Они летели по радужным тоннелям, нечувствительно переходящим один в другой. Юрка оказался впереди, архангел сзади, сопровождал. Когда казалось, что стенки очередного тоннеля вот-вот сомкнутся, архангел затверженно-величественным жестом устранял тупиковое препятствие. Юрке в принципе ничего не оставалось, как лететь впереди.
«Вот ведь гадская система, — негодовал про себя Юрка, — воспитали: сам на свою беду лечу. А может, как раз и не надо лететь». Хотелось повернуть назад, но останавливали два соображения. Во- первых, далеко уже залетел и обратной дороги не знает. Во-вторых, интересно, кто встретит.
Чем ближе подлетали они к неведомому, тем чище становились цвета вокруг. Радужная пестрота отступала. И провожатый смотрел все суровей. Он уже пытался одним движением бровей руководить Юркой, на что Юрка отвечал умышленной небрежностью полета, так что тоннелям приходилось изгибаться и даже несколько менять свои очертания. В конце пути, когда сиреневый цвет сменился благородно-серым, отставший было архангел сократил разрыв и попытался взять Юрку за локоток, даже сжать локоток, чтобы предстать перед Неведомым в роли не просто провожатого, а конвоира. Юрка в ответ на это скорость свою резко увеличил, конвоир тоже вынужденно увеличил. Тогда Юрка резко тормознул и согнулся, сколько возможно было, так что сопровождающий перелетел через его спину в врубился прямо в ноги Всевышнему.
— Ангел смерти, — предостерегающе обратился к Юрке Всевышний, плавным жестом отстраняя кувыркающегося архангела. Тот вроде бы даже в росте уменьшился и застыл поодаль, выражая всем своим видом, что он-де привел и теперь его дело сторона.
Юрка поднял глаза на Всевышнего. Присутствие Бога явственно ощущалось. Но это был не тот Бог, что на иконах, не тот, за которым церкви, религия, попы и псалмы. Это был тот, чьего имени не знал никто, но каждый называл привычными для себя псевдонимами. Тот, который Бог-с-тобой, и Не-дай-Бог, и С- нами-Бог.
— Почему? — спросил Юрка у Бога.
— А почему бы и нет? — ответил Всевышний, посмотрев сквозь Юрку. — Ведь ты убивал и был убит.
— Я убивал по необходимости, а убит без вины.
— По необходимости, — вздохнул Всевышний и протянул Юрке нечто вроде газовой зажигалки. Пояснил: — Огненный меч. Убивай и впредь.
— Господи, — взмолился Юрка. — Я не готов.
— А я? — ответил Бог и исчез.
Юрка повертел меч справа налево, покосился на архангела, но тот стоял, обиженный, и смотрел в сторону, чистил белоснежные перышки.
«Это, наверное, надо так, — подумал Юрка о мече, и меч спрятался в ладонь. — И так!» — меч полыхнул в руке, как язык огнемета.
— В следующий раз, — обратился он к архангелу, — стучать надо, когда входишь. А сейчас обратно сопроводи, хожалый.
— Сам дойдешь. Вниз не вверх, — совсем уж обиделся архангел.
Юрка безнадежно махнул в сторону архангела рукой и провалился по направлению к земле, скользя по все более радужным разноцветным каналам.
Совершенно неожиданно для себя он вынырнул не над столицей, а там, где вовсе не собирался оказываться ни в прошлой жизни, ни в нынешней, но куда приводила его судьба или рок — с постоянством, достойным лучшего применения.
Внизу по дороге, пыля, ехала набитая солдатами, как горошинами, бурбухайка. По ней палили. Над кипящим ущельем в клубах дыма и пламени раскаленной брони метался, злорадно хохоча, местный пестрый ангел. Вспархивающие души он когтил, мял и швырял парящему сбоку, пониже, черному Шайтану или, может, Иблису.
Два взвода зажал в ущелье Гаюр, лупя сверху, с господствующих высот из крупнокалиберных пулеметов. Грамотно зажал, впрок пошла Гаюру выучка в Рязани или в Казани, где он там воевать обучался. Хотя одной выучки здесь было мало. Эти горы были для него родные. На кладбище лежали предки Гаюра, те, что трепали еще войска Александра Македонского, били римлян и англичан. Зеленое знамя пророка овевало горы, и Юрка почувствовал, что здесь, под чужим небом, на чужой земле, он бессилен.
