лиц лишь двое не были декабристами. Все другие были на Сенатской площади.
Фельдъегерь точно выполняет возложенную на него обязанность. Прибывает в Главный штаб в Москве, передает дежурному офицеру Н. Д. Сенявину[17] арестованного Грибоедова и достает из своей военной сумки два пакета с конфискованными документами. Фельдъегерь совершает все необходимые формальности и покидает комнату.
И тогда Грибоедов спокойно подходит к столу. Спокойно, на виду Сенявина, берет один из пакетов и прячет его в карман своей шубы.
Дежурный офицер Сенявин, по словам друга Грибоедова Бегичева, — сын знаменитого адмирала, честный, благородный, славный малый. Он не сказал ни слова.
Оказалось, что этот молодой человек молчал и не мешал Грибоедову и по другой причине. Он сам был близок к декабристам и связан с Тайным обществом. Сенявин был арестован позже, 11 марта 1826 года, то есть через месяц после встречи его в Главном штабе с Грибоедовым…
А. Жандр в своих воспоминаниях писал: «Через несколько дней после прибытия Грибоедова в Петербург и заключения на гауптвахту Главного штаба ко мне является один вовсе мне до того времени не знакомый человек, некто Михаил Семенович Алексеев, черниговский дворянин, приносит мне поклон от Грибоедова, с которым сидел вместе в Главном штабе, и пакет бумаг, привезенный из Грозного. Передавая мне пакет, он вместе с тем передал мне приказание Грибоедова сжечь бумаги. Однако же я на то не решился, а только постарался запрятать этот пакет так, чтобы до него добраться было невозможно, — я зашил его в перину».
Первый допрос Грибоедова, как мы уже говорили, вел лично генерал Левашев. Грибоедова доставили в Зимний дворец, в Эрмитаж. В одном из залов, стены которого были увешаны картинами, среди мраморных колонн был поставлен стол для Левашова.
Грибоедов отвечал на поставленные ему вопросы. Левашов сам записывал ответы.
На первый вопрос, по записям Левашева, ответ Грибоедова гласил: «Я Тайному обществу не принадлежал и не подозревал о его существовании. По возвращении моему из Персии в Петербург в 1825 году я познакомился посредством литературы с Бестужевым, Рылеевым и Оболенским. Жил вместе с Адуевским (Одоевским. — Авт.), по Грузии был связан с Кюхельбекером. От всех сих лиц ничего не слыхал могущего мне дать малейшую мысль о Тайном обществе… Более никаких действий моих не было, могущих на меня навлечь подозрение, и почему оное на меня пало, истолковать не могу».
И снова Грибоедов на гауптвахте Главного штаба. Но он уже собрался с духом. Сел писать письмо императору: «Всемилостивейший Государь. По неосновательному подозрению, силою величайшей несправедливости, я был вырван от друзей, от начальника, мною любимого, из крепости Грозная на Сундже, через три тысячи верст в самую суровую стужу притащен сюда на перекладных, здесь посажен под крепкий караул, потом был позван к генералу Левашову… Между тем дни проходят, а я заперт. Государь! Я не знаю за собой никакой вины…
Благоволите даровать мне свободу, которой лишиться я моим поведением никогда не заслуживал, или послать меня пред тайный комитет лицом к лицу с моими обвинителями, чтобы я мог обличить их во лжи и клевете».
Письмо это прочитал генерал Дибич. Он отказался передавать его императору и наложил резолюцию: «Объявить, что этим тоном не пишут государю и что он будет допрошен».
Однако целых две недели Грибоедова никуда не вызывали. Он заключен под арест в Главном штабе, дни его текут мучительно и медленно. Целый ряд знакомых и незнакомых декабристов проходят в это время через Главный штаб. Некоторые арестованные доставлены из провинции, другие схвачены в Петербурге, и их рассылают по другим тюрьмам страны.
24 февраля внезапно отворяется дверь камеры. Грибоедову приказывают собраться в дорогу. Через замерзшую Неву, на санях, его доставляют в Петропавловскую крепость. Там работает Следственный комитет.
