– Читал я эту бумагу и по телевизору видел, как Юра, получая орден из папиных рук, почему-то стесняясь, тихо промямлил: «Спасибо, папа». Такого бардака у иностранцев нет. Я просто не могу себе представить, чтобы у главы государства сын занимал высокое положение в обществе, будь он хоть семи пядей во лбу. Расскажу тебе один случай. Как-то в Швеции приехал я на одну фирму по какому-то делу. Стою в коридоре со знакомым директором фирмы, курим, беседуем. Подходит молодой человек, директор представляет его мне как своего сотрудника, знакомимся. Когда молодой человек ушел, спрашиваю своего знакомого, уж больно фамилия известная у молодого человека, не сын ли он министра обороны Швеции. Директор отвечает, да, он сын министра обороны, работает у меня клерком. Я страшно удивился и спрашиваю, а что, министр не мог своего сына устроить получше? Мог, отвечает директор, но в этом случае сам быстро бы слетел со своего поста. Я тогда никак не мог понять это, потому что вокруг были одни сынки высокопоставленных работников. А сейчас думаю, что у них настоящая демократия, которая позволяет талантливому человеку занять достойное место в жизни, не то что у нас. Мы бы, Анатоль, с тобой там за бугром не были бы просто старшими инженерами. Как ты думаешь?
– Не знаю, – отвечал Васильев. – Но у них там тоже. не все так просто. Может быть, нас с тобой там лучше бы оценили, но я бы не хотел там жить ни за какие коврижки. Не выдержал бы, сдох со скуки.
– Ты все-таки завидуешь нашим шустрым ребятам в группе, или я тебя не так понимаю? – допытывался Виктор.
– Нет, не завидую, друг мой, – отвечал Васильев. – Чему и кому завидовать? Прохиндеям, Вятковскому и Золкину? В моих словах осуждение. По правде сказать, в орденах, званиях, наградах сейчас что-то нечестное, нечистое, незаслуженное, фальшивое. Знаешь, по правде тебе сказать, я свой ресурс в продвижении по службе исчерпал до конца, выше не могу: совесть не позволяет. Чтобы дальше двигаться, надо «наступить на горло собственной песни». Я не могу. И еще тебе скажу, все эти вятковские, подхалимы и прохиндеи, паразитирующие на разведке, явление временное. Не на них она держится, а на простых, честных оперативниках. Это они вербуют ценную агентуру, получают информацию, шарят по тайникам, рискуя иногда жизнью. Этих честных ребят в ГРУ большинство. Они в конечном счете определяют лицо нашей разведки, а не эта пена. Она пройдет, ее сдует свежий ветер неизбежных перемен. Когда это будет, я не знаю, но это будет, уверен. А насчет наград у меня целая теория есть. Хочешь, расскажу?
– Любопытно послушать, расскажи, – оживленно подхватил слова Анатолия Виктор.
– Ну, слушай. Мне уже давно в голову запала одна, может быть, крамольная мысль, но я не могу от нее отделаться. И чем дальше, тем она меня чаще посещает. Сразу оговорюсь, что не хотел бы своими бредовыми рассуждениями затронуть честных, порядочных, достойных людей. Так вот, я думаю, если бы задаться идеей выявить всех проходимцев, людей, мешающих нам жить и строить наше общество. Вот предложили бы тебе, например, найти наиболее рациональный метод нахождения этих людей, выявить их, вывести на чистую воду и отделить, как сорняки, от общества, от хороших людей. Как бы ты поступил? Мог бы ты предложить такой рецепт, чтобы излечить наше общество?
– Тебе, Анатоль, сколько я тебя знаю, – начал Виктор, – всегда в голову какая-нибудь блажь приходит. Я никогда не задумывался над такими вопросами, но думаю, что это какая-то фантазия, несуразица, маниловщина. Такая задача, на мой взгляд, но под силу целому НИИ.
– А я вот знаю, как ее решить одним элементарным приемом, – вновь начал Анатолий. – Могу тебе патент задаром отдать.
– Мне не надо твой патент, но послушать забавно, как ты одним махом решаешь сложнейшие социальные задачи, – ответил Виктор. – А патент отдай на Старую площадь, тебе за это орден дадут.
