– Да уж, понимаю.
– Надеюсь, мне скоро удастся познакомиться с его невестой. Я уверена, что она очень мила. А ты как думаешь, папа?
– Я тоже уверен, успокойся.
Некоторое время мы ели молча, потом Норико вдруг снова заговорила:
– А знаешь, я чуть не спросила Дзиро и еще кое о чем. Но все-таки не спросила! – Она наклонилась ко мне и прошептала:
– Представляешь, я чуть было не начала расспрашивать его о том, почему они в прошлом году вдруг вышли из игры!
– Вот и прекрасно, что не спросила! Кроме того, они ведь достаточно ясно все объяснили. Сказали, что, по их мнению, Дзиро по своему общественному положению тебя не достоин.
– Но ты же знаешь, папа, что это чистейшей воды отговорки! А истинная причина нам по-прежнему неизвестна. Я, во всяком случае, так никогда и не слышала ни одного вразумительного объяснения случившегося.
И в голосе Норико прозвучало нечто такое, отчего я сразу же посмотрел на нее. Она тоже смотрела на меня, держа свои палочки на весу и словно ожидая, что я прямо сейчас ей что-нибудь объясню. А когда я так ничего и не сказал, вновь принявшись за еду, Норико спросила:
– И все-таки, папа, как по-твоему, почему они тогда разорвали помолвку? Ты что-нибудь сумел об этом узнать?
– Ничего. Я же сказал: эти люди искренне считали, что их сын не по себе сосенку рубит. Что ж, вполне достойный ответ.
– Хотела бы я знать, папа, может, на самом деле это я им не подошла? Может, я показалась им недостаточно хорошенькой? Или еще каким-нибудь их требованиям не соответствовала? Тебе не кажется, что дело могло быть именно в этом?
– К тебе лично этот разрыв не имел ни малейшего отношения, и ты это прекрасно знаешь. Мало ли причин, по которым та или иная сторона может прекратить брачные переговоры.
– Хорошо, папа, но если это не имело отношения ко мне, тогда хотелось бы знать, что именно могло заставить столь внезапно порвать с нами отношения?
Мне показалось, что, говоря это, Норико как-то очень уж тщательно выбирала слова. Возможно, это просто плод моего воображения, но ведь отец всегда замечает любые, даже мельчайшие, изменения в интонациях родной дочери.
Так или иначе, а этот разговор с Норико заставил меня еще раз вспомнить о моей собственной такой же случайной встрече с Дзиро Миякэ, завершившейся разговором на трамвайной остановке. Случилось это больше года назад, когда переговоры с родителями Дзиро еще продолжались. Близился вечер, и всюду было полно людей, возвращавшихся домой с работы. По какой-то причине я оказался в районе Йокоте и как раз шел к трамвайной остановке у здания компании «Кимура». Если вам знаком этот район, то вы, конечно же, представляете себе многочисленные мелкие офисы довольно обшарпанного вида, расположенные на верхних этажах тамошних магазинов. С Дзиро Миякэ я столкнулся, когда он, выйдя из одной такой конторы, спустился по узенькой лестнице на тротуар между фасадами двух домов.
До этого я встречался с ним всего два раза и в весьма торжественной обстановке – на семейных приемах; тогда он, естественно, был облачен в свои лучшие одежды. А в тот вечер он выглядел совершенно иначе: в видавшем виды дождевике, явно ему великоватом, с портфелем под мышкой. Весь его вид свидетельствовал о том, что им постоянно все помыкают и он к этому привык; ей-богу, мне показалось, он вот-вот начнет кланяться. А когда я спросил, работает ли он в том офисе, из которого только что вышел, он стал как-то нервно смеяться, словно я застукал его на выходе из совершенно непотребного заведения.
Потом-то до меня дошло, что его смущение было, пожалуй, чересчур уж большим, чтобы его можно было отнести на счет неожиданной встречи со мной; но в то время я решил, что он просто стесняется своего убогого офиса и его жалких окрестностей. А всего неделю или дней десять спустя я с изумлением узнал, что семейство Миякэ прерывает с нами брачные переговоры, и, невольно вспомнив свою встречу с Дзиро, стал искать в ней уже совсем иной смысл.
– Хотел бы я знать, – сказал я Сэцуко, как раз гостившей тогда у нас, – неужели, когда я разговаривал с Дзиро, он и его родители уже решили прекратить переговоры?
