Я глянул в его страдающее лицо, и мне стало ясно, что оставлять командира в неведении более чем жестоко. К тому же отказ мог дать повод моим недоброжелателям обвинить меня в шарлатанстве. Я был вынужден подробнее расспросить командира и вскоре обнаружил зацепку. Мессинг посоветовал обманутому мужу заглянуть в местную гостиницу и попробовать там, в одном из номеров, отыскать жену.
— В каком? — спросил красный командир.
— Это не можно сказать, товарищ, — веско ответил я.
На следующий день в городе только и говорили о том, что прошлой ночью в местной гостинице была пальба. Свидетели утверждали, что оттуда пачками выносили трупы. К счастью, все оказалось куда скромнее. Сима, разведав обстановку, сообщила, что ночью, кто-то ворвался в номер к приехавшему из Минска инструктору по сельскохозяйственной части и выстрелил в потолок. Женщина, оказавшаяся с инструктором в одной постели, тут же вернулась к мужу, а инструктор сбежал в Минск. Инцидент замяли, но отношение ко мне, вчерашнему беженцу, до смерти перепугавшемуся, не притянут ли меня, чужака, к ответственности за вмешательство во внутренние дела Белорусской республики, — резко изменилось. Местные власти, избавившись от проверяющего, сменили гнев на милость, даже секретарь, так нелюбезно встретивший мое выступление, без возражений утвердил план поездок нашей агитбригады.
За месяц мы объехали два района. Мы развлекали публику, а товарищ Прокопюк крутил свою пластинку. Должен сказать, что он заботился о нас как отец родной, обеспечивал удобным ночлегом и сытной едой, что в то время было не так просто. Я был все время с Симой, и нас уже считали парой. Однажды пришлось ночевать на полу. Коллеги артисты уступили нам отдельную комнату, где мы устроились на каких-то громадных тулупах. Скоро она заснула, а я, обнимая и изредка поглаживая ее грудь, задумался о том, что впервые жизни почувствовал себя до одури, до последней жилочки счастливым. Счастливым без всякого намека на привходящие обстоятельства, такие, например, как доставка оружия в провинциальный немецкий городок.
Как я жил?! За каким-таким нахесом гонялся? Зачем рисковал головой в Эйслебене? Зачем согласился вновь посетить Германию? Разве нельзя прожить мирно, в обнимку с Симочкой! Ведь это же радость иметь рядом родное существо, чьи мысли текут ровно и только в одну сторону — в мою. Симе уже было за тридцать, росла без отца, жизнь ее не баловала. Я не расспрашивал Симочку о прошлом, она не спрашивала меня, как я дошел до такой жизни, что почитаю за счастье спать на полу. А золхен вэй — это было зрелище: знаменитый магик Вольф Мессинг примостился на полу в какой-то крестьянской избе в обнимку с малознакомой женщиной и испытывает радость. Ой вэй, да мне только того и надо! Неужели к старому дуралею вновь пришла любовь? В ту ночь я задумал серьезно поговорить с Симой, но вышло иначе.
Когда наша труппа вернулась в Брест, утром следующего дня, когда я уже совсем решился серьезно поговорить с Симочкой, за мной пришли.
Гости — двое мужчин в фуражках, кожаных пальто и хромовых сапогах — вели себя вежливо, даже извинились за ранее вторжение. Удостоверившись, что я и есть Мессинг Вольф, они предложили мне пройти с ними.
Я спросил.
— Надолго?
Старший, по виду добрый служака, ответил.
— Нет, не надолго.
Сима, сидя на постели и, натянув одеяло на грудь, во все глаза смотрела на них. Они извинились и перед Симой. Когда, я поддавшись на их вежливость поинтересовался, нельзя ли мне пройти вместе с Симочкой?.. — старший уточнил.
— Попрощаться? Пожалуйста.
— Нет, нам вместе?..
Мужчина, сожалея, развел руками.
