С утра нужно было принимать участие в месячных стрельбах. Антонов любил стрельбу из пистолета и увлекался соревнованиями с товарищами. Не бог весть какой он стрелок, но нормы выполнял полностью. Антонов утешал себя тем, что если ему придется стрелять в кого-то, то это произойдет с расстояния в несколько метров, и он наверняка попадет в цель. Лучше бы этого ему никогда не пришлось делать!
Бинев позвал его для очередного доклада, но Антонову пришлось несколько минут прождать у секретарши в приемной. Как обычно, они поболтали.
— Как себя чувствуешь, Марче, чем можешь похвастаться?
— Скоро совсем заплачу — вчера вечером у меня разболелся живот. Уж не аппендицит ли?
— Не внушай себе этого, а то и в самом деле разболится. В литературе описан даже случай мнимой беременности из-за сильного самовнушения… Ты просто вечером переела мороженого.
Вернувшись после доклада в свой кабинет, Антонов извлек дело и заново внимательно посмотрел протоколы вскрытия тела Пепи. Нигде ни словом не упоминалось, что она была прооперирована от аппендицита. Может, не следовало называть в протоколе старых оперативных швов или ран, которые явно не имели ничего общего с настоящим, с причиной смерти?
Антонов позвонил доктору Пырванову.
— Док, подполковник Антонов тебя беспокоит. Скажи, пожалуйста, когда составляется протокол осмотра трупа, туда вписываются все шрамы на теле или нет? Например, от старой операции аппендицита…
— Непременно. А что?
— Ты убежден в этом?
— В чем я должен убеждаться? Я, батенька мой, без году пенсионер, а если я до сих пор не научился правильно делать протоколы осмотра, у меня для этого больше не останется времени.
— Ты помнишь этот труп из «Молодости»?.
— Как не помнить! Русоволосая красавица… И мертвую мне было жаль ее резать.
— Я сейчас заново просмотрел твой протокол. Два раза. Но нигде ни словом там не отмечено, что у нее прошла операция аппендицита.
— Значит, ее не было.
— А может, пропустил?
— Аусгешлоссен [5].
— Как же так, ведь она была прооперирована в Ихтиманской районной больнице в шестьдесят шестом году? Мы видели ее историю болезни.
— Может, вы ее и читали. Там могло быть написано все, что придется, но если шрама нет в моем протоколе, значит, у нее не было никакой операции.
— Возможно, шрам стал настолько неприметным, что ты его просто не заметил?
— Снова аусгешлоссен. Правда, встречаются такие хирурги-виртуозы, точнее косметологи, которые так работают, что и комар носа не подточит, Но их не найдешь в Ихтимане. И повторяю — едва ли! Чтобы бай Досю не заметил шрама, этого и они не в состоянии сделать…
— Хм-м. Тогда нам понадобится эксгумация трупа.
— Настолько ли это важно? Знаешь, какая это морока? И столько потребуется возни…
— Не знаю, но это может оказаться весьма важным для следствия.
С этим «настолько ли это важно», «а нужно ли» и так далее он должен был сражаться чуть ли не в трех инстанциях. Первый раз — с товарищами, потом — с Биневым и, наконец, с прокурором. Без санкции последнего не могло быть и речи об эксгумации. А аргументы Антонова были весьма шаткими. Какое-то смутное подозрение, основанное на противоречии между двумя медицинскими документами. Причем все спрашивали: если окажется, что такое противоречие и в самом деле существует, то выиграет ли от этого следствие, и что общего оно может иметь с убийством. И все-таки он добился своего.
Повторное освидетельствование трупа необходимо было провести только в его присутствии! Консулов сразу же предложил заменить его, но он не согласился. Хотя это было неправильно, не по- товарищески, сколько Консулов ни твердил, что «ему ничего не стоит», что «его жилетке ничего не будет» и так далее. Но Антонов взял с собой Хубавеньского — пусть привыкает. Тот смутился, не осмеливаясь возразить.
