переулкам. Вскоре «Лада» пристроилась в каких-то двадцати метрах позади нее.
— Что будем делать? — спросил водитель.
— Попробуйте обогнать. Только поосторожнее.
— Хорошо. Сделаем…
«Лада», стремительно набрав скорость, почти поравнялась с такси. Но такси дернулось влево, загораживая проезжую часть. Наконец на одном из поворотов «Лада», въехав на тротуар, сумела вырваться вперед. Преступник резко крутанул баранку, пытаясь достать «Ладу» бампером, и не рассчитал: проскочив тротуар, машина снесла небольшой застекленный киоск и, чирканув боковиной о фонарный столб, уткнулась в кустарник.
Когда Бикезин выскочил на дорогу, преступник уже успел нырнуть в подворотню дома. Он кинулся следом, и как раз в этот момент прогремел выстрел. Ваулин прыгнул за большой мусорный ящик. Снова громыхнул выстрел, и пуля, срикошетив от стены, впилась в землю рядом с капитаном.
Слегка высунувшись из-за своего укрытия, Бикезин выстрелил, целясь выше вспышки. Ответного выстрела не последовало. Преступник, который укрывался за трансформаторной будкой — Бикезин успел заметить его фигуру, — попал в западню: позади высился каменный забор, перескочить через который тот не мог при всем желании. Капитан включил свою портативную рацию, пытаясь выйти на связь с опергруппой, и тщетно — видимо, при падении он ее повредил.
«Нужно брать!» — решил Бикезин и посмотрел на своих помощников. Ваулин лежал на дороге, а водитель «Лады» переползал за угол дома, к капитану. Бикезин привстал, пытаясь прикинуть расстояние от будки, и едва успел отпрянуть за ящик: еще одна пуля разнесла в щепки доску над головой. «Интересно, какой системы у него оружие? — подумал капитан, считая выстрелы. — По звуку — калибр крупный, явно не дамская хлопушка, но вот сколько патронов в обойме?..» Нащупав камень, он отшвырнул его в сторону — снова удар пули о стенку ящика. Бросил второй камень, и опять прогремел выстрел. На третий раз уловка не удалась — выстрела не последовало. «Сколько же у него патронов в обойме? Семь? Девять?» — думал Бикезин, наблюдая за действиями преступника, который переползал за старый «Москвич», стоявший в глубине двора. «Неужели «вальтер»? Девятизарядный… Тогда еще три в запасе. Или наган? Звук похож… Проверим еще раз». Бикезин снял пиджак, повесил его на палку, которая лежала у стены, и приподнял над головой. Выстрел не заставил себя ждать. «Так, похоже, что «вальтер», патронов не бережет, — удовлетворенно констатировал Бикезин. — Еще одну пулю — мне, а последнюю — себе? Не исключено. И даже очень похоже. Как видно, ему терять нечего… Ну что же, нужно рискнуть спровоцировать его опустошить обойму. Даже если есть запасная, перезарядить не успеет… Брать только живым!..» Подобравшись, капитан метнулся вперед, к трансформаторной будке. Выстрел, второй! Пуля обожгла предплечье, но капитан снова ринулся вперед, к «Москвичу». Преступник побежал к забору, нож сверкнул в его руке. Бикезин отбил удар ногой в высоком прыжке. Следующий удар преступник нанести не успел — мгновенный захват с подсечкой оторвал его от земли, и он со всего размаха грохнулся на камни. Все! Теряя сознание, Бикезин всем телом навалился на преступника, пытавшегося вывернуться…
Очнулся капитан от запаха нашатыря. Ему помогли подняться. Вокруг толпились люди, видимо, жильцы близлежащих домов. Чуть поодаль сидел на земле со связанными руками и тот человек, который так нужен был капитану только живым. Бикезин подошел к нему.
— Ковальчук? Или как тебя там?.. Вот и встретились… пришелец с того света.
Бикезин спокойно посмотрел в его холодные, полные страха и ненависти глаза и медленно пошел навстречу милицейскому «газику», который заруливал во двор.
