известным в Азии и Латинской Америке. Политики 1990-х годов - отработанный материал. Ради проведения политического и экономического курса, одобренного и поддержанного Соединенными Штатами, они пожертвовали своей популярностью. Именно непопулярность этого курса вынудила их ужесточить политический режим, пойти на авторитарные меры. Но это ещё не дает им права рассчитывать на благодарность и заступничество американцев. Ничего личного, только бизнес.
Как только в Вашингтоне понимают, что в очередной стране назревает массовый протест и смена власти, там начинают искать новых партнеров в рядах оппозиции. Тем более что и среди оппозиционеров распространено мнение, что лучше заручиться одобрением Большого Брата, чем конфликтовать с ним. Деньги, вложенные различными фондами в оппозицию - своего рода страховой полис. Гарантия того, что смена власти не приведет к смене курса. Или, во всяком случае, что смена курса не будет радикальной.
По существу, Вашингтон выступает за сохранение status quo. Но умные люди в Государственном Департаменте понимают: для того, чтобы политика оставалась неизменной, нужно сменить исполнителей.
Парадоксальным образом, Москва стремится ровно к тому же, что и Вашингтон. Больше всего на свете она опасается серьезных перемен на постсоветском пространстве. Но тактика, избранная Кремлем, прямо противоположна американской: надо противостоять любым преобразованиям, надо поддерживать существующие режимы любой ценой, до последнего, всеми силами. Как, говорится, ни шагу назад.
Гибкость Вашингтона и негибкость Москвы приводит к тому, что люди Буша и люди Путина то и дело оказываются в разных командах. В свою очередь правители, понимающие, что Америка их предала, видят в Москве последнюю надежду. Старые обиды мгновенно забываются. Обреченные диктаторы хватаются за Путина как утопающий за соломинку.
Контраст между эффективностью Вашингтона и неэффективностью Москвы на первый взгляд разителен. Но вполне возможно, что спустя несколько лет в США обнаружат, что тупая и неэффективная тактика Кремля по существу была куда более здравой, нежели тонкая политика американских дипломатов. Управлять революцией всё равно, что ездить верхом на тигре. Где гарантии того, что процесс перемен, начатый «бархатными революциями» остановится в запрограммированной точке? Откуда уверенность, что нынешние победители удержат власть и не будут оттеснены новой волной более радикальных политиков?
Впрочем, разочарование американцев уже не будет утешением для теперешних хозяев Кремля. Если процесс зайдет так далеко, им тоже придется покинуть насиженные места. В таком случае, сидя в изгнании где-нибудь в Новой Англии они будут пенять своим бывшим американским коллегам-соперникам, что те вовремя не пошли им навстречу.
Зато у интеграции на просторах бывшего советского блока может появиться новый шанс. Народы смогут договориться сами. Без Буша и без Путина.
Специально для «Евразийского Дома».
АНАТОМИЯ ТЕРРОРА
Слово «терроризм» стало одним из самых популярных в лексиконе политиков начала XXI века. Слово это сильное, страшное, вызывающее в сознании самые мрачные ассоциации. Но при всем при том понятие «терроризм» остается двусмысленным, туманным, удобным для манипуляций.
Строго говоря, терроризм есть лишь метод, используемый в политической борьбе. Термин «война с террором», столь любимый администрацией Дж. Буша в Вашингтоне, вообще не имеет смысла: ведь воюют с противником, а не с теми методами, которые он применяет. Однако, понятное дело, такой подход для любой власти удобен. Можно не говорить о причинах конфликта, одновременно требуя поддержки общественности в борьбе с очевидным злом.
Впрочем, общественность далеко не всегда и не всюду считала террористические методы преступными. Типичный пример - дело Веры Засулич в России. Вера Засулич - безусловно, первая в истории нашей страны террористка. Но она же - одна из символических фигур в становлении у нас гражданского общества. Выстрелив в губернатора Трепова, она пыталась привлечь внимание общества к насилиям, творимым государством. И общество выступило на ее стороне. Суд присяжных оправдал Засулич.
