Некоторое время мы ужинали молча, затем Итиро опять принялся рассказывать о фильме. В общем, лишь под конец ужина я продолжил:
– Да, вот еще: оказывается, доктор Сайто встретил на днях одного из моих бывших учеников. Куроду. Похоже, Курода получит место в этой новой школе.
Я поднял глаза и увидел, что мои дочери опять перестали есть и настороженно переглядываются. И я снова – в который уже раз за последний месяц – отчетливо почувствовал, что они давно уже обсуждают друг с другом нечто важное, касающееся именно меня.
Позже вечером, когда мы сидели за столом и читали свои газеты и журналы, наше внимание привлек какой-то глухой ритмичный стук, доносившийся из глубины дома. Норико тревожно вскинула глаза, но Сэцуко поспешила ее успокоить:
– Это Итиро. Он всегда так ведет себя, когда уснуть не может.
– Бедняжка, – пожалела племянника Норико. – Ему, наверное, чудовище мерещится. Зря ты, папа, потащил его на такой фильм.
– Ерунда! – возразил я. – Фильм ему очень понравился.
– А по-моему, папа, тебе самому больше всех хотелось его посмотреть, – усмехнулась Норико, поглядывая на сестру. – Бедный Итиро! Повели ребенка в кино, называется!
Сэцуко растерянно посмотрела на меня.
– Но это так мило, что папа сходил с Итиро в кино, – пролепетала она.
– То-то он теперь и уснуть не может! – не сдавалась Норико. – Нет, это просто даже странно – тащить ребенка на такой фильм! Сиди, сиди, Сэцуко, я сама к нему схожу.
Сэцуко посмотрела вслед сестре и сказала:
– Норико всегда отлично умела ладить с детьми… Итиро будет по ней скучать, когда мы вернемся домой.
– Да, наверное.
– У нее это всегда здорово получалось. Помнишь, папа, как она играла с малышами Киноситы?
– Еще бы! – откликнулся я со смехом. И прибавил: – Только сыновья Киноситы теперь так выросли, что сюда уже и не заглядывают.
– Да, она всегда отлично умела ладить с детьми, – повторила Сэцуко. – Как грустно, что ей уже столько лет, а она все еще не замужем!
– Это верно. Война сыграла с ней злую шутку.
Мы некоторое время молчали, уткнувшись каждый в свою газету, потом Сэцуко снова заговорила:
– Так значит, вы с доктором Сайто сегодня совершенно случайно в трамвае встретились? Он, по- моему, очень приятный человек.
– Да, очень. И сын его во всех отношениях достоин отца.
– Правда? – задумчиво проговорила Сэцуко. Мы еще какое-то время читали. Но долго молчать моя дочь явно не могла.
– Оказывается, доктор Сайто знаком с господином Куродой? – спросила она.
– Шапочно, – сказал я, не поднимая глаз от газеты. – Им, похоже, доводилось и раньше встречаться.
– Интересно, как теперь поживает господин Курода? Помнится, раньше он часто приходил сюда, и вы с ним часами беседовали в гостиной.
– К сожалению, сейчас я совершенно ничего о нем не знаю.
– Извини, папа, но я вот что хочу спросить: может быть, тебе стоило бы как-нибудь на днях посетить господина Куроду?
– Кого посетить?
– Господина Куроду. И, возможно, еще кое-кого из твоих старых знакомых.
– Я что-то не совсем понимаю, куда ты клонишь, Сэцуко.
– Извини, папа, мне просто показалось, что у тебя может возникнуть желание повидаться кое с кем из своих старых знакомых. До того как с ними побеседуют детективы, нанятые семейством Сайто. В конце концов, нам ведь не хочется, чтобы между нашими семьями возникло недопонимание, не правда ли?
– Естественно, не хочется, – только и сказал я, вновь утыкаясь в газету.
Больше мы в тот вечер, насколько я помню, на эту тему не говорили. И Сэцуко ни разу не затрагивала ее до самого своего отъезда.
