Мы ехали восвояси. По роли мне полагалось быть мрачным. И задания я не выполнил, не продвинулся даже в нужном направлении. И Майе изменил. Ладно бы Инне — перед ней бывал я грешен и прежде, привык к этому, но с Майей у меня такое впервые. И я должен был раскаиваться и напрасно искать оправдания в том, что сделано это для пользы дела, для блага семьи.
А я почему-то раскаяния не испытывал и оправдания себе не искал.
Странно, но то, что произошло в деревенской баньке на задворках бывшего Сашкиного дома, почти на глазах у моей бывшей учительницы, казалось мне простым и естественным, никак не затрагивающим наших с Майей чувств. Таким же простым, как припомнившееся недавно купание с Ниной на острове Любви. То, как мы стояли в воде, обнявшись, обнаженные и вовсе не бесчувственные, как могло бы со стороны показаться. Прекрасно чувствовал я все Нинино крепкое, спортивное и притом женственное тело, и она, надо полагать, ощущала мою напрягшуюся плоть. С Наташей у меня было то же самое. В точности. Только оба мы были старше тех купающихся детей. Мы уже давно перешагнули тот порог, который каждому из них еще предстояло перешагнуть. Поэтому мы и не ограничились невинным объятием, а естественно продолжили движение навстречу друг другу. То самое движение, на которое были уже запрограммированы наши тренированные, взрослые тела. То движение, которое когда-то могла сделать Наталья Васильевна. Если бы захотела пойти навстречу желаниям семнадцатилетнего учителя танцев. То, которое она сделала вчера вечером, легко подтолкнув меня в объятия своего второго «Я», своего продолжения, Наташи- младшей.
И еще я чувствовал, что поступал так для пользы дела. Что я должен был так поступить. Откажись я — и можно было смело бросать дальнейшие попытки, признаваться в своем бессилии, соглашаться с Горталовым, что десять тысяч долларов — красная мне цена.
А я не хочу бросать. Не хочу признаваться. И каяться ни в чем не хочу и не буду. Я лучше отдохну немного, закрою глаза и под ровный гул мотора буду вспоминать. Буду вспоминать пробуждение на рассвете, нет, еще до рассвета, когда солнце еще только готовилось показаться над лесом, а небо было прозрачным и почти белым, и вишни и кусты смородины вокруг веранды купались в росе, и какие-то пичуги возились и пробовали — робко, чтобы не разбудить, голоса в листве, и все это было словно впервые со мной, и уж точно впервые за последние десять лет, и в то же время было ужасно знакомо — вид, звуки, запахи, все это жило во мне с тех давних времен, когда мы странствовали на нашем «речном трамвае» по островам, ночевали под открытым небом у костра, вставали с рассветом, чтобы наудить рыбы к завтраку:
— Ты не спишь? — сонно спросила меня Наташа. — А почему ты не спишь?
— Светает: — прошептал ей на ухо я.
Можно всю жизнь прожить рядом с женщиной и ни разу не прошептать ей на ухо волшебное слово: «Светает: « — и умереть, так и не узнав, что это слово действительно волшебное, оно оказывает на женщин магическое воздействие, ни одна женщина не устоит перед вами, любая бросится в ваши объятия, если только вы шепнете ей на ухо волшебное слово. При соответствующих условиях, конечно. Условия могут быть разными, как разными бывают женщины, но одно обязательно: чтобы волшебное слово подействовало, его нужно произнести за миг до рассвета:
— Мы еще съездим куда-нибудь вместе, — пообещал я, прежде чем мы расстались.
— В деревню?
— Можно и в деревню.
— А сегодня с тобой, стало быть, нельзя?
— Сегодня — нельзя. Сегодня я должен ехать один. Все-таки она женщина. Она — моя старая подруга.
— Ну, я надеюсь, не очень старая?
— Не очень. Не старше меня. Даже на год младше. Но старше тебя притом значительно старше. И если она увидит нас вместе, то непременно догадается:
— Ну, это понятно. Я бы на ее месте сразу догадалась.
— И она догадается. Не глупее тебя. И это может мне все испортить.
— Понятно. Задумал трахнуть старушку для пользы дела.
— Знаешь:
— Знаю. Ты босс. Я — твоя помощница. Ты приказываешь — я исполняю. Ты говоришь — я молчу.
— Вот именно.
— Ни пуха ни пера, босс!
— К черту!
— Ты только будь поосторожнее с машиной! Не очень там форси перед своими старыми подругами. Мне, между прочим, обещали, что, если я буду хорошо себя вести и если помогу тебе справиться с заданием, эту машину мне подарят.
— Если я справлюсь с заданием, я сам тебе эту машину подарю!
Что-то непонятное мелькнуло в ее глазах. Сожаление? Недоверие? Раскаяние? Она тихо повернулась и пошла прочь. И только у подъезда обернулась и помахала рукой.
Первый раз в жизни я провел ночь с рыжей женщиной.
Первый раз в жизни вел машину с правым рулем.
Все в жизни когда-нибудь происходит в первый раз.
Никогда не думал, что Нина будет преподавать математику.
— Никогда не думал, что ты будешь преподавать математику.
— Интересно, а кем ты меня представлял?
— Не знаю.
В самом деле не знаю. Она могла бы: Могла учить танцам, это очевидно. Очевидности следует отбрасывать в первую очередь.
— Я даже не смотрю никогда:
— Я тоже.
Мы поняли друг друга с полуслова. Смотреть бальные танцы даже по телевизору — для нас мука мученическая. Слишком жива память тела. Слишком велика потеря. Такой страсти у нас не будет в жизни никогда.
Может быть — если о преподавании, — кройка и шитье, музыка (так и вижу ее за пианино рядом с туповатым учеником, похожим на меня в детстве). Химия, биология и география — никогда. Эти предметы она в школе от души презирала, а преподающих считала бездельниками.
— И сейчас презираю. Настоящие учителя — это математики, физики, литераторы и историки.
— И все?
— Все. Список закрывается.
— Странно, но я бы тоже поставил в списке математиков на первое место. Может быть, я все-таки догадывался?
— Вряд ли. Это ты сейчас подстраиваешься под меня. Пытаешься сочинить мне прошлое, которого у меня не было. Все гораздо проще, Сережа. Вспомни, я ведь вышла замуж за математика:
— А-а: Типа Жолио-Кюри и Мария Склодовская:
— Типа того. А потом увлечение компьютерами. И вот теперь я не только математик, но и программист. И веду в школе информатику. У нас, между прочим, шикарный компьютерный класс, новейшая техника, неограниченный доступ к Интернету:
— И кто за это платит? Родители?
— Угадай сам.
Мы сидели в ее кабинете. У Нины была неплохая трехкомнатная квартира в новом кирпичном доме. Уютная спальня, комната дочери — и кабинет. Он же гостиная.
— Гостей у нас бывает мало, так что в основном я здесь работаю.
Это заметно. Стеллажи с книгами, большой стол, уставленный аппаратурой. Компьютер: нет, два компьютера, один из них к тому же с двумя большими мониторами, принтер, сканер. Тот же набор, что у меня — то есть у Горталова, если называть вещи своими именами. Только гораздо современнее и: гораздо