Когда рабочие извлекли гроб и доктор Пырванов открыл его, Антонов взглянул на молодого коллегу. Тот был белым как полотно. Едва держась на ногах, он готов был в любой момент грохнуться в обморок.
— Хубавеньский, быстрее идите отсюда и выпейте холодной воды… Я так же выглядел на своей первой эксгумации. Помогает! А когда все пройдет, возвращайтесь.
— А я… и не… — лепетал Хубавеньский.
— Уходите! — повысил голос Антонов. — Не хватало, чтобы доктор занялся вами.
Ему тоже хотелось пойти выпить воды, но он воздержался. Стыдно было перед доктором Пырвановым, который невозмутимо продолжал заниматься трупом. Он рассматривал кожу на животе, внимательно вглядываясь через сильную лупу. Потом он протянул лупу Антонову. Как и положено в таких случаях, и вид трупа, и его запах были отвратительны, но зато отлично было видно — кожа повсюду оставалась гладкой, не тронутой скальпелем, без всяких следов операции.
— Конец! — отрубил Пырванов. — Нечего больше смотреть. И так все ясно — она никогда не оперировалась от аппендицита. Напрасно только потревожили покойницу. И нас тоже… В следующий раз верь баю Досю на слово… А теперь давай-ка пойдем выпьем чего-нибудь грамм по сто. И молодому будет полезно, да и тебе тоже, как я вижу.
Как было обговорено, машина пришла в условленный час. Антонов сел не рядом с водителем, как обычно, а занял заднее место. Шофер Кирчо только спросил, заезжать ли за кем, а когда понял, что они отправятся вдвоем, свернул в сторону бульвара Ленина, Он сразу же сообразил, что подполковнику не хочется говорить, и молча повел машину в сторону Пловдива.
…В канцелярии больницы, видимо, уже были готовы к повторной проверке — ему сразу же принесли историю болезни. В этом не было ничего подозрительного, ведь несколько дней тому назад Хубавеньский уже брал историю болезни Пепи и регистраторша знала, где она находится. Антонов внимательно посмотрел документы. Пенка Василева-Костадинова (так Пепи именовалась до замужества) поступила в больницу 5 мая 1966 года с диагнозом острого аппендицита и в тот же день была прооперирована. А 12 мая того же Года ее выписали домой.
Вчера утром, после того как он решил, что ему самому нужно побывать на месте, Антонов посетил своего школьного товарища доктора Паскала Матева, главного врача одной из столичных клиник. Они не виделись долгие годы, и тот принял Антонова с нескрываемым удивлением. Он вначале подумал, что случилось нечто с его подведомственной больницей и это привлекло внимание друга детства из криминального отдела милиции. Как только он убедился, что интересы Антонова носят чисто познавательный характер, то постарался объяснить ему порядок, существующий в больницах, познакомил с документацией и с тем, как она оформляется. В конце Антонов спросил его, можно ли получить документ об операции человеку, который на самом деле не оперировался. Доктор Матев даже обиделся из-за недоверия, проявляемого представителями следственных органов к его коллегам. Ответ его был категоричен: это абсолютно исключено! И все-таки после добавил: бывает, случается, но это уже носит характер служебного преступления. Впрочем, и тогда очень трудно выдать фальшивый документ, поскольку много людей участвует в оформлении истории болезни. Как пример этого он дал Антонову отчетную форму Б-3 — историю болезни, которая обязательно подписывается двумя врачами, лечащим и заведующим отделением. История болезни Пепи, как сейчас обратил внимание Антонов, была подписана только одним врачом — какой-то неразборчивой и небрежной подписью.
В регистрационной ему пришлось попросить приемную и выпускную книги за 1966 год. Их принесли сравнительно быстро. Но там «все было в порядке» — принята 5 мая с предварительным диагнозом острого аппендицита, выписана 12 мая здоровой, после проделанной операции. Антонов уже не знал, чему теперь верить. Трупу или документу, кем-то заполненному…