17
В кабинете было душно. Капитан подошел к окну, отдернул штору. Ветерок ворвался в комнату и вымел назойливую духоту.
— Как здоровье, Алексей Иванович? — В кабинет вошел Кравцов с перебинтованной рукой на перевязи.
— А я только что 6 тебе подумал. На здоровье уже не жалуюсь, заштопали меня врачи по всем правилам. Как у тебя, Костя?
— У меня еще не скоро гипс снимут… Зудит…
— Да, поработал-таки своими «рычагами» Мирон Сергач.
В дверь кабинета постучали.
— Войдите!
— Извините, я вам не помешал? — Адвокат Михайлишин нетвердыми шагами направился к столу капитана.
— Нет, нет, прошу вас, Богдан Станиславович. Садитесь…
В который раз Бикезин поражался тем метаморфозам, которые происходили на его глазах с адвокатом. И сегодня — тем более. Перед ним сидел старый, испитой, заросший щетиной человек. Костюм в сальных пятнах, несвежая рубашка с оборванными пуговицами, небрежно повязанный галстук с замусоленными концами… И руки… Какие-то жалкие, беспомощные, с обгрызенными ногтями, они то и дело суетились в поисках чего-то невидимого, эфемерного, которое все время ускользало, заставляя их владельца недоумевать, страдать и бояться. Потухшие глаза адвоката, подслеповато щурясь, беспокойно ощупывали стол, стены, пол в кабинете и даже словно бы что-то внутри себя.
— Я слушаю вас.
— Алексей Иванович, бога ради, простите мне мой вид. Мне стыдно… Я виноват…
— Что случилось?
— Скажите, капитан, вы представляете, что такое идти в атаку? Во весь рост, под пули, в разрывах мин и гранат… Страшно? Да! Очень… Но рядом с тобой твои товарищи, друзья. А позади Родина. Смерть — не избавление от мук и не просто шаг в небытие, а продолжение жизни. Пусть не твоей — твоих детей, внуков, родных и близких, твоих друзей… Я прошел всю войну от порога родного дома до Берлина. Со смертью в обнимку — но я ее не боялся. Нет! Не было в моем сердце такого чувства, понимаете, не было! Два тяжелых ранения, контузия и бог знает сколько мелких царапин — все выдержал. Верил в жизнь… в будущую прекрасную жизнь. А вот теперь… Теперь я боюсь! Я трус! Понимаете, трус!..
— Успокойтесь, Богдан Станиславович! Что с вами?
— Со мной? Со мной пока ничего. И это самое страшное! Пока ничего. Пока…
— Так все-таки скажите же наконец, что с вами происходит?
— Капитан, я знаю, от чего умерли Слипчук и Лубенец. Нет, не перебивайте меня! Давно знаю…
— Откуда?
— Алексей Иванович, я уже четверть века работаю адвокатом… Записка. Все дело в ней… Я понял, все понял. Это не блеф.
— Да, вы правы.
— Вот! Я испугался… Смерти испугался! Чего ради? В мои годы? Запаниковал. Это я — то, полковой разведчик, старший сержант Михайлишин! Да какой я после этого!.. Ходил в штыковую — не боялся, «языка» брал — не боялся, сколько раз прикрывал отход разведгруппы — не боялся! А теперь вот… струсил. По ночам не сплю… Стыдно! Опустился!..
— Я просто затрудняюсь что-либо вам ответить. Все это очень сложно. Мое сочувствие вам не поможет. Но я думаю, что вы совершенно напрасно себя изводите.
— Да, да, может, вы и правы. Может быть… Послушайте, Алексей Иванович! Мне помнится, вы однажды спросили у меня про Ковальчука.
— Просто, в разговоре…
— Не-ет, не просто! Я понимаю: идет следствие, и вы не вправе мне что-либо рассказать. Служебная тайна… Вот я после этого разговора и задумался. Почему именно Ковальчук? И кое-что вспомнил! Не знаю, насколько это вам интересно, но поведение Ковальчука в тот день было какое-то странное…
— В какой день?
