доставить их на фронт, причём в расположение частей. Это означало ещё две недели после доставки, и Гитлер обозначил новую дату наступления— 13 июня.
Была ещё одна проблема между Гитлером и Гудерианом. Первого мая, за десять дней до заседания в Берлине, Гудериан вызвал гнев Гитлера из-за технического решения, которое он сделал. Гитлер посетил компанию Крупп, чтобы посмотреть на деревянную модель нового сверхтяжёлого танка под названием 'маус' (mauss —
Гудериан, воспользовавшись своим авторитетом, приказал прекратить дальнейшую работу над танком 'маус', разрешив единичное производство. Он покинул встречу с чувством горечи и даже не скрывал свой гнев: до этого он ни раз критиковал компанию Порше за глупость в конструировании танков и самоходок без дополнительного вооружения.
Но окончательная судьба танков всё ещё не была решена. На встрече в Берлине 10 мая Гудериан дождался окончания конференции, чтобы решить с Гитлером одну проблему. Он хотел убедить Гитлера 'отменить план атаки на Восточном фронте'. Гудериан высказал свои причины, по которым он считал, что проведение операции 'Цитадель' будет бедствием для Германии: 'Почему вы хотите провести атаку на Восточном фронте именно в этом году?'
Ответ последовал не от Гитлера, а от Кейтеля: 'Мы должны атаковать по политическим причинам'.
Гудериан был скептичен и попытался скомпрометировать его реакцию. 'Как вы думаете, сколько людей знают, где находится Курск? — возражал он. — Миру совершенно безразлично, захватили мы Курск или нет'.
Гудериан повернулся от Кейтеля в сторону Гитлера и заново спросил: 'Почему мы хотим атаковать именно на Восточном фронте в этом году?'
Кейтель молчал, в то время как Гитлер смотрел прямо на Гудериана. 'Вы совершенно правы, — сказал он Гудериану. — Когда я думаю об этом наступлении, у меня в животе начинаются колики'. 'В таком случае, — быстро сказал Гудериан, — ваша реакция на это наступление правильна. Отмените его!'
У 'пантеры' было множество недостатков, кроме проблем, связанных с производством. Как и у любой новой техники, у 'пантеры' на протяжении первых месяцев операции было множество технических недочётов. Некоторые из них, отмеченные Гудерианом, — неудовлетворительное выступление на испытании по проходимости и управлению. Оптические системы также оставляли желать лучшего. Всё это можно было исправить за умеренное время, но этого хватало, чтобы не считать эти танки надёжным оружием в Курской битве и включить их в наступательную операцию.
Настало 13 июня, но наступление всё откладывалось. Гудериан (и другие эксперты) старались изо всех сил убедить Гитлера не включать непроверенное вооружение в план наступления. Не только 'пантеры' доставляли ему головную боль, также были серьёзные проблемы с созданными компанией Порше 'тиграми' и самоходными установками 'фердинанд'.
'Пантера', 'тигр' и 'фердинанд' не прошли испытаний, необходимых для принятия на вооружение в немецкой армии. Тем не менее окончательным решением Гитлера было включить каждый танк, каждую самоходную установку в план сражения. Всё, что пытался сделать Гудериан, провалилось.
Возможно, некоторые сочтут, что из этого комментария Гудериана 10 мая следует, что даже от мысли о наступлении на Курск Гитлеру становилось плохо и что он решил из-за множества неопределённостей, связанных с операцией, отменить запланированное наступление. Это было не так. Меллентин, прекрасный командир танковых войск, убеждает, что именно под давлением Кейтеля и Цейтцлера Гитлер отмёл в сторону все рассуждения и решил пойти на ужасный риск, проведя операцию 'Цитадель'.
Отчёты Меллентина о том, что за два месяца до того, как был подписан первый приказ о начале подготовки, операция 'Цитадель' казалась мрачноватой перспективой. Меллентин объяснял странности вокруг 'Цитадели' тем, что Гитлер никогда не верил в её успех и что интуиция подсказывала ему отменить операцию. Меллентин добавляет, что на этот раз 'интуиция Гитлера его не подвела'.
