которых было запрещено принимать на государственную службу и назначать правителями провинций.
Ольга не все понимала в этом рассказе, но не перебивала, всегда все выслушивая до конца…
— И хотя Евдокия была императрицей, но Пульхерия постаралась лишить ее настоящего влияния при дворе. Однажды, зная, что Феодосий не любит читать даже указов, подписанных его именем, Пульхерия подложила ему указ, по которому императрица Евдокия отдавалась навсегда в рабство сестре императора Пульхерии. Этим она давала понять Евдокии, что даже подобная шутка может произойти всерьез — будь ее воля…
— После замужества дочери императрица Евдокия стала просить царственного супруга отпустить ее в путешествие в Святую землю — помолиться за счастье дочери…
…Ведь мать императора Константина Великого[90] отправилась в Иерусалим и нашла там Честной Крест Господень, на котором распяли Господа нашего Иисуса Христа…
Архонтисса Россов Ольга перекрестилась при этих словах…
— Многие знатные женщины ездили туда на поклонение… — Собеседница взглянула на княгиню Ольгу, и та поняла это как возможное предложение императора — если она захочет. «Но ведь Русь и Киев давно ждут ее. Может ли она столь долго отсутствовать?» — промелькнуло желание и тут же было с сожалением отложено ею.
— Вместе со своей свитой и придворными императрица Евдокия из Константинополя поехала в Иерусалим, по пути она остановилась в Антиохии, где жители устроили ей торжественный прием и оказали императорские почести. Евдокия–Афинаида блистала там своими речами и щедростью, пожертвовав деньги для строительства церкви и общественных бань. В Иерусалиме императрица провела восемь Месяцев и ревностно занялась постройкой храмов и монастырей. Однако мало кто знает, что в Антиохии императрица Евдокия получила драгоценный дар — икону, писанную евангелистом Лукой. Она изображала Богородицу.
Евдокия много путешествовала по Святой земле и, переезжая с места на место, всюду возила с собой это сокровище. Наконец, когда представилась возможность, Евдокия отправила икону в Константинополь Пульхерии…
«Своей невестке», — мысленно закончила фразу княгиня Ольга.
Песок под ногами не пересыпался, потому что был плотно укатан, так что идти было легко и приятно, хотя княгиня уже устала от внимания, с которым приходилось напряженно вслушиваться в речь толмача[91].
— Императрица очень волновалась, пока не получила известия, что драгоценный ее подарок благополучно прибыл в Константинополь.
Пульхерия поместила икону в храм во Влахернах, где друг императора с детства, магистр оффиций[92], Павлин, выстроил монастырь, — на самом берегу Золотого Рога. Икону сразу же стали называть Влахернской. И начались чудеса… у Влахернского храма тут же был источник, и по преданию, Богородица явилась двум слепыми привела их в храм, где они исцелились. Поэтому икона Божьей Матери и получила имя Одигитрия — «Путеводительница».
Уверовали в силу иконы и все жители города. Император Феодосий повелел каждую среду совершать у нее моления…
Княгиня Ольга была поражена: ей казалось, что названия святых икон не могут быть связаны с грешной жизнью грешных людей… Какие?то жалкие слепцы, вечно бредущие по дорогам, — и сама Богородица ведет их ко спасению и исцелению…[93]
Княгиня Ольга понимала, что знания ее спутницы были не ее собственными, что так ей велели рассказать «архонтиссе россов», и все же была поражена ее памятью и ловкостью собеседницы. «У меня таких нет», — подумала княгиня.
А та продолжала:
— Вы будете удивлены, архонтисса, но само место Влахерн происходит от имени знаменитого скифского вождя, здесь убитого. Ведь скифы — ваши предки…
Она не спрашивала, она утверждала. Имени Влахерна Ольга не знала, а Константинополь не только знал, но и сохранил навечно…
«Вероятно, это произошло во время войны скифов с персами[94], — подумала Ольга. — Но когда это было?»
