Потом уже не раз княгиня Ольга видела это действо на Радуницу…
Чародейница дает из рога пригубить меда, и только после Этого начинается общение… Причем тут мед? — нельзя сказать, чтобы княгиня Ольга так думала или спрашивала. Как берегиня она знала, что негоже задавать вопросы там, где ты не хозяйничаешь, где ты только гость…
…Конечно, мед был особый, особым способом приготовленный, и даже ей, княгине, никогда не выдадут секрета…
Запах этого радуницкого меда нельзя было спутать ни с чем… Что?то степное и лесное, особая свежесть воды или воздуха… И вкус кислый, как у киселя. Его иногда называли кисляждь, и был он волшебно целебный, но все это тайны чародейниц…
Как удавалось им сохранять во всем многолюдье праздника свою обрядность, свою правильность? Не спутать тех, кто должен был увидеться, с теми, кто будет говорить со спустившимися с неба через чародейницу?
Все кипело, сверкало яркими красками одежд. Все были веселы и рады встрече с ушедшими.
Когда княгиня Ольга была в Византии, император Константин сказал ей: «Вы, россы, отличаетесь от всех народов тем, что не берете в рабство пленных и почти сразу отпускаете их. А еще — не верите в смерть… Может быть, поэтому такие бесстрашные воины…».
На Радуницких торжествах с той поры она часто вспоминала эти слова.
Какая же смерть, если каждый год встреча?
К Радунице готовились загодя, ее ждали…
Поливали могилки (а прежде того — курганы!) медами сычеными, пивом хмельным… Просили покойников, чтобы на том свете —у Белеса — выпросили бы они дождя, посланного на землю… Просят истово — ведь от этого зависит вся жизнь… Прольется ли дождь — будут ли посевы рослыми…
И не было ни одного дня Радуницы, чтобы не пролился бы дождик, чтобы не ответили дорогие покойники на просьбы, к ним обращенные…
Странно, однако же, то, что никогда на Радуницу княгиня Ольга не пыталась увидеться со своими дорогими покойниками… Не говорила с ними через чародейниц, не обращалась к тем из них, кто мог вызвать их воочию… Как тогда, девочкой, увидела мать с жасминовой веткой в волосах… Иногда ей очень хотелось свидеться с бабкой… Услышать ее голос ведь невозможно — его слышит лишь чародейница… Она слышит и передает вопросы, ты отвечаешь, а уж чародейка говорит ей… Нет, это не то…
Ей самой хотелось услышать ее милый голос, доброе ворчанье. Ощутить ее радость, что вот, внучка — княгиня…
Чародейки — будто толмачи другого племени, племени Белеса, живущего теперь в другом, незнакомом краю…
Впрочем, тогда у князя Мала и его скромной молоденькой жены княгиня Ольга ни о чем не думала. Вот только воевода Свенельд был суров, а воевода Борич, как всегда, румян и весел.
Тогда весь мир был другой, потому что был жив князь Игорь и все было полно жизни и счастья. И счастье это переливалось у нее через край, будто из горшка каша убегала, и могла бежать долго и далеко и накормить по дороге всех, всех, всех.
А теперь в душе и ложкой не наскребешь.
Глава 14
Мужские безумства
Княгиня Ольга еще не оправилась от своевольства князя Святослава, как ей пришлось огорчиться новым безумством Порсенны, который заявил, что желает немедленно отправиться в Ростовское княжество и заняться собственными поисками пребывания там этрусков.
Княгиня подумала, что старик сошел с ума после осквернения святилища, которое так тяжело пережил. Со свойственной ей распорядительностью, она уже стала соображать, какого лекаря следует ей позвать к Порсенне, тем более что он был капризен, как ребенок, когда заболевал, не доверял Валегу, бормоча о коварных греках: «Я жил в Византии!»
Ольга вспомнила, что прошлой зимой старик отчаянно простудился и доверился лишь старой няньке княгини. Она отпаивала его горячим медом, отварами гречихи и липы и еще каких?то кореньев, что вынула из тесного холщового мешочка. Любопытства княгини нянька не пожелала удовлетворить и на расспросы ее — что за коренья? — поджала губы: «Чай, сама знаю, княгинюшка, а худого ничего не дам…».
Порсенна лежал на широкой лавке, укрытый диковинным вязаным одеялом, испещренным разными узорами и знаками. Ольга могла поклясться, что видит такое в первый раз. На удивленное восклицание княгини нянька не без гордости подняла голову:
— Времени терять не люблю, а это одеяло… я хотела тебе изумление сделать…
Старуха ловко вязала костяным крючком, это знали все. Но сделать подобную вещь…
Ольга покачала головой: . — Когда же ты успела? И что за узоры тут?
Порсенна, укутанный льняным полотном, лежал под одеялом, будто в пещере.
Время от времени нянька подходила к Порсенне и вытаскивала из?под загадочного одеяла кусок полотна, тот, что был ближе к телу.
— Нянька! Сколько же у тебя там полотен?! — воскликнула княгиня.
И нянька гордо ответила:
— Было семь! Да вот только три осталось. Болезнь впитывается, а: я ее и вытаскиваю. Скоро всю изведу.
Княгиня Ольга покачала головой: нянька водила дружбу с волховами из пещер Матери Сырой Земли. Она взглянула пытливо, и нянька поняла немой вопрос.
Чуть отвернув в сторону голову, будто склонив ее набок, нянька сказала:
— Это одеяло я связала, как Мати мне велела. С этими знаками можно переправиться и через Огненную реку… Плат…
Мати было имя верховной волховы в пещерах. С той поры, как Ольга приняла христианство, она стала очень осторожна в своих расспросах.
Нянька продолжала:
— Река Огненная — высотой до неба, глубиной — до бездны, как упал с неба Сатана со своими дьяволами, там и Огненная река потекла, меж этим и тем светом.
Княгиня поняла, что нянька произносит положенную при изгнании болезни требу, и тихо вышла.
«Знаки вывязаны на том плате–одеяле, чтобы переправиться через Огненную реку. А они чудодейственны и лечат хвори», — подумала княгиня Ольга, словно повторяя слова няньки. Нянька ее любила, но не приняла Христа. Поэтому и не сказала ничего княгине о своей работе.
—…для переправы через Огненную реку!!! — опять повторила княгиня, качая головой. Она не могла обидеть няньку — та приехала с ней из Пскова… Сколько же ей было лет? Рядом с Ольгой не было человека умнее этой старухи. Она видела каждого во весь его рост— и его высоту и его бездну, куда все падают время от времени, но не все умеют оттуда выкарабкаться. «Так и плавают в Огненной реке!» — сказала себе княгиня и улыбнулась. Нянька никогда ей не льстила и не лгала. Не всю правду говорила, может быть, но не лгала. Очень рассердилась на княгиню, когда Ольга сожгла древлян в бане[153]. Но не позволила обличать ее перед всеми. Только пришла к княгине и сказала: «Ты что же, непутевая, натворила? Сколько душ погубила? Забыла, как были мы с тобой берегинями?!»
Ольга тогда ничего ей не ответила, только сказала: «Уйди, и без тебя тошно». Нянька ее любила и была ей верна. В каждом, кто позволял себе что?то дурное сказать об Ольге, нянька видела своего личного врага. Она могла возражать княгине, а больше — никто…
На следующий день тогда Порсенна встал на ноги и был совершенно здоров. Во дворце шептались и о «волшебном», заговоренном в пещерах покрывале, и о льняных обертываниях няньки. И уж, конечно, о ее разных медах. Целебных. Волшебных…
