а возможно, это был кто-то, кому не нравится, что я нахожусь в Калимпонге и задаю людям вопросы. И я начинаю думать, что этот последний вариант наиболее реален.
— Какие же вопросы вы задаете, мистер Уайлэм?
Кристофер все рассказал ему. Кормак помолчал какое-то время, собираясь с мыслями. Свет дешевой свечки резал ему глаза, он отвернулся от него.
— Не думаю, что мне дозволено спросить, почему вас так интересует этот монах. Или, прежде всего, почему кто-то похищает вашего сына и потом привозит его в Калимпонг или даже в Тибет.
— Все, что я могу сказать, это то, что я когда-то работал на правительство; кое-кто полагает, что похищение моего сына связано с моей работой. Мы знаем, что монах доставил сообщение из Тибета и что послание было адресовано человеку по имени Мишиг, монгольскому торговому агенту.
— Да, я достаточно хорошо знаю Мишига. Я не удивлюсь, если узнаю, что он замешан в какие-то темные дела. Продолжайте.
— Проблема заключается в том, чтобы узнать, как человек, находившийся при смерти, у которого вроде бы не было посетителей и который якобы был в забытьи, умудрился передать кому-то свое послание. Я начинаю думать, что просто теряю здесь время.
— Я бы не был так уверен в этом, — спокойно сказал Кормак.
Кристофер ничего не ответил, но почувствовал, что атмосфера в комнате изменилась. То ли от выпитого, то ли в результате воспоминаний, то ли по причине позднего времени на смену язвительному цинизму Кормака пришла сдержанная серьезность. Он был похож на человека, готового раскрыть тщательно скрываемые секреты.
— Я думаю, — произнес доктор, тщательно подбирая слова, — что тот, кого вы ищете, есть не кто иной, как преподобный доктор Карпентер. Он достаточно хорошо знает Мишига. И, если я не ошибаюсь, монаха он знал еще лучше. Но, по правде говоря, столь же вероятно, что Цевонг сам отнес послание Мишигу. Поверьте мне, что это сделал либо Карпентер, либо Цевонг.
После слов Кормака воцарилась глубокая, ничем не прерываемая тишина. Кристофер задержал дыхание, а потом медленно перевел его.
— Карпентер? Но почему? Какими мотивами может руководствоваться такой человек, чтобы начать носить по городу послания от имени человека, которого он считает поклонником Сатаны?
— Мотив? У нашего маленького Джонни Карпентера? Боже праведный, если мы начнем говорить о мотивах, это займет у нас всю ночь.
— Ну и каковы же они?
Кормак ответил не сразу. Возможно, пришел его черед быть подозрительным. Кристофер почувствовал, что, положив начало откровениям, его собеседник уже начал жалеть об этом.
— Давайте начнем с другого, — предложил он. — По официальной версии Цевонг скончался, не вынеся тягот дальнего пути. Я лично писал свидетельство о смерти. Вы найдете копию в книге регистрации рождений и смертей округа Калимпонг. У человека по имени Хьюз, уроженца Уэльса из Нита. Мы все здесь кельты. Но, в любом случае, Цевонг умер совсем не от этого. Вы меня понимаете?
— Как он умер? — спросил Кристофер.
Он заметил, что Кормак все чаще прикладывается к бутылке.
— Он покончил жизнь самоубийством.
Он произнес это так, что Кристоферу показалось: «Он пожелал нам спокойной ночи». Кристофер представил умирающего монаха в постели. «Покойной ночи», — всплыл далекий голос матери откуда-то из глубин детства. Цевонг прошел через ледяные перевалы и навсегда успокоился.
— Наверное, я вас не понял.
— Не поняли? — голос Кормака был мягким и жалостным. Он видел мертвеца, дотрагивался до его лица, его кожи. — Вы думаете, что буддийский монах не может убить себя? Для некоторых из них вся жизнь это медленное умирание. В Тибете есть люди, которые находят себе небольшое отверстие в скале и просят, чтобы их заложили кирпичами, оставив небольшое отверстие для того, чтобы ему могли передавать еду, а он мог отдавать свои фекалии. Вы знали об этом? Это смерть при жизни. Такой человек может прожить долгие годы. Они входят туда молодыми людьми и умирают глубокими старцами. Дело даже не в этом, жизнь тяжела сама по себе. Отчаяния, искушения, темные моменты. Желтое монашеское одеяние не гарантирует защиту от человечества.
