потому что резко отстранился и надолго умолкает. Я тоже молчу. Первым заговаривает он:
— Я тебе доверил… большую тайну. Надеюсь, ты это понимаешь. И чтобы между нами не было недомолвок, должен сообщить: в случае чего — ты знаешь, что я имею в виду, — мы «позаботимся» и о твоей любимой девушке.
Мир обрушивается на меня, давит под своими обломками. Мерзавец, как он посмел?! Ольга — заложница?
Я даже не понял, как очутился в моей руке наган.
Ярость захлестнула меня, лишила разума.
— Убью… — хриплю я. — Сейчас, здесь…
— Я тебе сказал — в случае чего… — голос шефа дрогнул — Ты должен и меня понять…
Стрелять! Выпустить весь барабан в него, затем кончить Додика… а потом себе пулю в лоб… А Ольга? Она ведь ничего не знает, ни в чем не виновата. Мои грехи, мне и расплачиваться…
— Оставьте ее в покое… — снова хриплю я. — Иначе я за себя не ручаюсь…
— Ладно, ладно, все, — торопливо говорит шеф и мягким движением отодвигает дуло нагана в сторону. — Извини, я переборщил. С кем не бывает. Успокойся, с ее головы и волос не упадет.
Не верю я ему, не верю! Но делать нечего — киваю и прячу наган. Шеф быстренько прощается, хлопает меня по плечу и исчезает. Минуты через две появляется Додик и компания.
— Поехали, — улыбается мне рожа неумытая. Я стою возле машины.
— Без меня… — отвечаю ему.
— Это почему? — удивляется Додик.
— Ну как знаешь… — косится на мою руку, которую я держу на поясе поближе к оружию.
Они уезжают. Я облегченно вздыхаю и вдруг сажусь прямо на асфальт ноги стали ватными.
Фишман защищался с упорством, которое трудно было предположить в человеке такого склада характера.
И все же Хнжняк «дожал» его — мрачные стены следственного изолятора и дикие нравы сокамерников-уголовников оказались весьма действенным средством.
Фишман начал давать показания, когда ему пообещали отдельную камеру. Известно ему было немного, но вполне достаточно, чтобы представить картину тотальной системы коррупции, которая опутала город и область. Кооператив «Свет» был создан для легализации торговли импортной видеоаппаратурой, компьютерами и прочей электроникой, которую поставляли зарубежные партнеры по подпольному бизнесу. Контрабанда доставлялась в город частично транзитными рейсами в автофургонах, но больше железной дорогой в ящиках с импортным оборудованием для строящегося завода по производству магнитофонов. Расплачивался за заграничный товар преимущественно антиквариатом и золотыми изделиями.
По самым скромным подсчетам, месячный оборот торгово-закупочного кооператива «Свет» составлял около полутора миллионов рублей. В чьих карманах оседали эти деньги? Фишман, увы, этого не знал — зицпредседателя в такие подробности не посвящали. Он лишь передавал выручку от тайных операций в условленном месте некоему молодому человеку без имени, молчаливому и угрюмому. А перед этим обычно звонил шеф и назначал дату, время и место встречи. Шефа Фишман в глаза не видел…
Новость принес Баранкин.
— Ты слышал, что случилось в СИЗО? — спросил он, передавая мне оперативные сводки.
— Не приходилось, — буркнул я в ответ, не придав должного значения словам Баранкина.
— Вчера поздним вечером подследственные захватили заложников! Требуют, чтобы им дали оружие, деньги, машину. Генерал вызвал группу специального назначения.
Некоторое время я сидел спокойно, «переваривая» услышанное. Новость, конечно, была из разряда редких, но, собственно говоря, мне-то что… И вдруг меня словно током ударило — Фишман!
Я включил селекторную связь.
— Товарищ подполковник! СИЗО…
— Знаю, — перебил меня Палыч. — Только что звонил. Спецназ готовится к атаке. Договориться… э- э… не удалось. Выезжаем туда. Поторопись…
В СИЗО хаос: расщепленные взрывом двери, куски отбитой штукатурки, кислый дым от взрывчатки, который еще не успел выветриться. Ребята из спецназа курят, устроившись на каких-то ящиках у ворот. Только некоторые сняли бронежилеты, остальные отдыхают в полной экипировке, до боли знакомой мне по Афгану.
Начальник следственного изолятора бледен и не выпускает из зубов сигарету, дымит, как заводская труба.
— Из-за этих сволочей чуть кондрашка меня не хватила, — жалуется он подполковнику. — Теперь комиссии забодают — такое ЧП…
— Ты мне вот что скажи — убитые есть? — нетерпеливо спрашивает Палыч.
— Один. Всего один. Подследственный.
— Из тех, кто брал заложников?
— Нет. Этих молодчиков взяли живьем.
— Фамилия? — не отстает Палыч.
— Не помню. Зачем тебе?
— Нужно.
— Сейчас справлюсь…
Начальник СИЗО подзывает кого-то из своих сотрудников, спрашивает, тот разводит руками, при этом глухо ухмыляясь. Мне его состояние понятно радуется, что в такой передряге жив остался.
— Где труп? — наконец теряет терпение Палыч. — Веди к нему…
Убитый лежит на затоптанном полу одной из камер.
Он прикрыт какими-то тряпками, кажется, старыми простынями. Палыч, кряхтя, присаживается на корточки и открывает лицо покойника. Смуглая кожа, черные, чуть тронутые сединой кудри, крупный нос… Фишман!
— Как это случилось? — глухим голосом спрашивает Палыч.
— Когда спецназ вышибал дверь взрывом, Фишману размозжило голову, отвечает начальник СИЗО.
— А как он оказался под дверью? Ведь он не был… э-э… с теми, кто брал заложников.
Начальник СИЗО, как перед этим его подчиненный, в недоумении разводит руками.
— Ты предполагал нечто подобное? — усталым, бесцветным голосом обращается ко мне Палыч, когда мы усаживаемся в машину.
Я совершенно разбит, подавлен: похоже, все наши усилия и старания теперь не стоят выеденного яйца.
— Угу… — единственное, на что у меня хватает духу.
Мы молчим всю обратную дорогу. И только у входа в управление меня прорывает:
— Товарищ подполковник! Чем я провинился, что вы именно меня на это дело сосватали? Ведь вы знали, знали, чем оно пахнет!
— Знал… — угрюмо соглашается Палыч. — Потому тебя и выбрал…
— Спасибо за доверие, — что-то мутное, нехорошее поднимается из глубины моей души, и необъяснимая злость охватывает меня. — Между прочим, моя жизнь мне пока еще не наскучила.
Палыч вдруг сутулится, становится как бы ниже ростом. Не глядя на меня, он тихо роняет:
— Жаль… Мне бы твои годы…
И, чуть прихрамывая, он поднимается по лестнице.
Я остаюсь. Мне нужно немного прогуляться, чтобы привести в порядок свои мысли и чувства. Неужто я трус? Теперь уже просто не знаю… Но что прикажете делать, если передо мной резиновая стена? Я ее бодаю изо всех сил, упираюсь, как вол, она вначале поддается, а затем пружинит и, больно пнув, отбрасывает на прежние позиции.
Фишман был уже мертв, когда специазовцы вышибали взрывом дверь СИЗО. Такое заключение дал судмедэксперт. Допросы взбунтовавшихся подследственных ничего не прояснили. Тупик.
