Ричард Йейтс
Пасхальный парад
Роман
Джине Кэтрин посвящается
Часть первая
Глава 1
У обеих сестер Граймз жизнь не сложилась, и задним числом по всему выходило, что начало их бедам положил родительский развод. Состоялся он в 1930 году, когда Саре было девять, а Эмили пять. Их мать, желавшая, чтобы девочки называли ее Пуки, перебралась с ними из Нью-Йорка в Тенафлай, Нью- Джерси, где сняла дом. Там, в пригороде, по ее разумению, и школы были получше, и сделать карьеру в качестве агента по недвижимости было полегче. Из этой затеи ничего путного не вышло — ее планы начать самостоятельную жизнь редко удавались, — и хотя через два года они из Тенафлая уехали, этот недолгий период девочкам запомнился.
— А почему ваш отец никогда не бывает дома? — спрашивали их другие дети, и Сара первая спешила объяснить, что такое развод.
— Так вы его совсем не видите?
— Еще как видим.
— А он где живет?
— В Нью-Йорке.
— А что он там делает?
— Он пишет заголовки. Для газеты «Сан».
То, как она это произносила, явно должно было производить впечатление. Быть вульгарным безответственным репортером или постоянно переписывать чужие статьи — много ума не надо; другое дело — сочинять заголовки! Человек, способный переварить новости дня во всей их сложности, выбрать из них самые значимые и сформулировать суть в нескольких тщательно отобранных словах на ограниченной газетной площади, — вот журналист-ас и отец, которым можно гордиться!
Однажды, когда девочки были в городе, он устроил им экскурсию по издательскому дому «Сан», и они увидели все своими глазами.
— Сейчас должны запустить первый тираж, — сказал он, — поэтому мы спустимся в печатный цех и понаблюдаем, а затем я вас проведу по верхнему этажу.
Они сошли вниз по железной лестнице, встретившей их запахами чернил и свежих оттисков, и оказались в огромном подземелье, где выстроились в шеренги печатные машины. Всюду сновали рабочие в аккуратных квадратных шапочках из газет.
— Пап, а почему они все в таких штуках? — поинтересовалась Эмили.
— Если бы ты спросила у них, они бы, скорее всего, тебе ответили: «Это чтобы не испачкать волосы чернилами». А я думаю, они просто пижоны.
— А пижоны — это кто?
— Да вот хотя бы твой мишка. — Он показал на значок в виде медведя в обрамлении гранатовых камешков; этот значок она приколола сегодня утром на платье в надежде, что он обратит на него внимание. — Настоящий пижон.
На их глазах наборная полоса перекочевала на конвейерные ролики, там ее зафиксировали, и по звонку колокольчиков заработали прессы. Стальной пол дрожал под ногами и щекотал ступни, а грохот стоял такой, что не поговоришь; они могли только с улыбкой переглядываться, а Эмили даже заткнула уши. Белые бумажные полосы бежали через ротапринты во всех направлениях, а наружу выходили готовые газеты, вырастая аккуратными объемистыми стопками.
— Ну как? — спросил Уолтер Граймз у дочерей по пути наверх. — А сейчас мы увидим комнату, где делаются городские новости.
Их глазам открылось множество столов, за которыми раздавался стук пишущих машинок.
— За этими столами они и делаются, — продолжал Уолтер. — Вот этот лысый, болтающий по телефону, — редактор. А вон тот — важная птица. Ответственный редактор.
— А где твой стол, папа? — спросила Сара.
— Мой там, где правят материалы, на периметре, видишь? — Он показал пальцем на большой полукруглый стол из желтого дерева. В торце его сидел один человек и еще шесть в ряд; они читали и что- то вписывали карандашами.
— За этим столом ты пишешь заголовки?
— И заголовки тоже. Дело происходит так. После того как репортеры и редакторы закончат, вон тот парнишка приносит материал нам. Мы проверяем грамматику, орфографию и пунктуацию, придумываем заголовок, и после этого материал готов к печати. Привет, Чарли! — обратился он к мужчине, направлявшемуся к бачку с питьевой водой. — Чарли, это мои девочки. Сара и Эмили.
— Ишь ты, — мужчина согнулся чуть не пополам, — какие красотки. Будем знакомы.
Потом отец повел их в телетайпную, где они увидели, как поступают новости со всех концов света, и в наборный цех, где рамка с литерами подгонялась к стандартному листу.
— Ну что, проголодались? — спросил их отец. — Давайте сначала заглянем в дамскую комнату.
Когда они вышли в залитый солнцем городской парк, он взял их за руки. Обе хорошенькие, обе в легких пальтецах поверх нарядных платьев, в белых носочках и черных туфельках из натуральной кожи. Сара, темненькая, была сама наивность, и это выражение лица и в будущем ее никогда не покидало. Эмили, светленькая и худенькая, ниже сестры на голову, имела вид чрезвычайно серьезный.
— Городская ратуша не впечатляет, правда? — сказал Уолтер Граймз. — А вон там, за деревьями, видите высокое здание из красного кирпича? Оно принадлежит газете «Уорлд». Точнее, принадлежало, так как год назад она закрылась. Это была лучшая ежедневная газета в Америке.
— Значит, сейчас самая лучшая — это «Сан»?
— Ну что ты, детка. «Сан» — вполне заурядная газетенка.
— Да? Почему? — наморщила лоб Сара.
— Как тебе сказать… Она довольно реакционная.
— Что это значит?
— Это значит — очень консервативная, очень республиканская.
— А разве мы не республиканцы?
— Твоя мать, в общем, да. А я — нет.
— А-а…
Перед обедом он пропустил две рюмки, а девочкам заказал имбирное ситро. Наворачивая «королевского цыпленка» с картофельным пюре, Эмили заговорила впервые с момента, как они вышли из офиса:
— Пап, если тебе не нравится «Сан», почему же ты там работаешь?
На его продолговатое лицо, которое обе девочки находили красивым, легла печать усталости.
— Потому что я держусь за это место, крольчонок, — сказал он. — Найти работу не так-то просто. Если бы у меня были разные таланты, наверно, я бы нашел что-нибудь другое, а так… выходит, что корректура — это мой потолок.
Для Тенафлая это было негусто, но по крайней мере один козырь — «папа пишет заголовки» — еще оставался в запасе.
