ПОВЕСТЬ
Расседлав, вычистив и пустив пастись лошадей, вновь прибывшие собрались в лишенной кровли кухне хейма. Дженна, безмолвно стоявшая рядом с Карумом, слышала обрывки рассказов о недавнем сражении. Принц чувствовал себя вполне свободно и участвовал в разговоре, не гнушаясь вольными шутками. Что приключилось с тихим ученым мальчиком, которого Дженна знала так недолго? С ним приключилась война, подумалось ей – и не только это. О том, что в перемене повинны пять прошедших лет, ей не хотелось и думать.
Врага они встретили близ какого-то городка – Карентона, как говорили воины. Численный перевес и неожиданность были за ними. Врагу не на что было надеяться. Кое-кто готов был даже сдаться, но не пощадили никого. Только Медведя взяли живым – Длинный Лук велел доставить его связанным к ногам короля.
Рассказам о злодеяниях Медведя не было конца. Его называли «убийцей тысячи женщин» и «разорителем Бертрамова Приюта», но Дженне во всем этом слышалось невольное восхищение. Вся во власти страшных сказок о Медведе, она вышла и направилась к дереву, где он был привязан, – посмотреть, не отпечаталось ли такое душегубство у него на лице.
Одна из его кос расплелась, но в остальном он был таким же, как когда сидел на коне. Большой, волосатый, с широкой ухмылкой, он, однако, не больше походил на зверя, чем все мужчины вокруг.
Его охраняли двое часовых с мечами наголо.
– Ты лучше не подходи к нему близко, – сказал один, вытирая нос рукавом.
– Он большой ловкач, – сказал другой, со шрамом на глазу.
– Да ведь он связан, – заметила Дженна – Что он мне сделает, если не может шевельнуть ни рукой, ни ногой?
Медведь на это разразился громким гоготом и сказал первому часовому
– Она хочет знать, что я с ней сделаю без помощи рук и ног? Может, ты ей скажешь – или мне самому сказать?
Часовой ударил его по лицу так, что разбил губу, и рот Медведя наполнился кровью.
– Не смей говорить так с Белой Девой.
– С Белой Девой?
– Да. Это Анна. Та, что заставила твоих братцев Гончего и Быка склониться перед собой.
Медведь пососал кровоточащую губу и уставился на Дженну, ощерив в ухмылке измазанные кровью зубы.
– Так это ты – та девчонка, что забыла свою куклу у могилы Гончего Пса? Это ты отсекла руку Быку и обрекла его на долгую мучительную смерть от гнилой горячки. Вот, значит, кто ты. Что ж, для тебя я приберегу нечто особенное.
На этот раз его ударил воин со шрамом, и Медведь засмеялся опять.
– Чужая смерть не доставляет мне удовольствия, – сказала Дженна.
– А мне – да. И не только смерть.
Если Дженна надеялась, что ее простят и поймут, то напрасно – не только Медведь, но и часовые смотрели на нее с недоумением.
– Смерть этих двоих была сущим благодеянием, – сказал человек со шрамом.
– Едва ли смерть можно назвать благодеянием. Правду говорит старая пословица: «Убьешь однажды – каяться станешь всегда», – сказала Дженна и пошла прочь.
Медведь проревел ей вслед:
– У нас к этому прибавляют: «Убьешь дважды – не каешься никогда». Я кое-что приберег для тебя – и уж это ты точно будешь помнить всю жизнь.
Дженне померещился звук нового удара и смех, но она не обернулась.
Карум стоял со своим братом, Питом и Катроной в стороне от шумного воинства и, увидев Дженну, пошел ей навстречу. Она остановилась, он тоже – между ними не было и нескольких дюймов, но они не касались друг друга.
– Дженна… – начал он и потупился.
– Когда-то ты рассказывал мне, что есть такой народ – забыла, как он зовется, – который верит, что «любовь» было первым словом, изреченным богом, – прошептала Дженна, смущаясь многолюдства вокруг.
– Каролийцы, – шепнул Карум в ответ, по-прежнему не глядя на нее.
– Я много думала об этом, стараясь понять, – и, кажется, поняла тогда, но теперь опять не понимаю.
– Так много времени пролегло между нами, – кивнул, подняв глаза, Карум.
– И так много крови.
– Значит, все кончено? – с мукой в голосе спросил он. Она отвела прядь волос с его лба, как прежде сделал он.