Посреди ущелья, где ребята пытались занять круговую оборону, рвались реактивные снаряды. Кто-то отчаянно вызывал помощь по радио. Им спешили на помощь — навстречу собственной смерти, по шоссе — под безоткатки, с воздуха — под стингеры и зенитные пулеметы. Над ущельем все так же летал и хохотал пестрый местный ангел.
Задохнувшись на секунду от негодования, Юрка кинулся на пестрого. Тот, не глядя, отшвырнул его локтем. Снизу вынырнул черный и ухватил Юрку за ноги. Юрка дернулся раз-другой, вырвал ногу, съездил черного пяткой по зубам и вспомнил про меч. Меч полыхнул в его руке, как факел над скважиной, горы треснули по разлому, и такая волна ненависти хлынула из земли, из чрева гор, что Юрку этой волной просто смыло, закружило, завертело и вышвырнуло куда-то, очень далеко. А за его спиной погибали наши ребята.
Юрка огляделся по сторонам: куда же его отнесло. Вокруг была та же жара, тот же песок, но он почему-то лежал в пыли, а перед глазами его торчал диагонально-полосатый пограничный столб. От расстройства Юрка даже, казалось, летать разучился. Сидел на гудроне шоссе и не двигался с места. По шоссе, крепко задев невидимого ангела боком, полз танк. Танк ехал домой, сминая гудрон. Танк пыхнул на битого ангела соляркой. За первым танком накатывался второй, и Юрка, опасаясь, как бы встреча с ним не вышла бедой дембелям, кое-как приподнялся, оторвался от шоссе и полетел в ту же сторону.
На этот раз он не спешил, летел себе помаленьку, со скоростью среднего самолета, и земля под ним расстилалась, открывая взгляду пески и заболоченные поймы, коптящие небо заводы и неухоженные поля.
«Если я ангел смерти, что же все-таки это означает? — думал Юрка мучительно. — И что может меч в моих руках? Оружие это или просто знак отличия, вроде удостоверения? Глазное — посоветоваться не с кем, совсем не с кем поговорить».
Конечно, лучше всего было бы посоветоваться с кем-то своего ранга, только где же такого взять? А еще считается, что у каждого, так их сколько было б! «Может, не надо мне убивать, а просто заняться какой-нибудь охраной? Для охраны тоже оружие нужно, меч нужен. Кого бы мне выбрать, чтобы охранять? А если — маму?» — Но, додумавшись до этого. Юрка только сильнее расстроился. Он знал почему-то, что быть маминым ангелом-хранителем — не его удел. Он и явиться-то матери боялся. Не за себя, за нее боялся. Хотя мама-то как раз все могла понять и нашла бы, что посоветовать.
С архаягелами же связываться Юрке не хотелось. «Господи!» — позвал он осторожно, но не получил ответа. Ясно, не до того Всевышнему, чтобы каждому его права и обязанности толковать.
Й тут донесся до Юрки звук, резкий сначала, а потом громкий, раскатистый, отличный от других, Юрка полетел на этот звук, будто поймали его на крючок и потянули за леску. Звук нарастал, наполнялся цветом. Из всех шумов эфира он один был живым и манящим.
Пели колокола. Юрка сделал круг над этим красным звоном и спланировал к высокой соборной колокольне.
Красный звон обволакивал приднепровский пейзаж. Осенним пламенем горели задумчивые акварели.
Звон был воскресный.
На колокольне Юрка увидел не скелет, но что-то вроде фигуры звонаря, истово раскачивающегося. И внизу, у собора, среди привычных уже скелетов, овеянных легкой дымкой, оказались вполне вещественные тела. Не страхом, болью или желанием веяло от этих немногих людей в толпе костяков, а незнакомым дыханием веры. Что-то подсказывало Юрке, что тут его смогут увидеть, и он предстал перед одним из тех, кого сам видел во плоти — перед высоким сутуловатым мужчиной средних лет, стоящим в отдалении от основной массы, в боковом приделе. Мужик не рухнул на колени, а опустился медленно, будто сел, и заговорил шепотом, но не с ужасом, а, кажется, даже с радостью.
— Вижу, — сказал тихо он, — вижу, Господи, слава Тебе!
