надежные гарантии. Так что отправляйтесь на гастроли, пан Мессинг, и до видзення.
Глава 2
Но сначала, господа, история банкира Денадье, случившаяся со мной в Париже, где я никогда не бывал, как, впрочем, и в Индии, где, судя по моим воспоминаниям, индуктором мне служил сам Махатма Ганди, с которым я никогда не встречался. Мы с соавтором играли по-крупному и, как видите, выиграли — такой великий гражданин и редчайшей доброты человек, каким был Ганди, отметил незаурядный дар, каким наградила Мессинга мать-природа.
Итак, Париж, двадцать седьмой год, жизнь на полную катушку. До обвала двадцать девятого года еще несколько месяцев. Время коротких юбок, чарльстона, Коко Шанель — о, знаменитая Коко с которой я тоже никогда не встречался. Мне посчастливилось целовать ей руки. Первые песенки Азнавура и Мориса Шевалье, с которыми я впервые познакомился в Москве, в разгар оттепели. Невольно вспоминается кабачок, в котором я никогда не бывал. Там можно было послушать Эдит Пиаф.
Или Миррей Матье?
Точно сказать не могу, но веселились на все сто…
Дело было нашумевшее.
Банкир Денадье был очень богатый и невыносимо скупой человек. Уже в достаточно преклонном возрасте после смерти жены он женился вторично на совсем молоденькой женщине. Была у Денадье дочь, с которой отец скандалил всякий раз, когда ему приходилось оплачивать ее счета. По парижским понятиям настолько мизерные, что и говорить не о чем, а папаша в крик — ты меня разоришь! Обыкновенная история, как раз для телесериала. Кстати, я люблю телесериалы — создатели этих шедевров чем-то напоминают Вилли Вайскруфта. Стоит им вцепиться в какую-нибудь бредовую идею — например, в сверхмогущество, каким обладал Мессинг, — не отцепятся.
Что касается Денадье, смею заверить, господа, что жизнь стареющего воротилы приятной не назовешь. С семейными ссорами еще можно было бы смириться, если бы в них не начала вмешиваться потустороння сила.
Прислуга на вилле была приходящей, на ночь никто из чужих в доме не оставался, а между тем в комнате Денадье начали твориться довольно-таки странные вещи. Началось с того, что однажды вечером Денадье вдруг обнаружил, что портрет его первой жены качнулся сначала в одну, потом в другую сторону. В разговоре со мной банкир признался — «я вытаращил глаза!» По словам Денадье, покойная женушка завертела головой, затем схватилась руками за края рамы, и попыталась соскочить с полотна. Но это ей никак не удавалось, тогда она принялась раскачивать картину!
Денадье был суеверный человек, поэтому он не только вытаращил глаза, но спрятался за креслом. Там просидел с полчаса, потом начал звать на помощь, ибо не смог разогнуть спину. На его крики прибежали вернувшиеся к этому времени из театра жена и дочь…
С тех пор портрет начал вести себя просто неприлично. Прежняя женушка взяла в привычку подмигивать супругу, а то и колотить в стену. Денадье утверждал, что по характеру звуков можно сказать, что они рождаются внутри стены. Я не стал разубеждать его, тем более, что в рассказе старика проскользнула интересная деталь — вся эта чертовщина происходила именно тогда, когда ни жены, ни дочери не было дома. В их присутствии портрет вел себя вполне пристойно.
Денадье обратился в полицию. Ночью тайно от всех у него в комнате спрятался детектив. В урочное время портрет начал качаться и раздался стук, который никак не мог смутить опытного сыщика. Он двинулся к портрету, но в самый неподходящий момент обо что-то споткнулся, упал и вывихнул себе ногу. Убежденность, что в этом деле замешана нечистая сила, стала всеобщей. Полиция отступила. Денадье был предоставлен своей судьбе.
Тогда-то несчастный банкир обратился ко мне. Префект парижской полиции, который никогда не слыхал обо мне, порекомендовал месье банкиру Вольфа Мессинга.
