упор полоснет скрытый за пригорком пулемет.
Но пока что они продолжали идти.
Голова колонны вдруг растеклась — тылы с минометами поотстали, а передние ускорили шаг: то ли что-то и впрямь заметили, то ли подозрительными показались хата, сарай, желтоватая кромка траншеи. Они надвигались стремительной толпой, были уже где-то на уровне заросшего кустарником взгорбка, таившего пулемет, — самый раз ударить. Но пулемет молчал. Еще секунду, две, три. У Антона засосало под ложечкой, пальцы поджались в сапогах, ощущая влажную теплоту портянок.
— В чем дело? — процедил майор.
— Надежные ж ребята, — пробормотал старшина. — Кошкин и Филипченко. Сам не пойму.
Все, кто был рядом: Арсланбеков, Борис, Антон, Васька — смотрели теперь на майора, словно от него зависело оживить молчавшую, как смерть, огневую засаду с неизвестными ребятами, в сущности, тыловиками, может быть, впервые оказавшимися лицом к лицу с врагом, — открой они огонь, и эта темная лава могла смести их мгновенно. «Струсили?» — словно было у всех на языке, никто не произнес его вслух, лишь у Бориса вдруг сорвалось:
— Разрешите мне туда, майор. Еще успею…
— Отставить…
— А вы… верите в них?
— В них-то я верю…
Антон заметил, как Борька чуть заметно дернулся, словно его хлестнули по лицу.
— Старшина, — сказал майор не оборачиваясь, — возьми с собой кого-нибудь…
Он не договорил — немцы вдруг открыли огонь и побежали. Казалось, пламя вырывалось у них из животов. Выпрыгивать из окопа было поздно, густо, с посвистом засекло воздух. Немцы были совсем близко, метрах в полуста, хмурые, сосредоточенные, какие-то все одинаковые в лунных потемках.
Замерла отведенная рука майора, сжимавшая ракетницу.
Что-то вдруг произошло: справа над бруствером замаячил Борькин шлем, блеснула на отлете винтовка, и голос его, незнакомо взвизгнувший, ударил по ушам:
— За мной! В штыки их, ребята-а!
— Назад! — заорал Арсланбеков, схватив Борьку за ногу, но тот, как-то странно крутнувшись, уже падал на бруствер. Несколько человек, метнувшихся следом, залегли. И одновременно взвилась ракета, полого как снаряд ударившись о немецкую цепь, и окопы захлебнулись в огне.
…Время словно остановилось, замерло. Где-то слева завязалась рукопашная. Белая кубанка горца металась вдоль окопа, взлетал автомат, рядом кренилась в ударах длинная ломаная Васькина фигура, все перемешалось, хрипя, матерясь, сплетаясь в живой стонущий клубок, и. опять стена огня отсекала, откидывала орущую массу гитлеровцев, а кубанка уже снова мелькала вдали, и оттуда слышалась ругань, надсадный голос Арсланбекова…
— Бей, бей гадов, рэ-ежь!
Васька сидел уже на дне окопа у самых ног Антона и, обхватив руками голову, приговаривал:
— Ну японский бог, ничего не вижу, ну падла…,
Антон едва разжал занемевший на спуске палец, нашарил на поясе тяжелый диск, стараясь вбить его дрожащей рукой, не успел — совсем близко увидел ощеренный рот, чьи-то ноги, взлетевшие над ним, с размаху двинул прикладом по темному навалившемуся на старшину телу, по каске, по затылку… И снова жал на спуск до глухоты, до звона в ушах, пока кто-то не стукнул его по плечу. Оглянулся на сверкнувшие мимо белки лейтенанта.
— Береги патрон!
И словно пелена спала с глаз: темными живыми комьями отползала в беспорядке вражеская цепь, и тотчас по окопам часто ударили минометы, ком земли хлопнул по зубам, он сплюнул липкий песок, с солонцой, уткнулся головой в сухую насыпь, пережидая оглушающий треск, дыша гарью, пылью, порохом.
Старшина, напяливая мятую пилотку, ткнул его в бок, рванув зубами белый марлевый пакет.
— Спасибо, малый…
Это за немца, того, с каской.
— Это ж надо, — нервно посмеивался старшина, бинтуя руку поверх гимнастерки, — это ж надо, какой случай! Марусь, давай помогай!..
Здоровенная санинструкторша склонилась поодаль над Борисом, юбка обтягивала ее бедра. Стоявший под ними горец-лейтенант, отводя глаза, ругался:
— Кой черт тебя понес? Людей берегать надо, не патрон. Сбил нам время! Герой, елки мать…
Луна висела над полем как огромный фонарь. Видно было, как отползают в ложбину немцы, оставляя на поле убитых и раненых, казалось, человеческими голосами стонет земля. Майор был без фуражки, со встрепанным седым вихром, всматривался в лунные сумерки, откуда слышались обрывистые команды, — темная масса оттягивалась влево, к кустарнику. Он что-то пробормотал про себя, повернувшись, отыскивая кого-то глазами. Посторонился, пропуская медсестру и какого-то солдата, тащивших на плащ-палатке Бориса. Несколько тяжелораненых уже были отнесены за хату, где стояла запряженная повозка и пугливо всхрапывал конь. Мысли все еще рвались вразброс. Антон помог вытащить Бориса наружу. Мертвенно- белое лицо его чуть кривилось в улыбке.
— Куда тебя?.. Тяжело? — спросил Антон.
— Не знаю. В живот… — Голос его словно бы пропал. Антон нагнулся и уже вблизи увидел все тот же тонкий рот в усмешке. — Не жалей. Все тут останемся…
— Помолчал бы.
— Старшина, — окликнул майор, — документы в порядке?
— На возу, товарищ майор. При ездовом.
— Пусть грузит раненых — легкие пешком. И дует на Морозовку, может, проскочит. Все равно остальных вывозить не на чем.
Остальные, подумал Антон, это те, кто еще будет ранен. Им оставаться здесь, с теми, кто пока жив. А Борьке, может, и повезло.
Старшина вскоре вернулся, майор о чем-то заговорил с ним, показывая рукой в сторону немцев. Антон прислушался.
— Возьми с собой кого-нибудь, и побыстрей… Ну а с подопечными своими, — голос майора снизился до жесткого шепота, — решай на месте сам!
«Подопечные», смекнул Антон, это те двое. Кошкин и другой, забыл фамилию.
Значит, старшина пойдет сейчас к тому кинжальному, так и не ожившему пулемету. И сам не понял, как сорвалось:
— Чем кого-нибудь, лучше — меня… Пулеметчик же я!
Майор чуть помедлил, старшина, опережая его, сказал:
— Беру, товарищ майор.
— Давайте. Возьми у санитарки автомат. И гранат побольше.
— Ясное дело.
Они вышли к концу траншеи. Старшина, пригнувшись, какое-то время вглядывался в кустарник, обернулся, шепнул:
— Рванули.
Голое место пробежали пригнувшись, падая, вскакивая, через колдобины и воронки, под редкий посвист пуль. В кустарнике на мгновение припали к траве, отдуваясь, и снова помчались, обдирая лица о хлесткие ветки. Этот чертов старшина пер, словно кабан по зарослям, напролом. Но когда Антон, споткнувшись, шлепнулся в ямину, вдруг откуда ни возьмись над ним, возникло широкое потное лицо старшины.
— Ну что, целый? Кто ж так ходит? А? Глаза под ладонь, сам гляди под ноги и по сторонам сквозь пальцы, а ты ветки мордой ловишь, весь в крови.
— Ты-то откуда знаешь, как надо? — спросил Антон, поднимаясь.
— Тайга научила, охотницкое дело. Ты сам откуда?
— Неважно, пошли.
