«Но сегодня - не так, как вчера» сформулировал два простых и понятных тезиса. Радикальные левые авторы, обсуждающие перспективы грядущей революции, неправы, когда пытаются перенсти на 2005 год опыт событий 1917 года. Путин это отнюдь не Николай II, а нынешние левые - далеко не большевики.
Вполне возможно, что мы и в самом деле на пороге революционных перемен, однако пойдут они не по сценарию 1917 года, а по совершенно другой логике, которую нам ещё предстоит проанализировать. Потому наши левые активисты похожи на генералов, постоянно готовящихся к прошлой войне.
В целом всё очень убедительно и формально верно. Со времен древних греков известно, чем кончаются попытки дважды войти в одну и ту же реку. Однако история устроена гораздо хитрее, чем кажется на первый взгляд. Для того, чтобы разобраться в происходящем, необходимо понимать общую логику, общие закономерности процесса. Генералы вообще-то не так уж не правы, когда готовятся к «прошлой войне». Точнее, у них просто нет иного выбора. Они же всё-таки генералы, а не футурологи.
В новой войне побеждает не тот, кто отказывается тратить время на изучение предшествующего опыта, а тот, кто сумел извлечь из него актуальные уроки. Потому-то в военных академиях вплоть до наших дней тщательнейшим образом изучют не только предыдущую войну, но и Наполеона с Ганнибалом.
С революциями то же самое. Русская революция, ясное дело, отличалась от французской, а та от английской. Между каждой из них расстояние примерно в столетие. И тем не во всех трех революциях заметна общая логика, схожая последовательность. Именно изучение этого опыта позволило Ленину сформулировать понятие «революционной ситуации», выработать стратегию и тактику, успешно примененную в Октябре 1917 года. И не случайно называл он большевиков «русскими якобинцами».
Каждая революция своеобразна, но что-то их объединяет, иначе не назывались бы они одним общим словом. Это общность исторической динамики, политическая логика процесса, который начинается с кризиса верхов и радикализируется по мере того, как в политическую борьбу сознательно вмешиваются всё более широкие массы. Эту логику не отменяет течение времени. Ей подчинена любая революция,точно так же как современный «Боинг» и аэроплан братьев Райт основаны на одних и тех же принципах механики, хотя на технологическом уровне являются совершенно разными системами.
Идеологически и эстетически каждая новая революция апеллирует к образам прошлого. Англичане в XVII столетии, за неимением лучшего обращались к библейским персонажам, французы, как известно, примеривали тоги античных героев, а деятели русской революции на первых порах стилизовались под французов (от якобинцев перекочевала в наше отечество почти вся революционная лексика - не только «комитеты» и «комиссариаты», но также «красный террор» и «враги народа»).
Легко догадаться, что новая русская революция будет неизбежно восприниматься сознанием левых через аналогии с 1917 годом. Другого способа просто нет. Аналогии могут помочь нам понять сегодняшний день, хотя могут и запутать нас. В любом случае, сами по себе они не являются аргументами в споре. Но и не заметить их невозможно. А если внимательно посмотреть на складывающуся сегодня ситуацию, некоторые параллели с 1917 (точнее с 1916) годом просто бросаются в глаза. Прежде всего это относится к расстановке идеологических сил на левом фланге.
Как известно, в преддверии Великой русской революции левая оппозиция разделилась на три лагеря. На правом фланге оказались так называемые «оборонцы», готовые поддержать царский режим во имя «защиты Отечества». Любые политические и социальные требования отбрасывались до лучших времен. Победа российского государства над внешним врагом объявлялась главной и на данный момент единственной задачей, все те, кто думал иначе - врагами и предателями Родины. То, что реально существующее российское государство неспособно было кого-либо победить и поддержка его лишь продлевала агонию страны, оставалось недоступно их затуманенному национализмом сознанию.
Второй группой оказались, по определению Ленина, «мелкобуржуазные демократы с почти социалистической терминологией». Люди, верившие, что возможна и необходима демократическая революция, но не понимавшие или боявшиеся понять логику революционного процесса. Они готовы были свергать царя, искренне считая, что на этом исторические задачи общественного переворота будут исчерпаны, а социальная система встанет на путь естественной «прогрессивной эволюции».
