самом деле не могла вспомнить деталей, но я помнила, что я тогда чувствовала. Болезненное ощущение, что что-то не в порядке. По сути, я даже не помню, как провела эти два последних дня в больнице. Смутно припоминаю только свое недоумение, когда другие матери говорили о том, как теперь изменится вся их жизнь, как им придется приспосабливаться к новому члену семьи и так далее и тому подобное.
Но я не понимала, в чем проблема. Я уже не представляла себе жизни без дочки.
— Только ты и я, радость моя! — шептала я ей.
Наверное, то, что нас бросил единственный мужчина в нашей жизни, ускорило процесс сближения. И я подолгу тихо сидела, держа дочку на руках. Я трогала ее крошечные кукольные ножки, ее розовые прелестные пальчики, ее плотно сжатые кулачки, ее бархатистые ушки, ласково гладила ее невероятно маленькое личико, пыталась угадать, какого цвета будут у нее глазки.
Она была такой прелестной, такой идеальной, просто чудо.
Видит бог, меня предупреждали, что я, возможно, буду испытывать всепоглощающую любовь к ребенку. Но я не ожидала, что эта любовь охватит меня с такой силой. Я готова была убить любого, кто хотя бы прикоснется к светлому шелковистому волоску на маленькой головке.
В конце концов, я могла понять, что Джеймс бросил меня — хотя на самом деле не могла, — но я действительно не понимала, как он мог бросить такого замечательного, прекрасного ребенка.
Она часто плакала. Впрочем, вряд ли мне пристало жаловаться: я и сама постоянно ревела.
Я делала все, чтобы утешить ее, но она продолжала плакать.
После того как она в первый день проплакала восемь часов без перерыва и я сменила ей подгузник сто двадцать раз и покормила сорок девять тысяч раз, я слегка впала в истерику и потребовала, чтобы ее осмотрел врач.
— С ней
— Ну, я ее осмотрел, и у нее все в абсолютном порядке, насколько я могу судить, — терпеливо объяснил он мне.
— Но почему она плачет?
— Потому что она — грудной ребенок, — сказал он. — Это их обычное занятие.
Он изучал медицину семь лет — и это все, что он мог сказать?
В общем, меня он не убедил.
Может быть, она плачет, потому что каким-то образом осознает, что папа бросил ее? Или — тут я почувствовала укор совести — она орет, потому что я не кормлю ее грудью? Возможно, ей не нравится кормиться из бутылочки?
Да, я знаю, вы скорее всего возмутитесь, узнав, что я не кормлю ее грудью. Подумаете, что я плохая мать. Но, видите ли, давным-давно, когда у меня еще не было ребенка, я решила, что вполне разумно вернуть себе свое тело после того, как сдашь его внаем на девять месяцев. Мне стыдно признаться, но я боялась, что, если буду кормить ее грудью, мои сиськи обвиснут и станут плоскими.
Теперь же, когда у меня появился такой замечательный ребенок, все мои волнения насчет кормления грудью стали казаться мне мелкими и эгоистичными. Оказывается, стоит тебе родить, как все меняется
Итак, если моя крошка не перестанет в ближайшее время орать, я подумаю, не начать ли мне кормить ее грудью. Если это сделает ее счастливой, я смирюсь с растрескавшимися сосками, обвисшей грудью и усмехающимися тринадцатилетними подростками, пытающимися заглянуть мне за шиворот в автобусе.
Джуди, я и малышка приехали домой. Я открыла дверь, и, хотя Джеймс предупредил меня, что забрал вещи, я оказалась не готовой обнаружить отсутствие его дезодоранта и крема для бритья в ванной комнате, опустевший шкаф и пробелы на полках с книгами.
Это было ужасно.
Я медленно опустилась на кровать. Подушка все еще пахла Джеймсом. Мне так его не хватало!
— Поверить не могу, — плача, призналась я Джуди. — Его и в самом деле нет.
Девочка начала плакать, будто тоже ощутила пустоту. А ведь она перестала реветь всего пять минут назад. Бедняга Джуди совсем растерялась, не зная, кого из нас утешать.
Немного погодя я перестала плакать и повернула залитое слезами лицо к Джуди.
— Ладно, — сказала я, — начну собирать вещи.
— Вот и хорошо, — прошептала она, все еще покачивая меня вместе с ребенком в своих объятиях.
Я принялась швырять в чемодан все, что, по моему мнению, могло мне понадобиться. Я собралась взять с собой гору памперсов размером с небольшой Эверест, но Джуди отговорила меня, мягко напомнив, что их можно купить и в Дублине. Я кинула в чемодан детские бутылочки, подогреватель для бутылочек с изображением коровы, перепрыгивающей через луну, ползунки, одеяла, погремушки, носочки размером с почтовую марку — то есть все, что необходимо (так я считала) моему ребенку-безотцовщине.
Теперь, когда я стала матерью-одиночкой, я явно чересчур усердствовала. «Прости, моя дорогая, я лишила тебя отца, потому что оказалась недостаточно умной или красивой, чтобы удержать его, но я постараюсь, чтобы ты ни в чем не нуждалась».
Потом я попросила Джуди отдать мне хотя бы два памперса.
— Зачем? — спросила она, прижав их к себе.
— Вдруг в самолете произойдет несчастье, — сказала я, пытаясь выхватить их из ее рук.
— Разве они не дали тебе ничего в больнице? — удивилась Джуди.
— Да не со мной, глупышка. С ребенком. Хотя какое же это несчастье? Просто производственная травма.
Она выделила мне три подгузника. Неохотно.
— Послушай, — сказала она. — Ты не можешь все время звать ее ребенком. Нужно дать ей какое- нибудь имя.
— Сейчас я не могу об этом думать! — запаниковала я.
— О чем же ты думала все девять месяцев? — удивленно спросила Джуди. — Ты должна была думать о том, как назвать ребенка.
— Я и думала, — созналась я, и губы мои снова начали дрожать. — Но я думала вместе с Джеймсом. И будет неправильно сейчас давать ей одно из этих имен.
Джуди казалась слегка раздраженной Но я снова собиралась разреветься, потому она сочла за лучшее промолчать.
Я не взяла для себя практически ничего, кроме нескольких книг по воспитанию детей. Зачем беспокоиться о вещах, раз моя жизнь все равно кончилась.
Кроме того, на меня ничего не лезло.
Я открыла шкаф и отпрянула в отвращении при виде маленьких платьев. Можно не сомневаться: они висели здесь и обсуждали меня.
Я почти видела, как они подталкивают друг друга локтями и говорят:
«Взгляните на нее! Неужто она и в самом деле думает, что наш десятый размер подойдет ее гигантским формам? Неудивительно, что муж сбежал от нее».
«Она просто распустилась. А ведь всегда уверяла, что этого не произойдет. Она нас подвела, да и себя тоже»
— Простите, — попыталась я оправдаться. — Я сброшу вес. Я вернусь за вами, обещаю. Как только смогу.
Их скептицизм был явным.
Мне оставалось выбирать между платьями, которые я носила во время беременности, и джинсами, забытыми в спешке Джеймсом. Я натянула джинсы и случайно увидела свою раздувшуюся фигуру в зеркале. Господи, как же ужасно я выглядела! Как будто надела что-то с чужого плеча, причем мужского. Или, хуже того, как будто я все еще беременна!