В тот день проходило его 69-е заседание. Уже стемнело, время — половина седьмого. Повсюду зажжены свечи. Присутствует военный министр Татищев — председатель Следственного комитета, великий князь Михаил — брат императора, князь Голицын, генералы Голенищев-Кутузов, Чернышев, Бенкендорф и Потапов.
И началась словесная дуэль!
В отличие от других Грибоедов сдержан, говорит без лишних слов, избегает подробностей. Он занимает позицию полного и решительного отрицания какой бы то ни было своей вины. Он твердит, что йи в чем не виновен.
В своих воспоминаниях декабрист Завалишин писал, что вместе с ними в помещении Главного штаба содержался и полковник Любимов. Он давал советы Грибоедову, как вести себя на допросах. Он учил: «По- нашему, по-военному, не следует сдаваться при первой же атаке, которая, пожалуй, окажется еще и фальшивою; да если поведут и настоящую атаку, то все-таки надо уступать только то, что удержать уже никак нельзя. Поэтому и тут гораздо вернее обычный русский ответ: „Знать не знаю, ведать не ведаю“. Он выработан вековою практикой».
Любимов, например, сумел подкупить одного из охранявших его офицеров (Жуковского) и заполучил и уничтожил компрометирующие документы из своего дела. С того времени Жуковский вынужден был делать различные услуги всем арестованным. Грибоедову он тайно приносил письма и выносил всю его корреспонденцию на волю.
Вот выдержки из официального протокола допроса:
«1826 года 24-го февраля в присутствии высочайше учрежденного Комитета коллежский асессор Грибоедов спрашивай и показал:
1. Как ваше имя, отечество и фамилия, какого вы исповедания, сколько вам от роду лет, ежегодно ли бываете на исповеди и у святого причастия, где служите, не были ли под судом, в штрафах и подозрениях и за что именно?
Ответ: Имя мое Грибоедов Александр Сергеевич. Греко-католического исповедания, родился в 1796 году. Обязанности мои как сын церкви исполняю ревностно. Если бывали годы, что я не исповедовался и не приобщался святых тайн, то оно случалось непроизвольно.
Служу секретарем по дипломатической части при Главноуправляющем в Грузии.
Под судом, в штрафах и подозрении не бывал.
Вопрос: Князь Трубецкой и другие, по словам первых (А. Бестужева и К. Рылеева. — Авт.), равно считали вас разделявшим их образ мыслей и намерений, а следственно (по их правилам приема в члены), принадлежащим к их Обществу и действующим в их духе… Рылеев и Александр Бестужев прямо открыли вам, что есть Общество людей, стремящихся к преобразованию России и введению нового порядка вещей; говорили вам о многочисленности сих людей, о именах некоторых из них, о целях, видах и средствах Общества…
В такой степени прикосновенности вашей к злоумышленному Обществу Комитет требует показаний ваших в том:
а) В чем именно состояли те смелые насчет правительства означенных вами лиц суждения, в коих сами вы брали участие?..
Ответ: И теперь имею честь подтвердить первое мое показание. Князь Трубецкой и другие его единомышленники напрасно полагали меня разделявшим их образ мыслей. Если соглашался я с ними в суждениях о нравах, новостях, литературе, это еще не доказательство, что и в политических моих мнениях я с ними был согласен. Смело могу сказать, что, по ныне открывшимся важным обстоятельствам заговора, мои правила с правилами князя Трубецкого ничего не имеют общего. Притом же я его почти не знал.
Рылеев и Бестужев никогда мне о тайных политических замыслах ничего не открывали.
И потому ответом моим на сокровенность их предприятий, вовсе мне не известных, не могло быть ни одобрение, ни порицание.
Суждения мои касались до частных случаев, до злоупотреблений некоторых местных начальств, до вещей всем известных, о которых всегда в России говорится довольно гласно…
Вопрос: б) Что именно находили вы при том достойным осуждения и вредным в правительстве и в чем заключались желания ваши лучшего?
в) Когда и что именно узнали вы, особенно от Рылеева, Бестужева и Одоевского, о существовании