Они замолчали. В тишине капал со свечки воск. Пламя замигало, а потом выпрямилось.
— Как он это сделал? — спросил Кристофер.
— Повесился.
Карпентер рассказал, что он повесился в комнате, которую ему предоставили. Он использовал веревку, которой подпоясывался. В потолок был вбит крюк. Это было на чердаке, в маленькой комнатке, в которой они хранят всякие коробки. Он прикрепил веревку к крюку.
Кристофер поежился.
— Я не понимаю, — произнес он. — Я не могу понять, как человек может сделать такое, — уничтожить свою собственную жизнь. Я могу понять убийство, но не самоубийство.
Кормак посмотрел на Кристофера. В глазах его была печаль, которую не могло скрыть даже выпитое виски.
— Счастливчик, — заметил он и снова замолчал.
На улице бегали собаки. Или это был один зверь, почти неслышно крадущийся в тишине?
Кристофер прервал молчание очередным вопросом:
— Почему он убил себя? Вам это известно?
Кормак покачал головой.
— Я не могу ответить на этот вопрос. Я думаю, что Джон Карпентер может, но будьте уверены, что он этого не сделает. Однако у меня есть пара идей насчет этого.
— Идей?
— Я думаю, что у Цевонга были проблемы. Возможно, они были серьезными, возможно, они просто казались ему таковыми: этого я точно не знаю. Но то, что проблемы у него были, это бесспорно. — Доктор сделал короткую паузу и тут же продолжил: — Прежде всего, я не думаю, что он был буддистом. То есть он больше не был буддистом. Готов биться об заклад, что его обратили в христианство.
Кристофер с удивлением взглянул на ирландца.
— Я не понимаю. Он был тибетцем. В Тибете христиан нет. Он носил одеяние буддийского монаха. К тому же он умер. С чего вы взяли, что он был христианином?
Кормак подкрепился своим пойлом, прежде чем продолжить.
— Есть пара моментов. Я забрал тело в госпиталь, чтобы обследовать его. Когда я раздел его, я тщательно обыскал одежду, потому что хотел убедиться в том, что собрал все его личные вещи, потому что их вместе с телом следовало передать старому Норбху. Именно тогда я нашел письмо и записку в его мешочке вместе с молитвенником, амулетом и всем прочим. Но угадайте, что он носил на шее и тщательно прятал под одеждой? Крест, мистер Уайлэм. Маленький серебряный крестик. Он все еще спрятан в моем столе. Я покажу его вам, если хотите.
— Никто не задавал вопросов по поводу самоубийства?
— Кто? Вы же не думаете, что я рассказал Норбху Дзасе, что один тибетский лама покончил с собой? Я сказал вам: я лично написал свидетельство о смерти. В это время года от обморожения погибает немало людей. Среди них много тибетских монахов. Так что вопросов не было.
— А что насчет Карпентера? Вы сказали, что думаете, будто он может знать, почему монах покончил жизнь самоубийством.
Кормак ответил не сразу. А когда ответил, в голосе его появились осторожные нотки.
— Разве? Да, я думаю, что он должен что-то знать, хотя и не могу это доказать. Дело в том, что до того, как это случилось, монах жил у Карпентера. Существовала история о том, что Цевонга нашел на дороге какой-то крестьянин и привез его в Нокс Хоумз, а на следующее утро он умер. Наверное, вы сами слышали эту историю. Это то, что рассказал мне Карпентер, а я рассказал Фрэйзеру. Но это полная ерунда. Я случайно узнал, что Цевонг прожил у Карпентера по меньшей мере неделю, прежде чем покончил с собой. Цевонг не был каким-то несчастным бродягой, случайно оказавшимся в Калимпонге, которого пригрел добрый доктор Карпентер и который покончил жизнь самоубийством в его доме. Нет, единственной целью
