Он вышел вперед и заявил:
— Текст, собственно говоря, условный… Он должен был прозвучать…
— Мы не знаем эти тонкости, — перебил его Король, — ты зачитай кроликам то, что ты написал.
— Пожалуйста, — сказал Поэт и с каким-то презрительным смущением задергал плечом. — Собственно говоря, я хотел предварить текст некоторыми пояснениями. Мне удалось найти своеобразный фонетический строй, который своей угнетающей бодростью давит на победную психику удавов, то есть я хотел сказать…
— Текст! Текст! Текст! — закричали кролики и засвистели в свои бамбуковые свистульки. — Не надо ничего объяснять…
— Я, собственно говоря, хотел предварить, — сказал Поэт и, еще раз дернув плечом, прочел:
Вот, собственно, что он должен был пропеть, разумеется, на мелодию «Вариации на тему Бури».
Поэт сел на свое место, поглядывая на небо в поисках случайного буревестника.
— Вариации вариациям рознь, — грозно подхватил Король его последние слова и, обратившись к Находчивому, спросил: — А ты что пел?
— Это же самое, — пропищал Находчивый, потрясенный предательством Короля и Поэта.
Как и всякий преданный предатель, он был потрясен грубостью того, как его предали. Он не мог понять, что грубость всякого предательства ощущает только сам преданный, а предатель его не может ощутить, во всяком случае с такой силой. Поэтому любой преданный предатель, вспоминая свои ощущения, когда он предавал, и сравнивая их со своими ощущениями, когда он предан, с полной искренностью думает: все-таки у меня это было не так низко.
Не успел потрясенный Находчивый пропищать свое оправдание, как сверху раздался голос мартышки.
— Неправда! — закричала она, свешиваясь с кокосовой пальмы. — Я все слышала, и моя дочка тоже!
— Мартышка все слышала! — закричали кролики. — Пусть мартышка все расскажет!
— Братцы-кролики, — кричала мартышка, глядя на воздетые морды кроликов, — друзья по огородам туземцев! Мы с дочкой сидели на грушевом дереве возле Нейтральной Тропы. Я ее обучала вертикальному прыжку… Я ей говорю, чтобы при вертикальном падении прочно захлестывался хвост…
— Не надо! На черта нам сдался твой вертикальный прыжок! — стали перебивать ее кролики. — Ты нам про дело говори!
— Хорошо, — несколько обидевшись, кивнула мартышка, — раз вы такие эгоисты, я это место пропущу… Так вот, обучаю я дочку… и вдруг слышу — по тропе идет Глашатай и поет такую песню:
В толпе кроликов раздался страшный шум возмущения, свист, топание.
— Предатель! Предатель! — доносились отдельные выкрики. — Некто — это наш Задумавшийся!
— Я сразу же поняла, что он предает Задумавшегося! — закричала мартышка. — И тогда же плюнула ему в лицо!
— Молодец, мартышка! — закричали кролики. — Смерть предателю!
— Так исказить мой текст! — воскликнул Поэт, в самом деле искренне возмущенный искажением своего текста.
Он дважды предатель, подумал Поэт, исказив мой текст, он предал меня, а потом уже предал Задумавшегося. Почувствовав себя преданным, он окончательно забыл о доле своей вины в предательстве Задумавшегося: какой он предатель, если он сам предан!
Король гневно смотрел на Находчивого. Кролики постепенно притихли, ожидая, что он скажет ему.
Значит, — мрачно обратился к нему Король, — ты так пел:
— Да, — еле слышно признался Находчивый.
— А разве я тебя учил так петь?
— Нет, — начал было Находчивый испуганно, — вы просили…
— Молчи! — крикнул Король. — Отвечай перед народом: ты внес отсебятину в текст или не внес?!
— Внес, — сокрушенно кивнув головой, подтвердил Находчивый. Ведь он и в самом деле пропустил в третьей строчке слово, на котором настаивал Король.
— Внес отсебятину, — с горестным сарказмом повторил Король. — Куда внес? В королевский текст? Когда внес? Именно сейчас, когда, с одной стороны, напирают удавы, а с другой стороны, никогда раньше опыты по выведению Цветной Капусты не были так близки к завершению.
— Король не виноват, — закричали кролики с удвоенной энергией, радуясь, что им теперь не надо бунтовать, — да здравствует Король! Негодяй внес отсебятину!
— Почему внес? — закричал Король, вытянув лапу обвиняющим жестом. — Не мне отвечай, отвечай всему племени!
— Братцы, помилосердствуйте, — закричал Находчивый, — каюсь! Каюсь! Но почему так получилось? Я все время думал над тем, что нам рассказал Задумавшийся. Мне очень, очень понравилось все, что он нам рассказал про гипноз. Я ему поверил всем сердцем. И я решил: чем быстрей он докажет нашему Королю и нам, что он прав, тем лучше будет для всех. Я же, братцы-кролики, не знал, что так получится…
— Кто тебя просил?! — кричала возмущенная толпа. — Предатель, негодяй!
— Пустите меня, — раздался истошный крик вдовы Задумавшегося, — я выцарапаю глаза этому Иуде!
— Простите, братцы! — вопил Находчивый.
— Нет прощения предателю, — отвечали кролики, — удав тебе братец!
Тут наконец поднялся Возжаждавший и произнес лучшую в своей жизни речь. Он рассказал о последних минутах Учителя. Он рассказал все, что видел, и все, что слышал. Многие кролики, слушая его рассказ, тяжело вздыхали, а крольчихи всхлипывали. Плакала даже Королева. Она поминутно подносила к глазам капустные листики и, промокнув ими глаза, отбрасывала их в толпу кроликов, что, несмотря на горе,
