мне жаль, что ты не видел Сару в лучшие времена, до того как все пошло прахом. Она была очаровательной.
— Мм… — отозвался он.
— Очаровательной, деятельной, с живым умом. Это может прозвучать глупо, но мне кажется, что, если бы ты знал ее прежнюю, это помогло бы тебе лучше понять меня.
— Да? По-моему, я знаю тебя достаточно хорошо.
— Ошибаешься.
— Мм?
— Ты меня не знаешь. Мы же почти не разговариваем.
— Ты шутишь? Эмили, мы только и делаем, что разговариваем.
— Ты не желаешь ничего слышать о моем детстве.
— Глупости. Я уже все знаю про твое детство. Тем более все они более или менее похожи.
— Как ты можешь? Только ограниченный, совершенно бесчувственный человек может говорить такое.
— О'кей, о'кей, о'кей, — пробормотал он сонным голосом. — Расскажи мне про свое детство. Что- нибудь душераздирающее.
— Фу! — Она откатилась от него подальше. — С тобой невозможно разговаривать. Ты неандерталец.
— Мм…
В другой раз, когда они возвращались в сумерках после загородной прогулки, она его спросила:
— Почему ты так уверен, что у нее был цирроз печени?
— Я просто сказал, что, с учетом того, сколько она пила, это более чем вероятно.
— А как же тогда эта темная история с ее падением? И звонком из полиции? И словами Тони «Они полагают, что я убил свою жену»? А ведь он и вправду убил. Напился и в приступе ярости ударил ее стулом или что-то в этом роде.
— Тогда почему они его не арестовали? Если бы у них были какие-то улики, они бы его арестовали.
— Улики можно скрыть.
— Дорогая, мы уже сто раз это обсуждали. Это один из тех случаев, когда правды мы никогда не узнаем. Жизнь так устроена.
Мимо проплыли старые амбары, потом пригородные постройки, потом потянулся Бронкс, и только когда впереди показался мост Генри Хадсона, она наконец изрекла:
— Ты прав.
— По поводу чего?
— Жизнь так устроена.
Про Говарда, при всей ее любви, какие-то вещи ей не дано было узнать. Порой у нее возникало ощущение, что рядом с ней незнакомец.
На работе дела складывались не очень удачно. В последнее время Ханна Болдуин почти перестала приглашать Эмили на ланч — теперь более молодая сотрудница составляла ей компанию, — не называла ее душкой, а выйдя из кабинета, не пристраивала свою массивную, красиво обтянутую ляжку на краю ее стола, и вообще не щебетала с ней часами в рабочее время, как прежде. Теперь она награждала ее «странными взглядами» (так Эмили описывала их Говарду), оценивающими и не вполне дружелюбными, и временами придиралась к тому, как ее подчиненная исполняет свои обязанности.
— Этот рекламный пакет никуда не годится, — могла она отозваться о материалах, над которыми Эмили проработала несколько дней. — Лежит у тебя на столе мертвым грузом. Нельзя ли в него вдохнуть немного жизни?
Когда вышел буклет и там в фамилии шведского импортера одна гласная оказалась без умлаута, Ханна во всем обвинила ее, Эмили. А когда в типографию пошла реклама компании «Нэшнл карбон» и там после слова «тайнол» были пропущены слова «еще не запатентован», Ханна схватилась за голову так, словно произошла катастрофа.
— Ты себе представляешь, какими судебными последствиями это может нам грозить? — восклицала она.
— Ханна, все обойдется, я уверена, — пыталась Эмили ее успокоить. — Я хорошо знаю юрисконсульта из «Нэшнл карбон».
Ханна посмотрела на нее с прищуром:
— «Хорошо знаю»? Это как понимать?
Эмили почувствовала, как кровь бросилась ей в лицо.
— Это значит, что мы друзья.
Последовала долгая пауза.
— Приятно иметь друзей, — наконец заметила она, но какое все это имеет отношение к миру бизнеса?
Когда в тот же день за ужином Эмили рассказала Говарду про этот эпизод, он отреагировал спокойно:
— Судя по всему, у нее менопауза. От тебя тут мало что зависит. — Он отрезал кусок стейка и основательно прожевал его, прежде чем проглотить. А потом сказал: — Почему бы тебе не бросить все это к чертовой матери? Ты спокойно можешь не работать. Без этих денег мы проживем.
— Нет, нет, — поспешила сказать она. — Все не так плохо. Я пока не готова уйти.
Позже, моя на кухне посуду, пока Говард наливал себе послеобеденную рюмашку, она вдруг испытала неудержимое желание поплакать у него на груди. «Без этих денег мы проживем». Он сказал это так, словно они были мужем и женой.
Однажды вечером, спустя год после смерти Сары, раздался звонок, и усталый женский голос, принадлежавший представительнице государственной больницы «Сентрал Ислип», с прискорбием сообщил ей о кончине Эстер Граймз.
— Вот оно как, — пробормотала Эмили. — Ясно. Вы мне не подскажете, какова процедура?
— Процедура?
— Ну, в смысле погребальные мероприятия.
— Это вам решать, мисс Граймз.
— Я понимаю, что решать мне. Я просто…
— Если вы хотите заказать частные похороны, мы можем вам порекомендовать несколько погребальных контор в округе.
— Достаточно одной.
— Согласно инструкциям я должна порекомендовать несколько.
— Ну хорошо. Подождите, я сейчас возьму карандаш. — Проходя мимо сидящего на стуле Говарда, она сказала: — Умерла моя мать, представляешь?
Когда ее телефонный разговор закончился, Говард спросил:
— Эмили, хочешь, чтобы завтра я поехал с тобой?
— Да нет, — ответила она. — Там будет совсем короткая церемония в этом… в морге. Я и сама справлюсь.
Когда на следующий день такси Эмили подъехало к моргу, все трое внуков Пуки уже стояли под деревьями напротив входа. Кроме них, больше никого не было. Питер отделился от группки и помог тетке выбраться из машины.
— Рад вас видеть, тетя Эмми, — произнес он, улыбаясь, пасторский воротник свидетельствовал о том, что его уже посвятили в сан. — Обычно они посылают больничного священника для проведения службы, — пояснил он, — но, когда я предложил свои услуги, они ответили согласием.
— Что ж, это… это хорошо, Питер. — Она слегка растерялась. — Это прекрасно.
В сумрачной часовне пахло пылью и лаком. Эмили, Эрик и Тони-младший сели на первой скамье напротив алтаря, перед которым стоял закрытый гроб и две свечи, в изголовье и в изножье. Через какое-то