Вчера, когда я ехал на трамвае в Аракаву, вагон насквозь пронизывали лучи осеннего солнца. В Аракаву я не ездил, наверное, с конца войны и теперь, глядя в окно, замечал множество перемен в таком знакомом некогда пейзаже. Проезжая по районам Тодзака-тё и Сакаэмати, я видел, что деревянные домишки, памятные мне с давних пор, со всех сторон окружены громадами многоквартирных кирпичных домов. А когда мы проезжали задами фабрик в Минамимати, то многие цеха показались мне совершенно заброшенными; на заводских дворах валялись груды ломаных досок, ржавого листового железа и просто мусора.
Но, как и прежде, стоило трамваю перебраться на тот берег реки по мосту компании «Ти-Эйч-Кей», и пейзаж сразу сильно изменился. Теперь вдоль трамвайной линии тянулись поля с редкими зелеными деревьями, а вскоре у подножия большого пологого холма завиднелась и сама Аракава. Здесь у трамвая была конечная остановка. Он медленно спустился с холма, остановился, и я, выйдя из вагона на чисто выметенный тротуар, с радостью почувствовал, что большой город остался далеко позади.
Аракава, насколько я знаю, полностью избежала бомбежек; и вчера мне показалось, что это местечко действительно выглядит в точности как и прежде. Короткая прогулка вверх по склону холма под сенью чудесных вишневых деревьев – и я уже стоял у дома Тису Мацуды. Дом, по-моему, тоже ничуть не изменился.
У Мацуды дом не такой большой, как у меня, и не отличается столь эксцентричной архитектурой; это типичный образец солидного особняка, каких в Аракаве немало. Он построен на принадлежащем Мацуде довольно большом участке земли на приличном расстоянии от соседних особняков и со всех сторон окружен дощатой изгородью. У ворот целые заросли азалий и толстый каменный столб, сильно Ушедший в землю; на столбе написаны имена тех, кто здесь проживает. Я позвонил в колокольчик, и Ко мне вышла незнакомая женщина лет сорока. Она проводила меня в гостиную, раздвинула перегородку, отделявшую ее от веранды, впустив в комнату солнечные лучи и предоставив мне возможность любоваться садом, раскинувшимся за порогом. Затем сказала:
– Господин Мацуда сейчас придет, – и вышла.
Я познакомился с Мацудой, когда жил на вилле Сэйдзи Мориямы, куда мы с Черепахой переселились, покинув фирму Такэды. Вообще-то, когда Мацуда впервые появился на вилле, я прожил там, наверное, уже лет шесть. В тот день с самого утра шел дождь, и наша компания коротала время за выпивкой и игрой в карты. Вскоре после обеда, когда мы откупорили очередную большую бутылку, со двора послышался чей-то незнакомый голос, звучный и уверенный.
Мы тут же примолкли, испуганно переглядываясь, поскольку все подумали одно и то же: это полиция, и сейчас нам здорово влетит. Глупо, конечно, было так пугаться, ведь никаких преступлений мы не совершали, если не считать словесных поединков с теми, кто осмеливался вслух порицать наш образ жизни – скажем, где-нибудь в баре; в таком случае любой из нас мог дать оскорбителю вдохновенный и сокрушительный отпор. И все же уверенный голос, вопрошавший со двора: «Есть кто-нибудь дома?», застал нас врасплох, пробудив чувство вины за то, как допоздна мы засиживались за выпивкой, как по большей части спали до полудня, – словом, за весь наш беспорядочный стиль жизни на этой старой вилле.
Так что лишь через несколько минут один из моих приятелей, находившийся ближе всего к дверям, высунулся наружу, обменялся с пришельцем несколькими фразами и, обернувшись, окликнул меня:
– Эй, Оно! Там какой-то джентльмен тебя спрашивает.
Я вышел на веранду и увидел молодого человека с тонким красивым лицом, примерно моего ровесника, стоявшего посередине нашего просторного квадратного двора. У меня в памяти навсегда сохранился этот миг – когда я впервые увидел Мацуду. Дождь как раз прекратился, выглянуло солнце, и повсюду вокруг него блестели лужицы воды, а земля была усыпана иголками кедров, росших вокруг виллы. Для полицейского Мацуда был одет чересчур франтовато: идеального покроя пальто с приподнятым сзади