– Что касается Старой площади, то ты попал пальцем в небо, – продолжал Анатолий. – Старая площадь рядом еще с одним зданием, боюсь, что после моего предложения именно там займутся мною. Так вот… Я ведь кончал академию химзащиты, – начал свой рассказ Васильев, – и помню, как объясняли устройство атомной бомбы, как там в уране лавинообразно растет количество нейтронов. Что-то подобное происходит сейчас с нашим обществом. Поменялись акценты, в почете стали нечестные люди, бездари и проходимцы, они заняли высокие посты и плодят себе подобных с невероятной скоростью. Партия перерождается на глазах, туда устремились отбросы общества. Скажу тебе по-честному, мне стало не нравиться работать в группе, задыхаюсь. Предложат в командировку, соглашусь на любую должность и в любую страну. Может быть, там, за бугром, не так смердит. Ты здесь новичок еще и не все видишь. После такого вступления о теории. Ее суть в том, как собрать всех проходимцев в кучу, где их, собственно, искать. Оказывается, есть такое множество, выражаясь математическим языком, то есть скопление, где все эти проходимцы и сосредоточены. Вопрос только, как их оттуда выделить. Я утверждаю в своей теории, что наша родная любимая партия есть то множество, где спрятались все эти проходимцы. В партии у нас сейчас пятнадцать-шестнадцать миллионов человек. Я далек от мысли утверждать, что все они проходимцы, нет. Но много проходимцев втерлись в партию, они и среди награжденных, заслуженных людей, военных и штатских, начальства, они переоделись в овечьи шкуры, будучи хищниками. Вот если бы было такое сито, в которое можно было бы поместить все эти миллионы членов партии и потрясти так, чтобы вся нечисть вылетела вон, а остались бы только честные, настоящие коммунисты, тогда бы все кардинально изменилось. А вот как это сделать и можно ли это сделать – я не знаю. Моя теория только указывает, где искать этот мусор нашего общества.
– Ничего не скажешь, здорово ты хватил, – задумчиво проговорил Виктор, – но, согласно твоей теории, и мы с тобой в этом сите, мы же тоже коммунисты и награжденные.
– Но мы не те и готовы подвергнуться испытанию на прочность, – отрезал Анатолий.
– Да, настроение у тебя, Анатоль, неважное. Хотя я во многом с тобой согласен. С уходом Астрова мне тоже стало хуже. Я еще там, за бугром, заметил эти перемены, о которых ты говорил. Мне, правда, страшно повезло с резидентом. Золкин все больше и больше меня поражает, хотя говорят, что он очень опытный разведчик. Недавно надо было выплатить одному иностранцу деньги под расписку наличными, так ты знаешь, какую ахинею он плел, стал учить, как это делается, как оформить расписку и что в ней написать. Мне показалось, что он сам никогда этого не делал.
– И правильно показалось, – перебил его Васильев. – Золкин хотя и был дважды в загранкомандировке, но своими руками ничего не делал. Всегда – советником при начальстве. С Блатовым у него только ничего не получилось, тот к себе на пушечный выстрел не подпускал. Тебе беспокоиться нечего, думаю, ты здесь не засидишься, у тебя все в порядке, нигде не засветился. Я же прописан во всех книгах и им здесь кость в горле. Поэтому они меня и хотят побыстрее куда-нибудь сплавить. Ведь Володю Астрова они отправили за бугор, долго вели эту работу, методично и терпеливо, чтобы Золкина поставить на его место. И как видишь, получилось. Вообще эта парочка те еще комбинаторы. Пожалуй, у них только одно серьезное препятствие в их комбинациях – это КГБ.
– КГБ? – удивился Дронов. – При чем здесь КГБ?
– Да, КГБ, – продолжал Васильев. – Могу тебе рассказать такую историю. Ты наверняка заметил, что в управлении «Т» много офицеров, попавших сюда по пятой графе. Они все не плохо устроились на ключевых позициях и умело подъехали к Анатолию Ивановичу. Смотри, в МВТ, в Госкино, в Интуристе, в Комитете по науке и технике, у самого Быстрова в аппарате сидят эти шустрые ребята. Ты думаешь, Золкин просто так повадился на австрийский участок со своим толстым портфелем? Он обхаживает начальство, задабривает подарками, пытаясь создать себе почву на будущее. Знает хитрец, – что в Австрии через год освобождается должность замторгпреда. Загодя готовит себе плацдарм и тянет туда с собой своего друга Вятковского. Недавно слышал разговор этих неразлучных друзей, они, не стесняясь моего присутствия, вели беседу на эту тему. «Ну что, Михаил, поедешь со мной в Австрию? – спрашивал Золкин. – Великолепная страна, должен тебе сказать, сказка, я там работал в первой командировке. Прекрасное вино, музыка, центр Европы, там даже за шпионаж только три года дают». – «Я же немецкий не знаю», – отвечал Вятковский. – «Ну, это сущие пустяки, он тебе не нужен там, в торгпредстве только русская речь, все фирмачи говорят по-русски, – убеждал друга Золкин. – Я буду заместителем резидента, ты старшим в торгпредстве. Наладим работу других и себя не забудем. Тебе же не надо будет лазить по тайникам, вербовать, там хватит народу заниматься этими штучками. Наше дело – руководить. Кстати, работать в Австрии – это не в ФРГ или в США. КРО там на шпионаж смотрит сквозь пальцы. А вообще-то ты знаешь мою позицию: чем дальше от иностранцев, тем меньше шансов загреметь под фанфары. Хотя, по большому счету, карьеру надо делать в Центре, а не за границей». Вот такие разговоры вели эти горе-разведчики, и они не шутили, – подытожил Анатолий. – Но мне кажется, что-то у них не получилось. Вижу, последнее время Золкин нервничает, ругает