– Видимо, да. И об этом, пожалуй, свидетельствует та его нервозность, которая сразу бросилась тебе в глаза, – ответила Сэцуко. – А что, неужели он ни словечком не обмолвился о своих намерениях?
Честно говоря, хотя после моей встречи с молодым Миякэ прошла всего неделя, я вообще с трудом сумел припомнить, о чем мы с ним тогда разговаривали. Ведь я не сомневался, что его помолвка с Норико состоится со дня на день и передо мной мой будущий зять, а потому мне казалось, в данный момент важнее всего помочь молодому человеку почувствовать себя в моем присутствии свободно. Вот я и не обратил особого внимания на то, что мы успели сказать друг другу за те несколько минут, пока мы дошли до остановки и ждали трамвая.
Тем не менее, размышляя впоследствии обо всех этих событиях, я вдруг подумал, что, возможно, именно эта случайная встреча и явилась основным толчком к расторжению переговоров.
– Понимаешь, это вполне возможно, – излагал я свою мысль Сэцуко. – Молодой Миякэ очень близко к сердцу принял то, что я увидел, в каком убогом офисе он работает. И, видимо, в очередной раз остро почувствовал, сколь велика пропасть между нашими семьями. В конце концов, его родители так часто упоминали разницу в нашем положении, что едва ли это было для них ничего не значащим фактом.
Но Сэцуко, скорее всего, мои предположения убедительными не показались, так что, вернувшись домой, она наверняка продолжала обсуждать с мужем неудачу брачных переговоров Норико. Ибо в этом году она приехала к нам, явно имея на сей счет собственную теорию – точнее, вооружившись идеями Суйти. И мне снова пришлось вспоминать ту встречу с Дзиро Миякэ и рассматривать ее уже с иной точки зрения. Как я уже говорил, я и тогда-то почти ничего не запомнил из нашего с ним разговора, а теперь, когда прошло уже более года, я и вовсе все позабыл.
Но неожиданно в памяти моей всплыл один отрывок нашего с ним диалога, которому я прежде почти не придал значения. В тот момент мы с молодым Миякэ дошли до главной улицы и стояли на остановке возле здания компании «Кимура», ожидая каждый своего трамвая. Вдруг Миякэ сказал:
– Сегодня весьма печальный день. У нас президент материнской компании умер.
– Да, это неприятно. А что, он был стар?
– Нет, шестьдесят с небольшим. Я, правда, никогда не имел возможности увидеть его, так сказать, во плоти, только на фотографиях. Но это был великий человек, и все мы чувствуем себя осиротевшими.
– Да, тяжкий, должно быть, удар для всех его подчиненных.
– Действительно тяжкий. – Миякэ немного помолчал. – Все сотрудники сразу как-то растерялись; мы даже не знаем, как наиболее пристойным образом выразить свое уважение к покойному. Видите ли, по правде говоря, наш президент совершил самоубийство.
– Вот как?
– Да, отравился газом. И похоже, сперва пытался сделать себе харакири, потому что на животе у него обнаружили характерные неглубокие порезы. – Миякэ мрачно потупился. – Таким способом он хотел принести извинения от руководимых им компаний.
– Извинения?
– Наш президент, несомненно, чувствовал себя ответственным за некоторые… деяния, к которым мы были причастны во время войны. Американцы уже сняли с работы двух высокопоставленных чиновников компании, но нашему президенту, видно, это показалось недостаточным. Своим поступком он как бы пытался попросить от нашего имени прощения у тех, кто потерял на войне своих близких.
– Но зачем же… – растерянно пробормотал я. – Нет, по-моему, это чересчур! Наш мир и впрямь сошел с ума! Чуть ли не каждый день появляются сообщения, что кто-то еще совершил самоубийство, желая заслужить прощение. Скажите, господин Миякэ, а вам эти смерти не кажутся совершенно бессмысленными? Ведь, в конце концов, если ваша страна ведет войну, а вы всеми силами стараетесь ей помочь, в этом нет ничего постыдного. Зачем же теперь просить за это прощения, да еще и убивая себя?
– Вы, несомненно, правы, но, если честно, и я, и многие мои коллеги испытали огромное облегчение. Мы чувствуем теперь, что можно забыть о былых грехах и смело смотреть в будущее. Наш президент