К середине июня, когда настал час наступления, Гитлер установил новую 'окончательную' дату наступления — 4 июля. Это было число, отмеченное начальником XLV дивизии III танкового корпуса в грубой оценке, по которой 'Цитадель' была 'Днём независимости для Америки и началом конца для Германии'.
Тем не менее 'начало конца' началось с остро заточенной немецкой стали и бормотания верховного немецкого главнокомандующего. 1 июля Гитлер собрал высших командующих, непосредственно принимавших участие в 'Цитадели', для того, чтобы решить последние проблемы. Ничего не было оставлено воле случая. Несмотря на все ожидания бурных споров по стратегии и тактике, обыкновенных накануне сражения — оставалось только три дня, — Гитлер нерешительно выступил с монологом, за который надолго заработает дурную славу среди своих подчинённых. Они услышали, что 'Цитадель' была результатом не военной ситуации, а скорее неизбежным следствием падения его союзников. Военная ситуация усугубилась из-за того, что итальянцы подорвали фундамент его планов и что они были ответственны за все неудачи, которые испытала Германия. Затем Гитлер вписал в этот список Румынию и Венгрию, которых он считал крайне ненадёжными и которым поэтому не доверял. Финляндия была практически истощена и уже не могла снабжать русский фронт так, как раньше. При таких обстоятельствах, жаловался Гитлер, Германия не могла надеяться на своих 'друзей'.
Гитлер подчёркивал, что Германия 'любой ценой' должна была держать каждый дюйм захваченной земли — Рейх не мог существовать без ресурсов на этой территории — и физических, и человеческих. Каждый немецкий солдат должен был знать, что именно поэтому, столкнувшись с врагом, он не должен был отступать. Отдавать Балканы было немыслимо, и поэтому бесполезные итальянские силы там должны были быть заменены немецкими. Ни при каких обстоятельствах нельзя было отступать с Крита, чтобы враг не получил новую огромную авиабазу, с которой можно было посылать бомбардировщики, это представляло огромную угрозу для немецкой промышленности.
Россия, предупреждал он своих командующих, могла бы решить множество важнейших проблем, связанных с ресурсами. Но было время проводить операцию 'Цитадель', и, что просто шокировало присутствовавших, Гитлер, казалось, небрежно относился к полученным предупреждениям о том, что Красная Армия летом не собиралась ничего предпринимать, но готовила масштабное наступление зимой. Таким образом, именно сейчас было время атаковать.
Орёл был углублением в русском фронте (как и Курская дуга — для немцев), и русские едва ли собирались отказываться от этой земли. У Рейха было преимущество в том, что он связал огромную силу русских силами, находящимися на Орловской дуге. Русские не знали, как провести
'Фердинанд' на исходной позиции перед началом операции
организованное отступление, и поэтому ударять по ним нужно было немедленно. В бегстве, которое последует за немецкой атакой, танки с лёгкостью смогут уничтожить бегущие вражеские силы.
Тем не менее, признавал Гитлер, русские показали огромную силу, и поэтому 'Цитадель' была азартной игрой. Вдруг фюрер, казалось, остерёгся предупреждений его генералов, что 'Цитадель' была слишком рискованным предприятием. Но эти предупреждения были основаны на бумагах и цифрах, которые необходимо было изучить, а только его вера в победу, говорил он, будет именно тем, что изменит ситуацию. Он напомнил присутствующим, что это он принял решение захватить Австрию, вторгнуться в Чехословакию, ударить по Польше и разбить русскую армию.
Вечером 4 июля Вермахт должен был ударить. Весь мир опять почувствует силу немецкой армии.
Но пусть закулисные интриги не создают впечатление, что 'Цитадель' была обделена в плане материально-технического обеспечения.
Силы Вермахта были изрядно потрёпаны за два года сражений с русскими, но их было достаточно для наступления на Курской дуге.
Действительно, по сравнению с наступлениями 1941 и 1942 годов операция 'Цитадель' была лишь незначительным сражением, нацеленным на уничтожение бронетехники противника. На бумаге это
