становился великим воином, настоящим Ганнибалом, сыном Гамилькара[7] ! Он вел свои войска через Альпы, ветер жег его лицо, боевые слоны гибли от холода, но глаза его горели, как пожары двух городов. Он спускался в италийские долины под ржание коней нумидийцев[8] и мерный стон мечей, бьющихся о щиты… Так он рассказывал, клянусь болотом.
— Такие сны можно увидеть и в китайской курильне.
— Это более чем сны, — возразил врач, увлекаясь любимой темой. — Когда говорят о гипнозе, имеют обыкновение утверждать, что это воля гипнотизера вызывает в спящем процессы транса и т. п. Конечно, воля здесь ни при чем. Я говорю спящему, что его тело бескровно, и кровь перестает литься из ран, я говорю, что его мышцы окаменели, и слабый человек лежит на двух подпорках, касающихся его затылка и ступней, выдерживая большой добавочный груз. Это общеизвестно. Гипнотизер не может подчинить чужой так называемой души, он лишь вызывает в ней какие-то неисследованные силы, ассоциативные процессы[9] мозга, и она более или менее раскрывает их, не переставая быть увлекающей загадкой…
— Хорошо, доктор! — прервал Гелий, явно любуясь необычайностью положения. — Ты хочешь усыпить меня и сделать только одно внушение: чтобы я вернулся в Страну Гонгури? Хорошо. Я готов на какие угодно опыты! Я только думаю, что меня трудно загипнотизировать… Впрочем, когда я засну, ты можешь попытаться. Сегодня я спал не более пяти часов.
Врач кивнул головой.
Коридор наполнился гиком и хохотом. Нелепо взвизгнула частушка. Кто-то тяжелый остановился у камеры, и в круглой дырке двери забегал мутный глаз.
— Не спишь, гады! — заорал голос. — Скоро тебе крышка.
Шум исчез, лязгнул железными зубами на гулкой каменной лестнице.
Старик прижал руку к решетке ребер. Гелий взглянул в побледневшее лицо и, вспомнив, заговорил спокойно:
— Что с тобой, Митч? Все хорошо. Я хочу плюнуть в глаза смерти. Что в самом деле дремлет в нас? Четыре года я знаю тебя, и теперь, здесь, ты остался таким же изобретателем экспериментов, каким был… А! Как мне сказать? Слышишь — тюрьма, камень, кованые приклады, гвозди сапог. Камень и железо. Ничтожество. А мы займемся нашим опытом! Я готов. У меня нет других мыслей…
Свеча погасла. Серый сумрак проник в квадраты окна. Гелий говорил:
— Теперь надо скорее заснуть. Спокойной ночи… — И совсем по-мальчишески улыбнулся. — Итак, мы отправляемся в Страну Гонгури!
Он отвернулся, закрываясь своей английской шинелью, снятой после боя с мертвого врага.
— Спокойной ночи, — машинально сказал врач.
Скоро он услышал ровное дыхание спящего, привыкшего засыпать в короткое время отдыха в грязи пристаней и вокзалов, в открытом море в бурю, в заставе перед тем, как идти в снега величайших равнин и стоять часами на грани борющихся миров и смерти.
Врач смотрел в лицо Гелия, освещенное голубоватым светом, и мысли его кружились. Его лихорадило. Он бормотал бессвязно.
— Электроны света, мысль в его мозгу… Мир… Мозг… Непонятно…
Он с усилием встал, очнувшись, и осторожно взял руку Гелия.
— Ты спишь, — сказал он, — спи! Волны мрака укачивают, как море.
Он приступил к своим внушениям.
Грудь Гелия расширилась. Он бредил и жестикулировал. Потом лицо внезапно побледнело, словно невидимая рука сдернула с него маску.
— В сущности, все гипнотические состояния индивидуальны, — пробормотал врач, прижимая пульс спящего, сам почти загипнотизированный спокойствием сна.
Тюрьма, камень, железо. В сумеречном сознании мелькнули врезавшиеся в память дни. Лицо Гелия было неподвижным.
…Гольден Гейт. Синяя соль и густой ветер. В России революция, Октябрь… После долгой работы он зашел отдохнуть в первую открытую дверь. Это был матросский салун[10] . Грязные сильные люди всех рас. Крики многих наречий. И в центре, он сразу заметил у подвального окна, напряженное от потока мысли лицо, такое же, как теперь.
…Чудовищные леса и деревни. Морозы, пред которыми градусы Фаренгейта[11] из сказок Лондона[12] — оттепель. Костры под лапами громадных елей. Крутящиеся саваны буранов… Потому что Гелий сказал тогда твердо и безоговорочно: «Надо ехать». Тихий океан остался на востоке, но огневая завеса уже разделила Азию и Европу.
…Хаос первоначальной власти. Сражения. Коммунистические отряды, скрывшиеся в тайге. Санитарная повозка под шкурой медведя. Ремень винтовки, прилипший к плечу Гелия… В декабре их окружили. Несколько человек по обычаю бандитских войн были доставлены живьем… Это — они.
Врач зажег спичку, чтобы закурить. Резкий свет упал на веки Гелия, спящий вздохнул глубже. Врач быстро бросил пламя.
Единственной его надеждой была миссия Соединенных Штатов, приехавшая в город. Говорили, что американцы, помогая излюбленному порядку паровозами и теплым бельем, иногда бывали в тюрьмах перед большими расстрелами, стесняясь финансируемого ими варварства, и, кажется, спасли кого-то. Он слышал фамилию Д. Мередит. Не тот ли Мередит, которого он лечил?
Врач эмигрировал сразу после 1905 года. Ему «повезло», как говорили. Он спокойно практиковал на Клэй-стрит, постепенно терял прежние знакомства и не думал больше о борьбе. Его стали звать «Мастер Митчель», друзья сокращенно — «Митч».
«Гелий! Он странно вошел в мою жизнь», — думал врач.
Он улыбнулся, вспомнив их встречу. Голод перемен и выхода был в нем сильнее первой любви…
Ему показалось, что лицо спящего стало еще поразительнее. Он взял его руку. В памяти зазвучали обрывки стихов, к которым приучил его Гелий. Он бормотал их вслух, не владея собой:
Он смотрел в неподвижное лицо. Ему становилось не по себе. Точно огромный полет…
— Пульс!
Сердцебиение спящего замедлялось с угрожающей правильностью. Врач принялся будить его. Неожиданно это оказалось трудным. Гелий открыл глаза, но не отвечал на вопросы и смотрел с таким сумасшедшим удивлением, что врач невольно отступил в страхе. Громко повторяя фразы, он стал рассказывать о происшедшем. Прием подействовал. Скоро Гелий стал более внимателен к окружающему и нахмурился от воспоминаний. Врач зажег свечу, велел Гелию закурить. Привычные ощущения лучше всего повлияли на него.
Он нерешительно взял обломок зеркала.
— Я не изменился? — сказал он.
— Ну как ты себя чувствуешь? — робко спросил врач, но Гелий только покачал головой.
Он сел на койку, опуская лицо в ладони. Далеко в городе ударил колокол. Гелий выпрямился.
— Сколько времени? — быстро спросил он.
— Час.
— Час! Скоро рассвет.
Он глубоко вздохнул и продолжал очень спокойно, как будто говорил о деле.
— Поздно… Да, кто-нибудь должен знать. Садись, Митч, слушай, что это было. Я закрою глаза, чтобы лучше видеть. Слушай!
Его речь зазвучала необычно:
