на колени, воскликнул умоляюще:
— Пощадите! Вы все знаете!..
— С самого начала, — безжалостно подтвердила она.
Мурманцев схватился за голову.
— Поверьте, я никуда не намерен уезжать. Это дурацкий розыгрыш… — Он осекся и посмотрел на нее. — Ваш?!!
— Всего лишь ответ на ваш, не менее дурацкий. — Стаси взяла из вазы финик и положила в рот. — Что же нам теперь делать? — размышляла она вслух. — Придется спасать друг друга.
Она встала и подошла к нему.
— Мсье Мурманцев, я принимаю ваше предложение руки и сердца.
Мурманцев онемел на целых десять секунд.
— Но я его еще не сделал!
— Так делайте же! Или вы предпочитаете ехать в Уль-У и искать божественную пустоту Буддаллы?
Курсантам Академии запрещалось вступать в брак до окончания обучения. Через полгода Стаси получила диплом, и они обвенчались. Истории с поклонником-анонимом и уль-уйским вариантом тихо- мирно завяли. Впрочем, последняя — не без самоличного вмешательства директора Мирского. Благословив молодых, генерал-майор проводил их в свадебные каникулы.
Теперь же срочно звал обратно.
ГЛАВА 2
В понедельник утром они сошли с поезда на московском Финляндском вокзале. Мурманцев отвез жену в особняк, который снял перед свадьбой, — в тихом переулке Марьиной Рощи. Увидев дом впервые, Стаси одобрила его, но тут же принялась сочинять новую отделку. Мурманцев рассеянно кивал. После завтрака он оставил жену в хозяйственных мечтах и поехал в Академию.
Генерал- майор, в белом, всегдашнем своем мундире Белой Гвардии, встретил его в кабинете, обнял, усадил, напоил любимым зеленым чаем.
— Как Стасенька? Здорова ли? Вечером чтобы оба были у меня. — Он погрозил Мурманцеву пальцем. — Соскучился я по моей егозе. Да и тебе, зятек, чай, общение с тестем не повредит. Вижу, вижу, не терпится тебе узнать, зачем из отпуска отозвали. Могу сказать, что прошение твое удовлетворено. Так что твой уход из Академии решен. Крути дырки в погонах для очередного звания.
— Спасибо вам, Григорий Ильич.
— Да за что ж мне? Без протекции моей все решилось. Тут, Савва, все сошлось. И обстоятельства особые, и прошение твое, и личное дело, и даже женитьба ваша, выходит, вовремя пришлась. В общем, твоя кандидатура всех устроила. Но об этом потом. Завтра. В восемь тридцать подъезжай-ка. Отправимся с тобой кое-куда.
— Но… — Мурманцев был ошарашен. — У меня нет опыта оперативной работы. Из ваших же слов я понял…
— А ты, сынок, не торопи коней. Не думай, что с моих слов ты что-то понял. Сказано завтра — значит, завтра. А сегодня отдыхай пока. Балуй жену молодую. Как она, не понесла еще?
— Как будто нет.
— Ну, может, оно и к лучшему сейчас. Даст Бог, успеет еще нарожать.
Мурманцев вышел от генерал-майора в большом изумлении, посильно скрываемом. Академия, распущенная на вакации, пустовала, и эхо шагов гуляло по высоким коридорам. Встретив пару преподавателей младшего состава, он поболтал с ними, узнал свежие столичные и академические сплетни, сообщил о своем переводе. Его поздравили, увели в ближний трактир. Там обмыли намечающиеся изменения на погонах.
Вечером был ужин у тестя. Григорий Ильич, захмелев после нескольких чарок, передавал детям опыт своей долгой шестидесятилетней жизни. Назидательно качал пальцем, вспоминая, как его мотало из гарнизона в гарнизон по просторам родины, а благоверная его, ныне покойная, Варвара Кирилловна терпеливо следовала за ним повсюду. Даже с животом не захотела оставить мужа, рожала в военном лазарете в киргизской глуши. И младенца, Стасеньку, приучала к капризам беспокойной солдатской жизни. Посему и выросла Стаська уже готовой женой офицера, за мужем пойдет в огонь и воду.