Русский терроризм XIX века представлял собой акции героев-одиночек, направленные против высокопоставленных государственных чиновников, вплоть до самого царя. И почти всегда акт террора был одновременно актом самопожертвования. В ХХ же веке терроризм стал формой коллективного действия, а группировки, применявшие подобные средства, становились все менее разборчивыми при выборе целей. Ультралевый терроризм дополнился националистическим и ультраправым. Жертвами атак становились уже не чиновники и военные, а случайные люди, часто группы людей.
Такой терроризм стал серьезной политической проблемой в 1970-е годы. При сходстве методов, применявшихся различными группировками, нет однако, основания говорить о нем как о целостном явлении. Ирландская республиканская армия, палестинский «Черный сентябрь», итальянские «Красные бригады» и итальянские же неофашисты, египетские «Братья мусульмане» и немецкая «Фракция Красной Армии» (RAF) преследовали совершенно различные, зачастую противоположные цели.
Обеспокоенные ростом числа террористических атак, власти по всему миру приняли целый ряд мер, которые принесли быстрые и успешные результаты. Во-первых, была усовершенствована система безопасности в общественных местах и государственных учреждениях. Во-вторых, были созданы или переобучены спецподразделения по борьбе с террором. И в-третьих, спецслужбы получили возможность активно инфильтрироваться в террористические сети, для того чтобы иметь возможность предотвращать новые покушения.
Террористическая активность резко пошла на спад. Но это отнюдь не сказалось на активности спецслужб. Именно в момент спада деятельности террористов функционеры различных разведывательных и полицейских ведомств окончательно осознают, что, инфильтрируясь в террористические организации, можно не только парализовать их деятельность, но и влиять на нее. В конечном счете - контролировать. А осознав это, они становятся совершенно не заинтересованы в полном исчезновении терроризма из политической жизни.
На рубеже XX и XXI веков терроризм внезапно возвращается в международную повестку дня, причем в таких масштабах и в такой форме, какие невозможно было бы вообразить в 1970-е годы. Странным образом ужасные международные террористические сети сначала появляются в романах и фильмах, порожденных фантазией англо-американских писателей, выходцев из спецслужб. А затем эти фантазии материализуются в «Аль-Каиде» и других подобных формированиях. Наконец, российская власть объявляет чеченских сепаратистов международными террористами, и они действительно таковыми становятся.
После того как президент В. Путин вслед за своим другом Дж. Бушем-младшим провозгласил войну с террором, стало ясно, что жителям России предстоит учиться жить в условиях постоянной угрозы.
Ложь без спасения
Еще в середине 1990-х годов терроризм казался для жителей нашей страны чем-то экзотическим. За годы правления Путина, однако, это явление стало для нас повседневным, почти привычным. И тем не менее в сентябре 2004 года катастрофа в Беслане превзошла все, что мы до сих пор пережили и даже могли вообразить. Во-первых, жертвами стали дети. Во-вторых, число жертв, до сих пор еще всерьез не подсчитанное, выходит за пределы всего того, с чем приходилось сталкиваться раньше. Однако события в Беслане поражают не только чудовищными жертвами, но и масштабом вранья. Лживость сменявших друг друга официальных версий столь очевидна, что среди журналистов даже возникла очередная теория заговора: может быть, работники пропагандистских служб - тайные противники режима, которые пытаются подорвать его, вкладывая в уста своих начальников заведомо неправдоподобные заявления?
Врали обо всем. О числе заложников, о количестве погибших. Рассказывали про арабов и «одного негра», потом арабов заменили татарами, а негр оказался «закоптившимся» чеченцем. Пленный террорист Паша Кулаев добросовестно путался в показаниях вместе с прокуратурой. Не могли разобраться с именами и численностью террористов, с обстоятельствами захвата. Зато точно знали, что приказ злодеям отдавал лично Масхадов.