— Тем временем к императору из Антиохии полетели доносы, что императрица Евдокия слишком заботится о любви к ней жителей города, те поставили ей статуи — в сенате золотую, на площади — бронзовую[95]. Вернувшись в Константинополь, Евдокия столкнулась с откровенной враждой Пульхерии. За влияние на Феодосия боролись четыре человека — евнух Хрисафий и старый друг детства Павлин, Пульхерия и императрица…
Княгиню Ольгу покоробило такое вольное, как ей казалось, обсуждение поведения царственных особ, пусть и скончавшихся полтысячи лет назад. Однако вида она не подала и напряженно слушала.
— Когда вернулась императрица, император Феодосий отправил сестру в диакониссы, так что при дворе она больше не бывала. Но скоро и случилась история с яблоком.
Однажды какой?то человек принес императору фригийское[96] яблоко — очень большое, так что император, вознаградив его деньгами, со слугой отослал яблоко императрице. Яблоко было необычайное и очень красивое. Евдокия в свою очередь отослала его в подарок другу супруга — Павлину, который в это время болел и не выходил из дворца, где жил. Павлин захотел сделать приятное императору Феодосию и отправил яблоко к нему. Так оно вновь оказалось у императора. Тот позвал жену и спросил, где яблоко, которое ей принес слуга. Растерянная Евдокия солгала, что яблоко, она съела. Тогда император потребовал, чтобы Евдокия поклялась его жизнью, что она никому не отдавала яблока. И императрица поклялась. А Феодосий показал ей яблоко. Давний друг Павлин был сослан и скоро казнен. Император заподозрил измену жены и друга.
Евдокия попросила разрешения уехать в Иерусалим. Из столицы был сослан ее друг — Кир, как и она, писавший стихи, префект Константинополя, украсивший город многими зданиями, а главное — неустанный обновитель старинных памятных мест. Кира обвинили в эллинизме–язычестве, но назначили епископом в городок во Фригии в Малой Азии, конфисковав имущество и насильственно обратив в духовное звание. «Не зря яблоко было из Фригии», — подумала княгиня Ольга.
Императрица Евдокия навсегда поселилась в Иерусалиме, заботилась об укреплении его стен и выстроила храм святого Стефана…
Княгиня Ольга уже устала от необходимости напряженно слушать. Кроме того, всплыли мучительные воспоминания о сосланной матери. Никогда прежде она так ясно не понимала, что кто?то при княжеском дворе отца выстроил искусно интригу, убирая мать…
«Подумать только, даже императрицу можно разлучить с императором в такой огромной империи», — подумала Ольга.
Гостеприимство хозяев заключалось в том, чтобы архонтисса россов как можно больше узнавала бы о том, что ей понравилось. А все видели, как Ольгу в храме поразила Влахернская Одигитрия. И все же княгиня чувствовала, что есть какой?то особый смысл в этом приготовленном историческом жизнеописании. Для нее. В какой?то миг ей вдруг померещилось: может быть, уже и в Византии знают о том, как ее мать погибла из?за граната… Теперь она может добавить: как императрица Евдокия… Из?за яблока.
— Но нет, нет, это невозможно… В Киеве и то почти никто не знает…
Какой?то шептун внутри вдруг пискнул: «В Киеве не знают, а в Константинополе — известно… — Интересно, интересно про императрицу Евдокию… Но зачем?»
Княгиня Ольга досадливо поморщилась, и это движение ее бровей и губ мгновенно перехватила Малуша. И опять Ольга удивилась: «Как же она меня чувствует…».
В крепко настоянном аромате цветов и трав сада проплыла свежая струя морского воздуха с Препонтиды[97]. Ольга представила трудный обратный морской путь домой, но отогнала от себя преждевременное беспокойство.
— Хитрые византийцы… И не все я понимаю…
Княгиня не любила этого состояния, но знала, что когда оно наступало — разгадка будет скоро…
— Не следует выдавать своего беспокойства и неудовольствия…
Да и почему — неудовольствия? Ведь приятно слушать такую повесть…
