Я размышлял о том, не лучше ли остаться мне и Сатурнину с дедушкой, а остальным попытаться добраться до городка. То есть доктору Влаху, тете Катерине и Милоушу. Мадемуазель Барбора могла бы остаться с нами. По-моему это будет лучший вариант, но я не отважился предложить его.
Мы прошли примерно одну четверть пути и около шести часов добрались до маленькой лужайки. Дедушка несмело предложил остаться здесь. По его мнению провести ночь под открытым небом было бы весьма романтичной. Мы можем разложить костер, который защитит нас от холода. Он сильно устал и с опаской поглядывал на нас. Мне было искренне жаль его, и по-моему все остальные чувствовали тоже самое. По мнению доктора Влаха это самое разумное, что при данных обстоятельствах можно было сделать. Всем ясно, что до города нам сегодня не добраться, и если нам суждено провести эту ночь под открытым небом, то надо к этому приготовиться. Придется собрать хворосту в достаточном количестве и попытаться уснуть поскорее, чтобы отоспаться как следует с вечера, так как к утру сильно похолодает. Кроме того на каменистых косогорах, которые нам предстоит еще преодолеть, мы с трудом найдем такое хорошее место для ночлега, как эта лужайка.
Мы все согласились с этим предложением. Я был доволен во-первых из-за дедушки, и во-вторых из-за того, что сам здорово устал. Дедушка весьма крупный мужчина, и поддерживать его при спуске с крутых косогоров не шутка. Все тело у меня болело и мне казалось,что я больше никогда не смогу выпрямиться. Через час была приготовлена целая куча хвороста и на костре лежали дрова, которые только и ждали того момента, когда их кто-нибудь подожжет. Были распределены продукты, и Сатурнин раздал одеяла.
Несмотря на то, что с нами приключилось, должен сказать, что это был приятный вечер. Дедушка успокоился и только изредка жаловался на боли в пояснице. Барбора принесла ему горсть ежевики, и потом мы закурили. Когда солнце торжественно закатилось, и Сатурнин готовился зажечь костер, доктор Влах спросил дедушку, не намерен ли он воспользоваться этим случаем, чтобы произнести речь. Дедушка что-то проворчал в ответ,завернулся в одеяло и вскоре уснул.
Был тихий вечер, дым костра поднимался вверх и только высоко над нами отклонялся в сторону, тянулся по направлению к Градове и постепенно рассеивался. Откуда-то из ущелья доносилось меканье косули и потом снова стало тихо, если не считать тихого похрапывания, свидетельствующего о том, что тетя Катерина тоже уснула. Доктор Влах тихо подбрасывал дрова в огонь и задумчиво глядел на пламя. Барбора рассказывала мне о спальных мешках, в которых говорят можно спать даже на снегу. Что касается моей персоны, должен сказать, что я бы даже и не пытался этого делать. Достаточно было с меня этой августовской ночи под Белым Седлом. Доктор Влах обошел костер, подсел к нам и вполголоса сообщил, что он говорил с Сатурниным и Милоушем и что нам придется чередоваться в дежурстве у костра. Кто будет дежурить с вечера, тому не придется особенно выспаться, потому что к утру видимо будет так холодно, что спать не будет никто из нас. Сатурнин, правда, предлагал дежурить всю ночь, но с этим нельзя было согласиться. Порядок дежурства был установлен жребием, и я должен дежурить до одиннадцати часов. В случае, если мне удобнее дежурить после полуночи, Сатурнин готов поменяться со мной дежурством, а именно с часу до трех. С одиннадцати до часу будет поддерживать огонь Милоуш, а с трех до пяти доктор Влах.
Я сказал, что все равно не усну до одиннадцати часов и что я согласен дежурить по жребию. Доктор Влах попросил меня в одиннадцать часов разбудить Милоуша. Потом он пожелал нам спокойной ночи и вернулся на свое место. Огонь тихонько потрескивал, и горы обрисовывались на ночном небе — темные и могучие как тысячу лет назад. Наша земля спала. Я был утомлен, однако присутствие девушки, которую я любил, меня приятно волновало и не давало мне уснуть. Еще долго мы с мадемуазель Барборой тихо разговаривали, в то время как звезды на темном небе медленно передвигались. Все вокруг спало, а мы вдвоем сторожили костер высоко в горах и глядели на ночные тени. Хотя я с удовольствием провел бы таким образом всю ночь, я все-таки посоветовал Барборе попробовать заснуть. Она послушно ответила „Хорошо“, потом сказала „Спокойной ночи“ и с очаровательной непринужденностью подставила мне губы для поцелуя.
Это было прекраснее, чем я мог себе представить.Я накрыл ее одеялом, погладил по волосам и потом бодрствовал в одиночку. Я подбросил немного хворосту в огонь, и потом мной всецело овладело чувство, которое так редко бывает в жизни человека, чувство бесконечного счастья. В эту минуту мне казалось, что все в мире находится в идеальном порядке и что жизнь замечательна.Не знаю, сколько времени я так сидел и глядел на раскаленные угли, так что мой костер чуть-чуть не погас. Я встал, чтобы подбросить хворосту. Когда я посмотрел на всех закутанных в одеяла спящих, я обнаружил, что Милоуш дрожит. Я подумал, что ему холодно, но потом понял, что он плачет. Я и понятия не имел, что с ним произошло. Я положил руку на его плечо, и он поднял на меня заплаканное лицо. Я ничего не спросил, он заговорил сам: „Я все видел“, сказал он и отвернулся. Тут я понял, что он говорит о нашем с Барборой поцелуе на сон грядущий. Я был ошеломлен тем, что Милоуш оказался совсем другим человеком, чем я думал. Передо мной лежал тот самый циничный соблазнитель женских сердец, нахал, предложивший мне возмутительное пари, лев салонов, хвастающийся своими победами, и плакал, потому что видел, как я поцеловал женщину, о которой он выражался с непринужденностью торговца „белым мясом“.
Я не знал, что ответить. Подбросив хворосту в костер я вернулся на свое место. Досадно было, что поцелуй мадемуазель Барборы был теперь связан с воспоминанием о Милоушиных слезах. Хотя вся эта история была не особенно приятной, все же я почувствовал к этому новому Милоушу больше симпатий. Хорошо было бы, если бы в этих слезах утонула его дурацкая напыщенность. Такие лекции иногда приносят людям пользу. В одиннадцать часов Милоуш спал как убитый. Сказались усталость и плач. Я не решился разбудить его. Сев на траву рядом с Барборой я смотрел на спящую. Свет костра беспокойно блуждал по ее лицу и волосам. Я накрыл ее еще своим одеялом и слегка поцеловал в щеку. Она чуть-чуть приоткрыла глаза, улыбнулась и прошептала: „Вам бы следовало побриться“. Потом я сел к костру, чтобы дежурить за Милоуша.
Перед рассветом пошел мелкий дождик. Мы постепенно просыпались замерзшие, усталые и в скверном настроении. Одеяло, которое оставил мне Сатурнин, принимая от меня дежурство, оказалось коротким, и в эти холодные часы я сообразил, что не только из-за покорности поэт может пожелать «стать маленьким, и еще уменьшиться, пока не сделается всех меньше в мире этом»[11]. Холод и короткое одеяло могут совершенно неожиданно повлиять на желания человека. Дождь вскоре прекратился, но и той дозы, которую мы получили, было вполне достаточно. Огонь шипел, и от едкого дыма слезились глаза. Наша одежда вся смялась, и у мужчин за ночь выросла колючая борода. Мы мрачно жевали сухари, которыми нас вчера оделил доктор Влах, и меланхолически глядели на лес, подернутый легким туманом. Мадемуазель Барбора подсела ко мне и вполголоса спросила меня, собираюсь ли я сегодня купаться. Я ответил, что не собираюсь и бриться тоже не собираюсь. Она слегка покраснела, но глаза ее весело блестели. Не представляю, что должно стрястись, чтобы у этой девушки испортилось настроение. Дедушка сидел завернутый в одеяло и мрачно глядел вперед. Когда доктор Влах спросил его, поспал ли он хоть немного, дедушка только махнул рукой. Он весь как-то съёжился и со вчерашнего дня как-бы постарел лет на двадцать. Сатурнин вытащил откуда-то бутылку коньяку и протянул ее дедушке. Доктор Влах постучал пальцем по лбу и удивился, как это ему не пришло в голову взять из сруба свою бутылку коньяка той-же марки. Сатурнин сухо сказал, что это и есть та самая бутылка и принялся складывать одеяла. Доктор Влах ответил, что тогда значит всё в полном порядке. Я полагал, что это не так. Сатурнину нечего было брать что-либо без ведома хозяина. Я как раз собирался сказать это вслух, но не успел, так как между тем бутылка обошла всех присутствующих и дошла до меня. Я решил промолчать, так как не люблю ссориться и люблю коньяк, особенно в таких случаях, когда человеку до зарезу нужно согреться. Бутылка возвратилась к дедушке, и все мы почувствовали, что погода явно улучшилась. Дедушка меланхолически глотнул из бутылки и снова послал коньяк в круговую. Между тем костер разгорелся, и дым перестал лезть в глаза. Да и сухари доктора Влаха в конце концов не были такими уж безвкусными как нам казалось раньше, а туман, расстилавшийся над лесом, собственно говоря был весьма колоритный. Всё вокруг дышало свежестью, и утренний дождик лесу ничуть не повредил, а наоборот. Небо на востоке светлело с каждой минутой, и мы чувствовали, что солнце стоит за кулисами гор и готово по мановению руки небесного режиссера выйти на сцену во всей своей ослепительной красоте. Полупустая бутылка была спрятана, и Барбора находчиво и умело потушила костер. Дедушка с трудом поднялся и смущенно посмотрел на меня и Сатурнина. Мы встали на свои места, чтобы поддерживать его в пути, и караван двинулся. Казалось дедушка шагает бодрее чем вчера, но это было лишь вначале. Он очень