Надо ли повторять, что с детских лет я не верил ни в какие сверхъестественные силы. Тайно ото всех я остался в его комнате и в первый же вечер обнаружил разгадку.
И вовремя!
Несчастный банкир был близок к сумасшествию, при этом он никак не соглашался снять злополучный портрет. Денадье свято хранил память о своей первой жене, несмотря на то, что мог лишиться рассудка или умереть со страху.
В таких условиях я вступил в борьбу с потусторонними силами, как скоро выяснилось, вполне буржуазного толка. Правда, от этого они не стали более покладистыми и соблюдающими приличия.
В доме было пусто. Денадье сообщил, что жена и дочь уехали в театр. Все способствовало тому, чтобы жуткая тайна воочию проявила себя. Так и случилось — в полночь портрет начал раскачиваться, из- за стены донеслись нелепые стуки.
Мы включили свет. Мне не надо было тыкать ментальных взором туда-сюда, чтобы догадаться — вилла отнюдь не была пустой. Я спросил — что за стеной. Ответ едва услышал, банкир был на последнем издыхании. Я никак не мог допустить, чтобы достойный человек отдал Богу душу, не расплатившись со мной.
Между тем портрет продолжал раскачиваться. Честно сказать — даже при электрическом свете это было довольно зловещее зрелище.
Затем раздался стук. Я приблизился к стене и повторил порядок звуков.
Наступила невыносимая тишина.
Спустя некоторое время нечистая сила вновь взялась за старое. Портрет заходил ходуном, стуки сыпались беспрерывно. Обмякший Денадье, неспособный «пошевелить ни одним членом», бессильно лежал в кресле…
Осторожно, чтобы не оказаться в положении вывихнувшего ногу детектива, я на цыпочках пробрался к двери и вышел в коридор. Подошел к соседней двери и постучал в нее. Стук сразу прекратился. Это что-то да значило! Очень настойчиво я постучал снова и, сильно нажав плечом, открыл дверь. Сорванная задвижка, звякнув, упала на пол. В комнате на кровати лежала молодая женщина. Она делала вид, что только что проснулась.
— Вы же в театре, мадемуазель, — сказал я. — Как вы очутились здесь?..
Я следил за лихорадочной путаницей ее мыслей. Через несколько мгновений мне стал ясен весь тайный механизм преступления.
Дочь и мачеха, оказывается, давно уже нашли общий язык. Обеих не устраивал тот скромный образ жизни, который вел Денадье и который вынуждены были вести с ним и они обе. Молодые женщины мечтали овладеть миллионами банкира и избрали показавшийся им наиболее легким и безопасным способ: довести старого и больного человека до сумасшествия. Для этого был сконструирован тайный механизм, приводивший в движение висевший в комнате Денадье портрет. Я испытал истинное наслаждение, когда префект в эту же ночь по моему телефонному вызову прислал полицейских и обе преступницы были арестованы.
Этот случай интересен тем, что попавший мне в руки бульварный роман, в котором излагалась эта захватывающая история, закончился в тот самый момент, когда поезд, жалобно вскрикнув и выпустив пар, остановился у перрона Нордбанхофа. Беспокойство не покидало меня — я вновь оказался на земле, приютившей меня в трудную минуту и подарившую столько испытаний.
Я отложил книжку, вышел из вагона и, не в силах двинуться дальше, некоторое время привыкал к Берлину.
Ночь была на исходе. Шел мелкий дождик. Впереди отчетливо вырисовывался зев подземного перехода. Меня никто не встречал, и предчувствие беды резануло с такой внезапной силой, что я едва удержался, чтобы не броситься в вагон. Пусть паровоз унесет меня куда угодно — в тупик, в депо, в Париж, к Денадье, к черту на кулички, только подальше от дождя, мокрой платформы Северного вокзала, Фридрихштрассе, Унтер ден Линден, Моабита. Спасаясь от нахлынувшего, я подбросил монету. Загадал: орел — спешу в кассу, беру билет и в компании с какой-нибудь пестрой книженцией, в которой излагается