Выслушав затем от детей историю лодочника Плоткина, искавшего богатства черного барона, Мирский предался воспоминаниям о временах Отступника.
— Да-а, смутное было времечко. Конец второй тысячи лет. Я не то чтоб малой был — все уже понимал. Порядки дикие тогда стали, детушки. Государь Петр Романович в прелесть бесовскую впал. Ересь урантийская, что по стране расползлась, и не ересью вовсе была. Это ее так позже в меморандумах и анналах прозвали — ересь новых жидовствующих. Почему новых, сами знаете. Тех, прежних, в шестнадцатом веке еще пожгли… Так вот было это, дети мои, просто бесопоклонство. Выдумали что проклятые урантийцы? Что человек не образ и подобие, а скот, но жизнь его драгоценна. Почему такое? Потому что человек-де царь скотов и разумен. У него много похотений, и он страдает от их подавления. Каково? Поэтому нужна ему свобода. Поклонись аду, и тебе позволят все. Воруй, блуди, убивай. Осознавай себя скотом свободным и бесценным. Страшное время было, детушки. В церквах столичных едва не стали черные обедни творить… Государь под конец царствования корону с себя снял и президентство установить хотел. Слава Всевышнему — не дал непотребства над Империей совершить…
Мурманцев делал вид, что внимательно слушает. Дела не так давно минувших дней еще жили в преданьях, но не вызывали отклика в душе — только мертвящую тоску, потому что мертвы были плоды той эпохи, времени царя-Отступника. Почему Империя тогда так легко и стремительно подпала под чужебесное влияние — этот вопрос многих волновал даже и по сию пору. Мурманцев полагал, что знает ответ. Однажды на семинаре по теории заговора кто-то из курсантов спросил: «Почему невозможно разоблачение заговора?». Мурманцев крепко задумался. «Думаю, причина в том, что заговор рождается не в сфере действия, как это ни странно, а в области наддействия, в точке столкновения противоположных ментальностей, так сказать. Если же перейти на уровень ниже, в сферу как раз действия… здесь, господа, мы увидим интересную картину. Предположим, неопределенно большой группой лиц совершаются прямые враждебные по отношению к общественным и культурным институтам действия. Эти действия и выглядят и справедливо формулируются сторонними наблюдателями как заговор. Другая группа лиц, так называемые просвещенные люди, в средствах информации ведет массированную атаку на якобы конспирологическую манию этих наблюдателей, едко высмеивает их логику. Создается определенное устойчивое общественное мнение. В итоге противник получает возможность действовать чуть ли не в открытую. Никто уже не обвинит их не только в заговоре, но и в откровенной уголовщине из страха прослыть узколобым фанатиком. Их будут обходить далеко стороной, предпочтя не замечать разрушительность их деятельности. Соответственно, и прямого противодействия не последует. Такова сила отвода глаз. Магия отвергнутого слова. Кстати, сами завербованные тоже могут искренне не считать себя участниками какого-то там заговора, даже стоящие наверху. Все они — лишь рядовые исполнители, которым много знать не положено. Они никогда не видели тех, кто дергает их за веревочки. Более того, само существование кукловодов за ширмой для большинства из них тайна».
Стаси украдкой позевывала.
— …объявил свободу, а страну — культурно и экономически отсталой. Пригласил урантийских прощелыг для консультаций и тоже дал им полную свободу. А те перво-наперво заявили контроль над банками и на наши же деньги стали банкротить нашу промышленность. Быстро наладили ввоз иноземного барахла. Всю страну, обобранную, оплеванную, приставили к торговле иностранщиной. Все везли — от телесной пищи до духовной. Особенно жестко, помню, внедряли телевизоры. Помещикам было велено, чтоб в каждом доме мужицком чертов ящик стоял — для освобождения народного сознания. Монастырям тоже.
