Они снова подошли к комнате геку и прислушались. Там по-прежнему было тихо. Из лха-кханг доносились гимны
Позже он часто удивлялся тому, что не закричал, когда открылась дверь. Или ужас был настолько огромен, что его мозг не смог сразу воспринять его? Или он в одно мгновение оказался за пределами обычного ужаса, в другом пространстве, где молчание было единственной речью?
Он почувствовал, как Чиндамани вцепилась ему в руку, но у него было такое ощущение, словно его плоть и ее плоть принадлежали миру, который он только что оставил позади. Кто-то зажег лампы и прикрепил их к стенам через определенные интервалы, так что вся комната была отлично освещена.
К потолочным балкам были привязаны веревки, десятки веревок, и они напоминали ползучие побеги джунглей, свисающие с низких ветвей так, что хорошо были видны огромные перезревшие плоды. Веревки были туго натянуты и медленно поворачивались, отбрасывая тени. На конце каждой висело человеческое тело, тяжело раскачивающееся в полумраке комнаты. Тела напоминали манекены на складе портного, безликие, ждущие, когда их установят в витрине далекого города; или тряпичные куклы, ожидающие детей-гигантов, которые срежут их и начнут с ними играть.
Кристофер почувствовал, что его охватил страшный холод. Он наполнил все его тело, а в венах тек лед. Он вспомнил свой сон, в котором видел в приюте повешенных девочек, уставившихся на него широко раскрытыми глазами, раскрывших красные губы. Но это был не сон.
Он шагнул в комнату и пошел между телами, высматривая одно конкретное тело. Он увидел стоявший у стены стул, на который вставали жертвы перед смертью. Он представил, как чья-то нога заученным движением выбивает стул из-под ноги жертвы, как падает тело, как искажается в агонии лицо, когда врезается в шею веревка. Руки повешенных были связаны за спинами. Смерть была медленной и болезненной.
Внезапно он услышал, как вскрикнула позади него Чиндамани, в крике ее были боль и ужас. Он быстро повернулся, готовый кинуться к ней на помощь. Но было слишком поздно. Ее крепко держал Царонг Ринпоче, обхватив одной рукой за горло. В другой руке он держал револьвер, который приставил к ее голове. За ним, в дверном проеме, стояла группа вооруженных монахов.
— Бросьте оружие на пол, Уайлэм-ла, — произнес Ринпоче. — Если вы откажетесь, то богине Таре придется поискать себе новое тело.
Глава 32
— Вас предупреждали, чтобы вы не ходили в Тибет, — сказал Царонг Ринпоче, обращаясь к Кристоферу. Голос его был грустным, словно ситуация казалась ему неприятной, но неизбежной. — Вы предпочли проигнорировать это предупреждение. Погиб мальчик. А теперь ваша собственная жизнь под вопросом. Я мог спасти вас от всего этого. Помните это.
На самом деле Ринпоче был очень доволен собой. Боги улыбнулись ему после стольких усилий. И Русский был доволен — и его хозяева в Москве должны послать обещанную ими помощь. Теперь, когда он контролирует ситуацию, все будет по-другому. Боги с избытком компенсируют ему все лишения и неприятности прошлого. Он повернулся к Чиндамани.
— Мне жаль, моя госпожа, — произнес он, — но у меня есть инструкции взять вас с собой. Если вы будете вести себя соответствующим образом, вам не будет причинен вред. — Он убрал руку с ее горла и дал ей возможность отступить от него. Она шагнула назад, к Кристоферу, и крепко взяла его за руку.
— Ты ответственен за ... это? — Она сделала жест в сторону повешенных.
— Казни были необходимы, — объяснил Ринпоче, — для того, чтобы не было попыток помешать моей работе. Всем руководил Зам-я-тинг. Ему уже приходилось выполнять такие задания.
— А что с моим отцом? — спросил Кристофер. — Он тоже мертв?
Царонг Ринпоче пожал плечами.
— Он был настоятелем, — пояснил он. — Как бы я руководил монастырем, если бы оставил его в живых? Он был трулку. Пришло время ему найти себе новое тело.
