– Дяденька, еще раз рыгни и радугни!
– Рады дуге? – улыбаясь, спросил Опивало.
– Рады радуге! – хором отвечали дети, прыгая на месте от нетерпения.
– Кур-р распугаете! – не унималась жена Силача, а в это время Опивало выфонтанил в небо несколько радуг.
– Эх, была не была! – крикнул Скороход, снимая с ног жернова. – Прыгаю через радугу! А ты лови меня, Силач!
Он поставил Силача по одну сторону радуги, разогнался с другой и под радостный визг детей прыгнул через радугу.
Несколько раз прыгнув через радугу, Скороход надел свои жернова.
И тут Объедало, наконец забыв про свою обиду, тоже решил позабавить детей.
– Внимание, – сказал он, – сейчас я буду есть пироги с травяной начинкой!
С этими словами он вытащил нож из чехла, висевшего у него на поясе, вырезал на поляне два больших куска дерна, сложил их внутрь травой и стал есть, на радость детям Силача.
– Пирог с травяной начинкой! – хохотали дети, окружая Объедалу, который ел свой пирог, делая вид, что шутливо преувеличивает аппетит, а на самом деле с истинным удовольствием.
– Ребенок – чудо! – сказал Джамхух, глядя на сияющих от радости детей Силача. – Чудо ребенка в том, что он уже человек, но еще чистый.
– Сладчайший мед мудрости выпили мои уши! – воскликнул Слухач, услышав слова Джамхуха.
– Неужели только я один не могу чуда сотворить! – сказал Силач, разводя руками.
– Сила, если она служит добру, – сказал Джамхух, – это самое великое чудо! Ты сейчас совершишь его. Есть у вас в запасе яйца?
– Конечно, – сказал Силач.
– Вынеси, – попросил Джамхух. Силач поднялся в дом и, не слушая криков жены, вынес из дому корзину с яйцами.
– Сейчас вы увидите чудо! – сказал Джамхух и, обращаясь к Силачу, добавил: – Подбрасывай яйца как можно ближе к солнцу. Только осторожно, снизу подбрасывай!
Силач начал вынимать из корзины яйца и осторожным, но сильным движением стал забрасывать их высоко в небо, и они, просверкнув на солнце, таяли в бездонной синеве.
Минут пятнадцать яйца не возвращались – так высоко их забросил Силач, – и в наступившей тишине только раздавалось завывание жены Силача и удивленное кудахтанье кур, которые тоже видели, что яйца заброшены в небо, и сейчас, выворачивая шеи, они то и дело поглядывали вверх.
И друг – чудо!
Золотой дождь цыплят, взмахивающих слабыми крылышками и трепещущих в воздухе, посыпался на поляну.
И тут не только дети, но и все друзья Джамхуха завизжали от восторга! Да что друзья Джамхуха, даже куры радостно закудахтали и побежали к цыплятам и вскоре, разобравшись между собой, какие из них вылупились из их собственных яиц, разделились и стали учить своих щебечущих детей искать корм в траве. И только жена Силача была недовольна.
– Неправильное чудо! Неправильное чудо! – кричала она. – Яиц было сто, а цыплят прилетело только девяносто!
Оказывается, пока цыплята приземлялись на поляну, она успела их пересчитать.
– Значит, десять яиц были тухлыми, – сказал Джамхух. – Никакое чудо не заставит вылупиться цыпленка из тухлого яйца.
– Никакое чудо не заставит вылупиться цыпленка из тухлого яйца! – восторженно повторял Слухач слова Джамхуха, одновременно затыкая уши глушилками. – Такого щербета мудрости уши мои никогда не пили!
Слухач все время следил за Джамхухом, чтобы, прежде чем он раскроет рот, успеть вытащить из ушей пробки, потому что обычные речи ему приходилось приглушать, а мудрость он хотел слышать только в непроцеженном виде.
Друзья собрались в путь. Силач, слегка тряхнув дом, подставил под сваи камни, чтобы дом стоял поустойчивей.
– Папа, чего-нибудь вкусного принеси! – кричали на прощание дети Силача.
Часа через два, когда они углубились в лес, Опивало подмигнул Слухачу.
– А ну, послушай, что, интересно, говорит жена Силача?
– Это мы можем. – Слухач вытащил из ушей глушилки, слегка повел головой, ища нужный источник звука. Найдя, замер. – «Кур распугаете! Цыплят передушите!» – сказал он. – Вот что она кричит.
– Послушай, Слухач, – вдруг застенчиво попросил Объедало, – узнай, о чем сейчас говорит та, на шее которой я хотел бы быть повешенным, если мне суждено быть повешенным.
– Начинается! – раздраженно сказал Опивало. Слухач недоуменно посмотрел на Объедало.
– Ты бы у меня еще спросил, – процедил он, – о чем спорят торговки рыбами на константинопольском базаре? Я знаменитый Слухач, я могу расслышать человеческую речь за двадцать тысяч шагов, но ведь всему есть предел.