Наконец, на самом левом фланге оказались «новые якобинцы» (большевики и часть радикальных народников), понимавшие, что начавшись как политический переворот, революция либо станет социальным переворотом, либо потерпит поражение. Как говорила Роза Люксембург, локомотив не может остановиться посреди подъема. Он может либо добраться до верхушки склона, либо упасть.
В основе радикального прогноза Ленина и Троцкого лежала, однако, не только аналогия с французской и английской революциями, но и их анализ текущей расстановки классовых сил в России и в мире. В первом случае они оказались полностью правы, понимая, что российская буржуазия слаба, что она тесно и неразделимо связана с самодержавно-помещичьим государством, а потому не сможет ни самостоятельно взять власть, ни тем более удержать её.
События 1917 года это полностью подтвердили. В международном плане прогноз Ленина и Троцкого оказался менее точным. Ожидаемая рабочая революция на Западе не состоялась, что в значительной мере и предопределило трагический исход всего «советского эксперимента». Но и в данном вопросе лидеры большевиков заблуждались не так сильно, как порой считают. Ведь революционные взрывы в Европе всё же состоялись - в Германии и Венгрии власть рухнула. Да и во Франции политическая ситуация была крайне накалена. Кто знает, какой оборот приняла бы немецкая революция, окажись среди её лидеров персонажи масштаба Ленина?
Вернемся, однако, ко дню сегодняшнему. Левые расколоты на те же три течения, что и 90 лет назад. «Красные путинисты» в точности воспроизводят аргументы «оборонцев», только место кайзеровской Германии в их пугалках заняла бушевская Америка. Сходство усиливается, если сопоставить судьбу «отца русского марксизма» Г.В. Плеханова, сделавшегося «оборонцем» и ветерана советского диссидентского движения Роя Медведева, превратившегося из проповедника «критического марксизма» в пропагандиста путинского режима. С ними, в общем, всё ясно. Даже если субъективно кто-то из «красных путинистов» продолжает тешить себя иллюзиями относительно верности социалистическим идеалам, объективно они давно уже являются инструментом самыми заскорузлыми консерваторами, инструментом реакции, примчем реакции черносотенной: избранная ими политическая позиция заставляет их поддерживать и антисоциальные реформы, и репрессии против других левых, не говоря уже о притеснении национальных меньшинств под предлогом борьбы с терроризмом и свертывании демократических свобод. Ведь любая борьба с властью ведет к дестабилизации, работает на руку «враждебных сил», подрывает государство и т.д. Соответственно, какие бы мерзости власть ни вытворяла, у наших героев уже просто не остается иного выбора, кроме как её поддерживать, поскольку они являются её политическими и моральными заложниками.
Гораздо более интересны наши, пользуясь ленинским термином, «мелкобуржуазные левые» или, в современном понимании, либеральные радикалы. По форме своих выступлений они могут выглядеть ужасно революционными. Власть они ненавидят и готовы с ней решительно бороться. Только вот смысл и цели этой борьбы им самим не вполне ясны. Зато они очень хорошо понятны лидерам либеральной оппозиции: действующую власть необходимо свалить, но дальше ни шагу. Торжество демократии не предполагает каких-либо социальных перемен. Напротив, победившая буржуазия кровно заинтересована в том, чтобы остановить революционный процесс. Радикалы, как ни странно, в этом вполне согласны с либералами. В этом плане весьма показательны заявления Эдуарда Лимонова, который обнаруживает полное отсутствие интереса к социальной борьбе. Предел политического горизонта подобных радикалов это «правильная» на западный манер демократия, при которой заслуженные борцы с путинским режимом получат возможность заседать в парламентах и министерских комиссиях. А может быть (чем черт не шутит) и министерское кресло дадут. Разумеется, не министерство экономики, и даже не образования. Но министерство культуры можно ведь доверить какому-нибудь известному писателю? Либеральная оппозиция апплодирует героизму таких революционеров и готова всегда бороться за их права. Это вопль искренней благодарности. Ведь сама либеральная публика в тюрьму идти не хочет и спины под полицейские дубинки подставлять не собирается. А тут есть вполне пригодный к делу и политически не особо требовательный человеческий материал. Не удивительно, что идеологи демократических радикалов на левом фланге вышли по большей части из сферы искусства и литературы. Ведь в самом деле, на эстетическом уровне любой либеральный оппозиционер выглядит гораздо симпатичнее нынешних начальников (что, впрочем, нетрудно). Но если отрешиться от эстетики, станет ясно, что с классовой точки зрения разница между