Я зримо, до ощупи сердца, ощутил, что мы больше никогда не увидимся. Было обидно до слез, но я не плакал. Я держался, как советовал политрук.
Стойко вел себя и в легковом автомобиле, который лихо мчал нас на восток. Поинтересовавшись, куда мы направляемся, и получив ответ — приедем, узнаете, — вопросов больше не задавал. К вечеру автомобиль въехал в большой город. Шофер подкатил к гостинице. Сопровождавшие меня люди, не перебросившись с дежурной ни единым словом, сразу провели меня в номер и предупредили, что завтра придется выступать.
— Перед кем? — робко спросил я.
Уточнить, кто будет моим зрителем — не работник ли прокуратуры или следователь НКВД? — не решился.
Старший по возрасту мужчина ответил кратко.
— Перед активом.
Его ответ добил меня. Я уже не с таким интересом разглядывал свои временные апартаменты. В таком люксе мне еще не приходилось останавливаться. Это давало надежду, что неведомый актив будет снисходителен и не станет ломать руки и ноги такому незначительному волшебнику, каким был Мессинг. От волнения я долго не мог заснуть, крутился — скорее, ездил — по широченной кровати, сожалел о Симочке. С другой стороны, менее всего мне хотелось привлекать любимую женщину к разговору с этим самым активом. Забылся только под утро, и то ненадолго — кошмары вновь набросились на меня. Утром меня сытно и вкусно накормили, но даже это царское угощение не внесло ясности.
Скоро я совсем перестал что-нибудь соображать. Когда же выяснилось, что актив — это сборище высокопоставленных лиц, решивших ознакомиться с невиданными психологическими фокусами, рожденными в недрах загнивавшей буржуазной культуры, я проклял себя за нерешительность. Мне нужен был индуктор, я мог бы настоять, чтобы Сима поехала со мной. Я упомянул о ней, но приставленный ко мне молодой человек, назвавшийся комсомольским активистом, развел руками.
— Вольф Григорьевич, неужели мы не найдем в Минске достойную кандидатуру? — и, снисходительно улыбнувшись, заверил. — Найдем.
Чего-чего а людей, свободно объясняющихся на русском и польском в Белоруссии всегда было предостаточно. Выступление мое перед активом, оказавшимся группой вполне прилично одетых товарищей, прошло на «ура». Сначала в зале, как и следовало ожидать, царило настороженное молчание. Я уже привык к подобному отношению и когда уже совсем собрался выпить стакан воды в надежде, что, может, этот трюк разогреет публику, обнаружил, что на этот раз имею дело далеко не с простаками. Они начали задавать вопросы, которые свидетельствовали, что среди актива присутствовали специалисты, знающие толк в тайнах человеческой психики. После короткой дискуссии я вновь продолжил выступление и после того, как в кармане одного из активистов мне удалось отыскать кожаный очешник с добротными зарубежными очками, меня в первый раз наградили аплодисментами. Этим господином-товарищем оказался Пантелeймон (именно так!) Пономаренко, первый секретарь компартии Белоруссии.
Знакомство с ним стоило мне вызова в Москву, состоявшегося сразу после первомайских праздников. Сцена с появлением людей в кожаных пальто — теперь их было трое, — повторилась и в Минске. После представления они доставили меня на аэродром, где мы все уселись в самолет, оказавшийся «скоростным бомбардировщиком», который тут же взлетел и взял курс в сторону восхода.
Глава 2
На этот раз я вел себя более спокойно.
К тому моменту я уже не был тем наивным, потерявшим голову шнорером, лихорадочно пытавшимся отыскать норку, в которой можно было бы спастись от преследовавших меня «измов». Я успел осмотреться, у меня был «колоссальный успех», теперь меня называли «прямо кудесник». В Минске меня приглашали в самые просторные кабинеты, со мною доброжелательно беседовали, и, несмотря на то, что я скверно владел русским языком и слабо разбирался в реалиях местной жизни, очень скоро сообразил, что местный актив жаждал услышать от заезжего гастролера, обозначившего себя как неизученное явление