Второй раз в жизни Кристофер выслушал известие о смерти отца, не проронив ни слова. Старик пришел к нему из тьмы и снова удалился во тьму, не узнанный, непрощенный, почти забытый. Теперь тьму унаследовал Кристофер. Позади него, в тенях, терялась фигура отца — это и было его наследство, и он знал, что скоро придет время предъявить на него свои права.
— В его смерти тоже повинен русский?
Ринпоче покачал головой.
— Нет. Я сам все сделал. — Он замолчал. — У нас нет времени на разговоры. Зам-я-тинг хотел бы видеть вас. С момента вашего появления здесь он много думал о вас.
Они тут же отправились в путь. Царонг Ринпоче шел впереди, а за ним следовали Кристофер и Чиндамани, окруженные четырьмя монахами. По пути Кристофер обдумывал случившееся. Работа по очистке монастыря была завершена, и Замятин полностью контролировал его — в этом сомнений почти не было. Номинально монастырь возглавил Царонг Ринпоче — как предполагал Кристофер. Но реальная власть, равно как и все нити управления, были в руках Замятина. То есть — нового правительства Москвы.
Они поднимались на верхний этаж, переступая через лежавшие на лестнице трупы.
— Что вы будете делать с трупами? — поинтересовался Кристофер. — Нелегко избавиться от такого количества тел.
Поначалу он подумал, что Ринпоче не ответит. Но он заговорил отстраненно и спокойно, словно был школьным учителем, которого один из учеников спросил по поводу великой чумы: «Как им удалось похоронить их всех, сэр?»
— Будут большие похороны под открытым небом, — ответил Ринпоче. — Небо потемнеет от стервятников. Это займет несколько дней, но птицы любят поесть, а монахи не слишком жирны.
Кристофер догадался, что он имел в виду под «похоронами под открытым небом». В стране, где было мало земли и еще меньше дерева, трупы редко хоронили или сжигали. Вместо этого трупы оттаскивали высоко в горы и искусно расчленяли мясницкими ножами. Мясо отдавали стервятникам, а кости толкли в порошок, смешивали с мозгом и отдавали птицам на десерт. Кристофер однажды видел стервятника после такого пира: птица так отяжелела, что не могла оторваться от земли; ее огромные крылья бессильно хлопали, издавая непристойный звук в тишине гор.
Лестница неумолимо вела их на верхний этаж, и наконец они вошли в длинный зал, где молча стояли гробницы, окруженные полутьмой. Медь, золото и серебро тускло поблескивали, напоминая о смерти. В дальнем конца зала, ярко освещенный свечами, сидел человек во всем черном.
Замятин был одет в самую что ни на есть простую одежду: китайский хлопковый костюм, состоявший из штанов и куртки. Он был коротко пострижен, хотя и не выбрит наголо, как монахи. Он сидел, скрестив ноги, на троне из подушек, как инкарнация какого-то подземного божества. Кристофер вспомнил слова Уинтерпоула, сказанные на прощание, о том, как большевики фактически поклоняются Истории, превращая ее в нечто божественное, руководящее всем во вселенной. Глядя издалека на Замятина, он подумал, что наконец видит Историю на троне, видит мир, воплотившийся в человеке.
Около Замятина сидели двое детей, Уильям и Самдап. Оба они выглядели испуганными, но явно прилагали все усилия к тому, чтобы подавить страх. На Уильяме были тибетские одежды, в которых ему, вполне очевидно, было неуютно. На Самдапе было монашеское одеяние из дорогой ткани, голову венчала синяя остроконечная шапка. Оба молча смотрели себе под ноги.
Кристофер ощутил, как забилось сердце. Приближаясь шаг за шагом к Замятину, он ждал, что Уильям вот-вот поднимет голову и увидит его. Он поднес палец к губам, чтобы предупредить сына, что надо молчать, но сам с трудом сдерживался, чтобы не рвануться к нему и не обнять его.
Они подошли к самому трону. Замятин не сводил с них глаз. Он следил за ними, как хищная птица, которая высмотрела себе очередную жертву и теперь ждет момента, чтобы спикировать на нее. Кристофер заметил, что его длинные тонкие пальцы напоминают когти. Руки его неподвижно лежали на коленях, как руки восковой фигуры, сидящей в музее.
